К 80 депортации калмыцкого народа.
Вспоминая своё детство, не могу обойти небольшой промежуток времени, когда состоялось моё первое знакомство с нашим светилом калмыцкой и советской литературы Давидом Никитичем Кугультиновым. До этого времени я о нём ничего не знала. Да и где уж там, десятилетнему ребёнку простых, сельских тружеников, которые, кроме дом, дети, работа, ничего себе не позволяли. Одно было отвлечение - это чтение на веранде свежей районной газеты " Зори Маныча", которую между собой называли " Зори Монича", по фамилии редактора газеты. Присоединялись соседи, если в это время заходили в гости. Газета, как - будто придавала им поток новых сил, взбадривала, поднимала настроение. После сибирской глубинки, долгого молчания или умения знать, где, что сказать, где промолчать, наше старшее поколение, как бы заново училось говорить. Глубокий след депортации оставался в них ещё долго!
Я родилась в Сибири, в обеденный перерыв. Была очень болезненным ребёнком. Когда вернулись калмыки на родину, на землю своих предков - это было такое счастье! Не передать словами. Меня лечил доктор, прошедший войну. Очень добрый, внимательный. У него в кармане всегда была конфетка для меня или глюкоза. Так и остался лучшим доктором в моей жизни. Александр Петрович Кожанов!
Однажды он сказал матери, что надо вести меня в Элисту. Отец согласился. Мать собрала меня в дорогу, но при этом собрала две сумки с продуктами: одна была большая, другая поменьше. На другой день отец отвёз нас к самолёту, "кукурузнику". Меня так укачало, особенно, когда летели над Манычем! Что в Элисте я еле плелась за матерью. Но тут она заявила, что нам надо развести сумки, а потом в больницу. Мы поехали по первому адресу. Дверь открыл мужчина - калмык, с большой головой ( как я отметила про себя). Был в ночной, полосатой пижаме, заспанный, взъерошенный. Мою мать назвал сестрой и присел в прихожей. Большую сумку с нашими продуктами легко и быстро унесла, невесть откуда появившаяся женщина. Маме принёс стул, я осталась подпирать дверную раму.
Мама брата называла Дава. Он сказал, что всю ночь писал, прилёг под утро. Мать всё извинялась, что потревожили нежданным приездом, но мы не к ним, а приехали в больницу. Просто решила завести хорошие, свежие продукты из собственного хозяйства, раз появилась такая возможность. Дава говорил не торопясь, хорошо владел и русским и калмыцким. Когда говорил по - камыцки, я делала вид, что понимаю. Вконец пересохшим голосом я попросила воду. Мать встрепенулась, что пора идти. За всё время их беседы он ни разу не предложил матери и мне пройти на кухню, попить чаю. как это принято было у калмыков: хальмг ця амсад гартн" ( хоть чай калмыцкий попробуйте). А супруга, как с нашей сумкой исчезла за дверью, больше не появилась. Дава! Новый родственник для меня, но от него осталось плохое впечатление. Оказалось, что он двоюродный брат матери. Они давно не виделись, но знали, где, кто, после Сибири, живёт. А тут появилась такая возможность увидеться. Но мать при нём сидела опустив голову, говорила мало, слушала не дыша, как - будто боялась что - то пропустить. Глядя на это, я не узнавала свою мать.
Потом мы поехали по другому адресу. Дверь открыла женщина - калмычка. Бросилась матери на шею, исцеловала, утирая слёзы радости, пригласила пройти в квартиру. Оказалось, что она названная сестра. В Сибири работали на самых тяжёлых работах, с мужчинами наравне, замерзали, голодали.... И однажды решили побрататься, чтобы никогда не забывать друг друга. Накрыла щедро стол, сварила свежий, калмыцкий чай. От неё так и веяло такой неподдельной искренностью! Не хотелось уходить и я, слушая их неторопливую беседу, мирно заснула на диване. А что надо ребёнку, после долгой дороги и сытой еды?
Потом мы бегали по кабинетам республиканской больницы. Мне почему - то очень хотелось домой. Маме тоже. Первое, что я заявила дома отцу, что хочу всегда жить дома и всё!
Но отдохнув, я стала ловить себя на том, что вспоминаю все эпизоды в Элисте. Рассказала отцу все подробности поездки. Он был немногословным. Коротко, но по существу. Особенно я расписывала ему некого маминого брата Даву. Показала отцу, как мама сидела перед ним и слушала. Даже громко, по - детски искренно, смеялась. Я тогда и думать не могла, что это была моя первая встреча с нашим Гением художественного слова Давидом Никитичем Кугультиновым. Потом не раз мы с мамой приезжали со своей сумкой к ним, на Пионерскую. Всё повторялось, как в первый раз. Наконец я не выдержала и сказала, что больше туда не зайду, лучше в больнице буду сидеть до вечера, даже согласилась лечь в больницу, только не к Даве. Я не знала, что у матери были свои взгляды на эти встречи. Он, Дава - великий! Он - умный! И если я, хотя бы постою рядом с ним, может он поделится своим талантом. ЭРДМ! Может, хоть какая - то частичка достанется мне. А сидела, опустив голову перед ним, потому - что про себя молилась за меня. Мама, мама! Знала б я тогда, что это всё были твои благие намерения, ради того, чтобы дочь жила лучше её. ЭРДМТЯ БОЛТХА!
Когда я начала писать стихи, мать отметила, что Бурхн халяву, что не зря она тогда водила меня к Даве, молясь благодарила его, что поделился со мной своим Божьим даром.
Может это и так. Не знаю. И не стану утверждать. Но благодарна своим предкам за их стойкость! Воспела в своих стихах свой народ, всегда идущий к свету, как бы не была тяжела их ноша судьбы! Дава - Давид Никитич Кугультинов яркий представитель моего народа! Он, как неповторимая звезда на небосводе! И ноша его судьбы мне не посильна! Мой жизненный путь не был тернистым. Если что - то не получилось, виню только себя.
ЭРДМ - талант. ЭРДМТЯ БОЛТХА - пусть будет талантливым. БУРХН ХАЛЯВУ - бог помог.
Не стала переносить в " Проза. ру"