Маша

Триггви Олафссон
В погоне за уходящим летним солнцем
Мчал нас синий байк навстречу страсти.
Твоих рук тепло согревало под сердцем
После жаркого танца, вкушения сласти.

Мы тайно хотели обручиться на пляже
И жизнь дать мечтали будущим чадам.
Как же тонули мы в чувствах без блажи,
Послушай, ведь это совсем не тирада…

Меня ты взяла покрепче рокса текилы,
Навернул чтоб молниеносного драйва
И гарцевал аки адский конь до могилы,
Пока не оборвалась наших судеб дратва.

Извилась дорога словно чёрная мамба,
Перемешались звёзды с бурой землёй.
К луне червонной несёт ретивая лайба,
Злокозненной убивая любовь западнёй.

Я хромая что есть мочи к тебе подбегаю,
Снимаю твой шлем, в слезах падаю ниц.
Родная, тебя я спасу, клянусь, обещаю,
Только не оставляй среди каменных лиц!

Проклинала меня вся похоронная свита,
Предали огню твой красивейший храм.
Так холодно плиту обнимать из гранита,
Тоскливо класть розу к увядшим цветам.

Но однажды бабочка села на перстень,
Прекрасную улыбку рисовали ее крылья.
Будто вкрадчиво затмила покойной тень,
Намекая, что у меня есть научная келья.

Сотворил мой инженерский ум там латы,
Плоть полимерную с нутром из карбона.
Оживить тебя не хватит аж учёной знати,
Лишь гималайской мистерии, моя донна.

Велел вырастить мудрый лама кристалл,
Молясь в гроте сыром, пока не окрепнет,
И до того, как день сороковой не настал,
Вернуть тебя, иначе надежда померкнет.

У твоего трюмо я трижды заклятие чту,
Заточив милую искру в руду нейрочипа.
Наконец, я исполню нашу любую мечту,
Если даже начнут презирать нарочито.

Сплетничают пусть, что тело не машино,
Боятся взгляда елейного, копии голоса,
Ты человечна, хоть и настоящая машина,
Мария, как же чудно пахнут твои волосы.

«Не могу поверить, что я жива, дорогой!
Было мне страшно, но я не пошла в рай…
Хочу я быть просто всегда рядом с тобой.
Жить, любя в счастье, меня чаще желай».