Два сезона опять запасной,
Шьет рубахи для мертвых солдатов,
Вроде выжил, почти что живой,
Есть для штопки в тылу автоматы.
Бесшабашная алость зарниц,
Долг уплачен, кровь канула в землю,
Крылья шьет он для рухнувших птиц
В неостывший, намоленный пепел.
Парусиновый, лапчатый лист
Прирастет к искалеченной коже,
Полюбился ему гитарист,
Пацаненок без ног и без рожи.
Он сошьет ему пару рубах,
Пригодится за гранью на службе,
Лишь бы только растрепанный прах
Русской почве был искренне нужен.
Словно щепка над миром луна
Замирает в предсмертной истоме,
Коль мгновенно уснет тишина,
Стихнет крик на иссохшей соломе.
Ничего, ничего не болит,
Шьет портной жалость тонкую ныне,
Два сезона иголка стучит
По холщовой, просторной могиле.
Неестественно громко шуршит
День заряженный скомканным словом,
Можна каждую боль просушить
Над любовью осенней суровой.
Третьи сутки отвесный закат,
Разобьется о камни стихии,
Получает от Бога оклад
Тихий швец за зипун для России.
Третьи сутки при свете лампад
Нужно просто безумье осилить...
Спи спокойно в рубашечке брат,
Закусить можно горем, Свет выпить.