(неизданное что-то типа декаданса)
1 куплет:
смотрит фото отца с "почётной доски"
в мою мягкую вязкую душу.
разгадать бы загадку русской тоски,
раз отца я с детства не слушал.
руки ломит от холода снег разгребать
над могилой его на закате.
мне его бы, как раньше, хотелось обнять,
утонув в понимающем взгляде.
и хруст под ногами выдаст усталость
дворняг в поединке с метелью.
я плетусь с ними рядом, немного осталось
до комнаты, пахнущей хлебом,
в доме возле хлебозавода
навсегда опустевшей окраины.
и сто грамм, чтобы с нового года
изменилось всё, обязательно.
1 припев:
каждый день жить сначала,
могу и погоду ждать у причала,
могу и по году не двигаться с места,
могу сказать глупость, но честно.
время сквозь пальцы зыбучим песком,
ничему жизнь не учит, лишь лупит кнутом.
как хотелось бы мне не жалеть ни о чём,
а урок выносить из всего.
2 куплет:
десять метров квадратных дано в коммуналке,
мигает фонарь, будто что-то он значит.
и за стеной детский плачь мне напомнит,
о том, что до боли знакомо.
нерешимость, как мать для доверчивости.
на плечах могу голову только нести,
ведь мне больше нечего класть в узелок,
и потомкам отдать не могу ничего.
мать-страна, мне щекою прильнуть бы к груди
твоей, дышащей в кронах сибирских седин
в такт пульса единого деток твоих,
что в века крест несут за двоих.
на перроне вокзала, в толпе проводин
больше видел любви, чем за всю свою жизнь.
на солдат восемнадцати отроду лет
я смотрел под грифом "жалеть".
2 припев:
каждый день жить сначала,
могу и погоду ждать у причала,
могу и по году не двигаться с места,
могу сказать глупость, но честно.
сигарета истлела, вагоны ушли,
рука - кардиограф, дрожащий на шрифт.
ненавижу я лишь одного человека,
и он сейчас пишет это...
и разгадана мною загадка тоски,
разгребая сугроб над могилой родни.
и лучше бы с детства я слушал отца,
а не ждал в коммуналке конца.
смотрит фото твоё с полоской в углу
в ту же душу, увы, но уже не мою.
лучше б слушал твоё я дыханье в груди,
ведь дышу я теперь за двоих.
хруст под ногами всё тише и тише,
солнце осело и скрылось за крышей.
иду вновь до комнаты, пахнущей хлебом,
и нет ничего романтичного в этом.
и старое радио песню напомнит,
что эхом разносится средь жилых комнат,
в одной из которых услышу сквозь мрак,
что весь в отца я дурак.