По мертвенному глинистому склону,
Осанкою отнюдь не суетлив,
Толкает глыбу богатырь Сизиф,
Угрюмо угрожая небосклону.
Но и не взглянет царственный Олимп
На труд раба, на бунт его извечный.
Сочится пот. Блестят рельефно плечи.
Натруженного сердца грозный всхлип.
Мрачнеет взор. Оскудевают мышцы.
Податливей костлявая стопа.
Но, твердолобый и широколицый,
Упёрся!.. Осыпается тропа!..
Надменные приумолкают боги.
Вот – на вершине, на исходе сил –
Атлет, не сдавшийся, мучительно застыл.
Спина напряжена. По щиколотку ноги
Увязли в щебне. Пятна по лицу.
На мощной шее багровеют вены.
Уже и глыба в клочьях алой пены.
Ошиблись мойры? Подошёл к концу
Заветный труд?..
Но исполинский камень
Со скрипом двинулся... Освобождает путь...
Сизиф напрасно силится руками
Сдержать напор. Заскрежетала грудь.
Вот!.. Покатился!.. Бешено грохочет,
По склону увлекая грязный хлам!..
И страшный стон блуждает по горам,
Не заполняя бездну вечной ночи…
И продолжают олимпийцы пир,
К золото-кованым прикладываясь кубкам.
Сизиф встаёт. Грозится им:
– А ну-ка!.. –
Мужицкой скверной сотрясает мир...
По мертвенному глинистому склону,
Осанкою отнюдь не суетлив,
Толкает глыбу богатырь Сизиф,
Угрюмо угрожая небосклону.