Крым

               
Жара подступила с самого утра. Небо не оживлялось ни единым облачком. Казалось, оно всё есть сплошное солнце, ибо солнце было везде. Сломанный накануне чьим-то метким ударом мяча сук старой яблони, не снесшей, на самом деле, обилия плодов нынешнего лета, медленно усыхал под окнами, печальным видом своим  лишь подчёркивая сушь, которой дышал разгорячённый воздух. Розовые головки клевера искали спасения в объятиях белёсого тысячелистника, и вместе они жаждали лишь одного – целительной тени.  Выходить в такую погоду на улицу без особой надобности – чистое безумие. А потому, опустив на окна полотняные  жалюзи, отгородившись  от не самой яркой, но назойливой  звезды Галактики, Алиса занялась влажной уборкой – авось,  квартира вдохнёт немного свежести. Добралась до книжного стеллажа в малой прихожей, с плотными рядами корешков, где покоились книги, быть может, с не самыми затейливыми обложками, зато испытанные временем и хозяйской любовью. Во чреве  нижней полки обнаружила давно затерянный  старый альбом с чёрно-белыми преимущественно  фотографиями, да и зависла над ним прямо на полу, у стеллажа.
На самом деле она вовсе не Алиса. Но так случилось, что некий отрезок жизни она носила это имя. Так оставим же его за ней.
А время, запечатлённое на этих фото – оно из другой жизни. Даже из другого измерения. Пожалуй, лишь солнце было так же ослепительно и тогда, как сейчас. И вспомнилось ей…

Алиса шагнула в фойе нотариальной конторы с тайной надеждой.  Но, нет! Всё, как обычно:  в неё вперились не менее десятка граждан, уныло томящихся  на скамьях  под кабинетами.  Во всех взглядах читалась мрачная решимость: «Никаких блатных! Все – в очередь!».
 «В принципе, тоже, что и у нас. Только у нас преимущественно спорящие, а тут – худо-бедно пришедшие к компромиссу» – мельком отметила про себя Алиса.
Она вздёрнула подбородок и без колебаний направилась к знакомой двери, дробя каблучками по гулкому полу. Ни у кого не должно возникнуть и тени сомнения в том, что она здесь работает. Решительно дёрнув ручку, очутилась, наконец, в спасительном коконе кабинета.
 – Алиса Владислававна! – радостно протянула Танька, нарочито и с ударением выговаривая всё на «а». Огромные карие очи-блюдца сверкнули нездешними южными  белками, крупный алый рот приоткрыл в улыбке ровные, сияющие рекламой Lakolut зубы. –  Хороша, чертовка! Весьма добротная копия певицы Шадей.
На приёме у нотариуса пребывали унылая пожилая пара и молодой, здоровый парень.
 – Присаживайтесь, скоро освобожусь, – столь же манерно указала Танька на свободный стул. – Ну, как дела? – без отрыва от производства, нараспев  поинтересовалась она, тыча между делом экземпляры готового договора клиентам – подпись тут, и тут, и тут.
Не обращая ни малейшего внимания на граждан, вносила записи в реестр, шлёпала штампами и печатями, просматривала квитанции об уплате госпошлины и тараторила, тараторила, тараторила. Алиса всегда, как зачарованная, следила за Танькиным священнодействием.  Как она умудряется совмещать работу, болтовню, стрельбу глазами и разговоры по телефону! Глядя, как лихо она заверяет доверенности, Алиса порой жалела, что избрала другую юридическую профессию.
Наконец сделка была совершена, кто-то что-то приобрёл, кто-то от чего-то отказался, и граждане направились из кабинета. Танька встала – высокая,  тоненькая, подобная тросточке пастушьей свирельки, тряхнула гривкой роскошных волос цвета тёмного каштана, почти до пояса, мельком оценила себя в зеркале, оправила стильный, едва ль не всегда чёрный наряд с вкраплением белого воротничка блузки (чёрный при её смуглости до странного был ей к лицу), блеснула породистой цепочкой и привычной вихляющей походкой модели двинулась следом. Выглянув в приоткрытую дверь, громко и уверенно произнесла нараспев:
 – Перерыв! Ожидаем.
Помните рекламу «И пусть весь мир подождёт»? – Так это про Таньку. Ропот за дверью? – А куда они денутся без её печатей с подписью!
Как обычно, обменялись комплиментами, причём, абсолютно искренними.
Танька училась тремя курсами позже, в универе  они не были знакомы, но, как часто случается, оказавшись после распределения в чужом городе,  сойдясь через общих знакомых,  потянулись друг к другу, объединённые ностальгией воспоминаний о факультете, общежитии и просто в силу внезапно возникшей симпатии.  И они, абсолютно разные и внешне, и внутренне, стали – нет! не подругами, но весьма добрыми приятельницами.
 «Алиса Владиславовна» – Танькино изобретение. Она нарекла её этим именем в силу природной тяги ко всему  яркому, даже вычурному. «Алиса» звучало необычно, а подлинное отчество «Владиславовна»  служило гармоничной и созвучной оправой.
Танька была фантазёрка и врушка, но такая безвредная, что на неё и обижаться было совестно. При всей своей неуёмной коммуникабельности, она вела весьма таинственный и закрытый образ жизни. Вокруг неё роем вились мужчины, что не странно при её внешности. Впрочем, и профессия делала её весьма востребованной особой.  Время от времени Алиса  заходила за ней в конце рабочего дня, они отправлялись в кафе, либо просто прогуливались, наслаждаясь  беззаботной свободой, и Танька могла вволю демонстрировать свою походку Наоми Кэмпбелл. Но затем неизменно ярким мотыльком упархивала, проявляя ту же радость при расставании, что и при встрече. И при всех их приятельских отношениях, Танька ни разу не пригласила Алису в гости. 
 – Ты в отпуск собираешься? – спросила она наконец по существу, миновав стадию комплиментов и бессодержательной пустоты.
– Ну, да. Хотя планов пока нет.
– Опять в свою Приболтику? (вот тут она нарочито вставляла «о»). И опять осенью?
 – Не думала пока.
 –  Давай в Крым!
 – Тань, я терпеть не могу жару.
 – А мы не летом. Давай через месяц-полтора.
На дворе между тем стоял слякотный март, оттепели сменяли заморозки, образуя  под сапогами отвратительное месиво, и разговоры про Крым были чем-то фантастическим  и нереальным. Но поехать с Танькой было заманчиво. Да и одной путешествовать  четвёртый год подряд уже  несколько поднадоело.
– Ну, как? Я поинтересуюсь путёвками?
Это было авантюрно, но Алиса сказала:
– Давай. Звони потом.  – Она встала. –   И ухожу я, а то твои граждане сейчас растерзают меня  на обрывки договора ренты. Пока!
 – Пока-пока, – пропела Татьяна.
Алиса вышла из кабинета, стараясь мысленно отгородиться невидимой защитной  стеной от испепеляющих взглядов.
 – Заходим по очереди, – раздалось за спиной манерно.
Алиса незаметно улыбнулась.

 – Ну, всё! С двадцатого апреля по десятое мая, – доложила Танька через пару дней. Турпоездка, двадцать дней. Алушта, Алупка, Евпатория, Бахчисарай, Севастополь, ещё что-то. На въезд в Севастополь нужна виза. Ну, это я быстро порешаю. Короче, заказываем билеты. Готовься.
И так, обратной дороги нет. В Крым, так в Крым.
Когда они приехали на такси в аэропорт, Алису ожидал сюрприз: к ним, словно невзначай, подошёл незнакомый молодой человек в джинсовом костюме, солнцезащитных очках, с сумкой.
– Познакомьтесь, – как-то виновато промурлыкала Татьяна, – Алиса Владиславовна, Михаил, – представила она их друг другу поочерёдно. – Миша едет с нами.
Миша снял очки, проговорив, что ему очень приятно.
Они с Танькой были чем-то здорово похожи, словно брат с сестрой. Он – тоже высокий, смуглый брюнет с курчавой шевелюрой, и карими Танькиными глазами.
И так, ему приятно. А ей, Алисе,  представьте, крайне неприятно.  –  Это что же!? Собралась путешествовать с Танькой, а та тащит с собой очередного кавалера? Вот зараза! И когда успела! И билет! – когда умудрились купить ему билет? 
Считай, Алиса, вновь едешь одна…
В Крым как-то сразу расхотелось. Но посадка была объявлена, трап подан, и они взлетели втроём. Таньку, видно, терзали-таки мало свойственные ей угрызения совести, поэтому в самолёте они сидели рядом.  Интриганка лепетала что-то, ластясь лисицей, а Алиса дулась и смотрела в иллюминатор,  на развешанные белые клочья, меж которых проглядывала игрушечная планета.
В Симферополе отыскали свою туристическую группу: разношёрстную публику человек из двадцати. Они трое – из Беларуси, юная супружеская пара молодожёнов  – из Вильнюса, просто молодая супружеская чета –  из Питера,  три девчушки – из Ярославля, седовласый молчаливый узбек с двумя  молчаливыми женщинами в национальных длиннополых платьях и выглядывавших  из-под них штанах по щиколотку – из Самарканда. Далее  ребята: Саша из эстонской Нарвы,  Гарик –  из армянского Эчмиадзина,  Алик – из азербайджанской Нахичевани, добродушный грузин Гиви с солидным брюшком. Это –  не полный перечень их сборной солянки, лишь самые запомнившиеся.
В автобусном переезде из Симферополя на турбазу, к начальной точке их маршрута,  Алиса впервые в жизни увидела горы. Пусть всего лишь приземистые гряды вдали, плоские кряжи на горизонте, словно разбросанные по долинам неведомым великаном, но это были самые что ни на есть настоящие горы.  Миллионы лет тут простоявшие до неё, (и миллионы лет ещё простоят  после), наползая одна на другою, скрывались они от её восторженного взора в необозримой дали.  Алиса целиком отдалась созерцанию, запоминанию, впитыванию в себя виденного, напрочь позабыв о Танькиных интригах.

В первый день пребывания на турбазе их троица сразу оказалась в центре внимания. Всё благодаря Таньке, конечно. И дело не в том, что на ночлег они отправились  втроём в один номер. – Туристы ещё не раззнакомились, держались отстранённо, изучающе приглядываясь друг к другу. И сама Алиса решила, что не станет утруждать себя поисками соседки, коль она ехала с Танькой. И как парочка намерена решать свои проблемы, её не касается.
Внимание же к ним приковывала прежде всего неугомонная спутница Алисы. Её голос и манера произносить слова нараспев, налегая на гласные, оказывали магнетическое действие, побуждая всех туристов срочно  лицезреть носительницу кэрроловского имени Алиса. И приклеилась к ней Алиса намертво, на всё время поездки, и даже много позже. Никому в группе и в голову не приходило, что Алиса – всего лишь Танькина фантазия.
Дивный древний  Бахчисарай  с узкими улочками старого города  и Ханским дворцом туристы удостоили пытливой  созерцательности. Все были приглажены и нарядны, словно явились на городскую выставку.  Девочки ещё стояли на каблучках, храня дамские сокровища в сумочках разной степени изящества и величины. Все чинились,  добросовестно внимая гиду, незаметно при этом  зыркая  друг на  друга.
Подъём на Чуфут-Кале  (к пещерному городу) способствовал сближению, ибо, взобравшись аж на шестьсот метров над уровнем моря, все ощущали себя едва ли не покорителями Эвереста. Ещё у подножья они были  неопределённой разрозненной массой, а наверху, запыхавшиеся и счастливые,  фотографируясь на фоне скал над глубокой долиной, подбодренные гидом, уже дружно вскидывали руки вверх, заходясь в едином победном кличе. Каблуки сменила удобная спортивная обувь, и наступило раскрепощение.   
Далее следовал пеший переход по пересечённой местности, с горными тропами меж зарослей, с искристыми водопадами, серебряными нитями струящимися меж каменистого нагромождения вниз, в прохладные долины. Ради одной красоты их стоило сюда приехать. Форсирование вброд горной речушки  довершило начатое.  Когда основную часть прекрасного пола пол сильный перенёс на руках, ибо не все дамы готовы были испытывать себя на довольно узком бревне, наступило полное раскрепощение. Должно быть, так и задумано, потому что после пешего похода почти все в группе уже знали друг друга поимённо.
Цементирующим центром молодой части большой пёстрой  группы стал, как ни странно, не самый бойкий Саша Васильков из Нарвы. Он единственный оказался настоящим, стопроцентным туристом, прихватившим в поездку гитару. И через пару дней небольшой кружок, куда вошла и Алиса, сбившись в стайку (или в шайку?), уже вдохновенно орал после ужина «Мурка, ты мой Мурёночек!». Алиса, которая терпеть не могла разного рода самодеятельность, как то пение у костра, или во время застолий, сделала в себе неожиданное открытие: и она может!  Оказалось, что классику шансона знают все. Точнее, текст запева был, как ни странно, за тихим, серьёзным  Васильковым. А вот припев подхватывали все. И так быстро и легко сошлась Алиса и с Гариком, и с Аликом, и с ярославскими Ирой-Светой-Таней, и с белокурыми, похожими на  пару голубков, молодожёнами из Вильнюса, что главные её попутчики, изредка возникая из своих таинственных тет-а-тет, похоже, немного завидовали всеобщему весёлому  непотребству. И вообще, Алиса подозревала, что Танька  немного тяготится присутствием Миши.
Сама же Алиса  практически сразу обзавелась собственным рыцарем, причём,  он оставался таковым со дня первого до дня последнего их тура. Васильков следовал за Алисой безмолвным преданным хвостиком, был при ней  бесконечно тих, нежен, предупредителен. Да нет! он был просто влюблён! Очевидно, он был пленён не только светлым (в полном смысле этого слова) образом Алисы. –  Сойдя с борта самолёта  нимфой в белоснежном плаще сверхмодного импортного покроя, она прихватила с собой в поездку эффектный спортивный костюм: брючки и свитшот цвета нежной лазури в комплекте с  тёмной лазури жилетом. Эти цвета, как и фасон комплекта, очень шли темноволосой зеленоглазой Алисе и выгодно подчёркивали формы её изящной фигурки. На случай прохлады имелась белоснежная же курточка. Венчали, или правильнее, завершали образ, спортивные туфли из кожи цвета бледной морской волны  на шнуровке. Вероятно и то, что просто магическое действие на Василькова оказывали  и васильковые оттенки Алисы и её голос … да! – само имя! Танькино изобретение сыграло с Васильковым злую шутку! – Он влюбился, как мальчишка-пятиклассник.
А она? – Она находилась в вечном поиске своего неопределённо-призрачного идеала. Мужчины всегда липли к ней, льнули, как важные неторопливые шмели родительского сада, что вечно кружат в поисках услады над стройными стеблями коварной наперстянки. Она, подобно этому растению, порой несла гибель чужим чувствам:  часто увлекаясь сама, сойдясь ближе, быстро разочаровывалась, понимая, что вновь не то, и нежное, страстное сердце её нередко бывало свободно. Оно и сейчас пустовало, словно незаселённая солнечная квартира в новостройке. Она манила новосёла, но тому и присесть было негде, не то, что поселиться навеки.  Обожание Василькова, сразу ставшее для всех явным, льстило, но не трогало. И она просто наслаждалась всей компанией этих очень разных, не похожих на её привычное окружение людей.
Как то вечером, после посещения Бахчисарая, когда они втроём рассматривали свои фото на фоне прекрасных минаретов Ханского дворца, Миша неожиданно спросил:
 –  Тань, а почему ты везде смотришь куда-то вбок?
 – Мне сказали, что у меня профиль удачнее, чем анфас, – с придыханием молвила Танька.
 – Больше сходства с Шадей, – шутливо поддержала Алиса.
– Ну и дурёха в Крым приехала! – психанул Миша. – У всех – лица, а у неё – профиль! Посмотри вот на Алису!
Алиса на самом деле частенько царствовала  в обманном фотомире ровно так, как Танька – в реальном. Странные метаморфозы.
И Танька надулась, что явилось,  в общем-то, неожиданностью. Практически, за всё время приятельства Алиса никогда не видела Таньку обиженной. У неё даже шевельнулась тайная надежда, что самозваный турист Миша  отлипнет, наконец,  от них.
Увы! Танька была отходчива, и  маленькая размолвка не обернулась большой трагедией. Быстро примирившаяся пара  объявила, что в Севастополь они с группой не едут, так как у Миши нет визы. Они перекантуются где-нибудь  пять дней самостоятельно и присоединятся к группе в Алупке.
Алиса и бровью не повела. К тому времени она  обрела  компаньонку для проживания в двухместных номерах – Таню из ярославского трио. Учитывая, что за Таней энергично ухаживал Гарик, парень темпераментный и шумный, у скуки шансов не было. Рыцарь же  печального образа Васильков, сей влюблённый трубадур,  не отходил от Алисы не на шаг до такой степени, что в Севастополе пришлось буквально сбегать от него, словно неверной жене от надоевшего  супруга, чтобы без помех любоваться формой морских офицеров. 
Севастополь её влюбил. В этом городе – особая магия. Здесь она бы с радостью осталась до конца дней своих. За одно посещение этого города она разменяла бы всю остальную часть своей туристической программы. Вот они, памятные фото на Приморском бульваре. Уже без курток и плащей, джемпера вольно накинуты на плечи. Теплынь. У девчоночьих ног пристроилось трио славных матросиков, захваченных в плен ярославскими  Ирой-Светой-Таней: в настоящих бескозырках с лентами, в чёрных бушлатах. Эти трое незнакомых улыбчивых парней навеки запечатлены вместе с ними на фоне Севастопольской бухты, ветер которой весело растрепал волосы Алисы. Её рука покоится на плече одного из матросиков. И даже безымянная женщина-узбечка улыбается. Ах! Как хорошо тогда было! 
Алупка, Алушта, Ялта промелькнули, как-то незаметно, в скоротечном посещении дворцов, достопримечательностей, исторических мест, в беготне за гидами, в желании всё ухватить и удержать в памяти. Наверное, такие места требуют осознанного приезда. Алиса же была тогда молода, и не так уж сильно уступала в легкомыслии Таньке. Даром, что держала себя так, когда не каждый решится подойти. Эта двойственность  создавала много сложностей: несоответствие внешней оболочки  «девушки в строгом английском стиле», как назвал её однажды незнакомый парень, и тонкой, трепетной девочки внутри.
Апофеозом путешествия была Евпатория. Май едва лишь вступил в права, по Крымским меркам – не жаркое время.
Наверняка, уже цвела душистая бело-розовая магнолия с её медово-ванильным ароматом и сказочными чашами-цветками. Наверняка, благоухала сирень, и пестрели ирисы, и жасмин дурманил сладко-терпким запахом, и жёлтый кизил с барбарисом дарили свой солнечный цвет. Но всё стёрлось со временем из памяти Алисы, и только горные тропы и Севастопольская набережная навещали её в минуты грусти об ушедшем безвозвратно времени.    
Им предстояло провести у моря несколько дней, и не отправиться на пляж было невозможно, хотя и глупо. Пляж ожидаемо был пуст, лежаки – свободны. Солнце было ослепительно. Оно бесстрастно взирало на глупых человеческих  дев, которые отважно грели стылые лежаки своими прекрасными телами, периодически пряча их под прихваченными из номеров  покрывалами, ёжась от порывов холодного ветра. Даже Танька, желая придать своей смуглой коже соблазнительный оттенок,    убегала от пребывавшего в мрачном настроении Миши, и была здесь одной из самых красивых, но несколько излишне тощих нимф. 
Вечера были тихи и безветренны. На закате Васильков уводил Алису к пустынному берегу.  Насыщенно-синие и нежно-розовые облака опоясывали горизонт над морем длинными чередующимися  нитями-полосами, напоминая сказочную кайму на опрокинутой чаше небосвода цвета бледной незабудки. Края этой гигантской чаши покоились на черни сапфирового моря. Вода была тиха и безропотна, и словно приручённая, почти недвижно возлежала на жёлтом песке, лишь слегка поигрывая своей белой пеной. Пахло морем, йодом, но не доставало запаха Балтийской сосны. Васильков говорил Алисе о своей любви, а она смотрела вдаль, пытаясь представить, что там – за горизонтом. Ах, если бы он догадался тогда вместо слов  украсить цветком магнолии её тёмные волосы! Быть может, сердце её распахнулось бы ему навстречу…
Ну, а потом настал неизбежный  час расставания.
Накануне отъезда они всей маленькой  компанией дружно выводили свои адреса на оборотной стороне больших фотографий. Вот это фото, на котором их группа  у подножья скалы со сбегающими хрустально-серебристыми нитями водопада. А на обороте: Ярославль, Нахичевань, Эчмиадзин, Вильнюс, Ленинград, Нарва…
 Домой решили отправиться поездом, и Васильков, усаживая Алису в такси, разрывался между желанием ехать прямо  к себе в Нарву, или всё-таки махнуть на  перекладных, с ними. Миша звал, но не позвала Алиса, а без её слова он и шагу ступить не смел.    
Он потом ещё долго писал ей свои полные тоски о несбывшемся письма, вскользь вставляя между слов о любви, что не понимает  происходящего в стране, и не знает, что всех их ждёт. И на конвертах  неизменно красовалось «Алисе».  Хотя имя это уже кануло в лету, ушло из её жизни, как ушла и его изобретательница Танька. Потому что произошёл великий разлом, развал огромной страны, началась приватизация, чеки «Жильё» и «Имущество», и легкомысленная, добрая душа  Танька вляпалась-таки в нехорошую историю со сделками от имени «мёртвых душ», и ей пришлось оставить свой уютный кокон-кабинет. И она пропала из виду, растворилась бесследно, как лёгкие облака растворялись тогда над далёким Черноморским горизонтом.
Кто-то разочарованно спросит: «А где же любовная история?».
Кто-то пожмёт недоумённо плечами: «И в чём мораль?»
Да, любовной истории в тот раз не случилось. И морали, должно быть, нет. Есть тоска о безвозвратной утрате того времени, когда армянин Гарик сидел за одним столом с азербайджанцем Аликом, и  они дружно пели «Мурку» на понятном им обоим русском языке. О том времени, когда Алиса, много путешествуя по большой стране, везде чувствовала себя дома, и в её почтовый ящик в Беларуси слетались письма из Паланги, Риги, Нарвы, Москвы, Ярославля, Саранска, Камчатки…
Но кому-то понадобилось всё это разрушить.
Алиса же благодарна  Таньке, которая щедро и легко нарекла её когда-то  именем сказочной девочки и  подарила сказочный Крым.

8.08.2023