I. Взгляд на Мериду
По улице мечется конь,
И хвост его реет длинный,
А рядом играют и спят
Солдаты старые Рима.
Минервино полугорье
Безлистые руки тянет.
В муках вода золотила
Заново острые камни.
Ночь опрокинутых торсов
И лиц разбитых и ясных
Ждёт только трещин рассвета,
Чтобы скорее распаться.
То слышалась, то смолкала
Ругань от римских шлемов.
В руках у них кубки бьются
От каждого стона девы.
На колесе на точильном
готовят ножи с крюками.
Кузниц бушует бык, буен.
И Мерида, встав, цветами
венчается туберозы
и ежевики шипами.
II. Муки
Вверх по лестницам водяным
Флора восходит, нагая.
Консул требует принести
поднос для грудей Олайи.
Струя из венок зелёных
из горла рвётся на волю.
И в зарослях признак пола
трепещет птицей от боли.
Отрублены, свыше правил
и скачут, и скачут руки,
ещё способны сложиться
в мольбе безголовой муки.
Где только что были груди,
из красных видны отверстий
два крохотных неба с белым
молочным потоком вместе.
Бессчётно крови ростками
покрыта спина, и лесом
встают её мокрые кроны
навстречу пламени лезвий.
Серые от недосыпа
жёлтые центурионы
шагают к небу в доспехов
своих серебряных звонах.
Покуда мечи и гривы
спешат, без толку толкаясь,
консул выносит на блюде
дымные груди Олайи.
III. Ад и слава
Покоится снег волнистый.
Олайя висит под веткой.
Испачкан морозный воздух
угольным тела цветом.
Полночь тесна и сияет.
Олайя мертва под веткой.
Чернильницы городские
чернила льют незаметно.
Снега на поле закрыли
фигуры в железе чёрным.
Растянуты вдаль рядами,
беззвучны их, немы стоны.
Партию снег начинает.
Олайя бела под веткой.
С ней рядом сдвигает пики
никель отрядов светлых.
Свыше небес обожжённых
силы струится сиянье -
между потоков ущелий,
между листвы с соловьями.
Мимо - цветастые стёкла!
Олайя бела на белом.
Ангелов и серафимов
осанна ей загремела.