Держал три года
обед
верности —
безрезультатно:
мой голод
по тебе
держится.
Может,
успех
завтрак ?
Я пускался потом в разгул,
но, нагулявшись, обратно
тянет по
привычке
домой,
а ты ведь —
сменила
хату.
Год я провел на постели,
будто копировал Бальмонта.
Отбиваясь от истерик
среди стерео-колонок.
Стал заложником у стенок,
как последний ипохондрик,
но улыбался,
как посредник,
в дорисовках на Джоконду.
Ведь вспоминал лишь о Лизе —
Да, наверное, мило.
Но не вернуть уж тех «Орлов»,
как Тиберию знаменитому.
Столько выстрелов слов,
но всё как прежде тут — мимо,
ведь я родился жарким летом,
а ты — в холодную зиму.
Год я посвятил карьере,
идя по лестницам с парапетом.
Я всё так
мечтал о «пачках»,
как танцовщица балета.
Жаль, что идет не по плану
наша первая «пятилетка».
Я для тебя так и остался тем
бездарным поэтом.
Тем чужим человеком.
Я тебе параллелен.
Толку двигаться по одному вектору,
если тут нет пересечений?
Я не нашел здесь ответов,
кто-то бесстыже страницы
выдернул из решебника
о том, как нужно проститься.
Искал спокойствия души в практиках,
но и Тибет
слился в лимит.
Смерть в кредит — моя классика.
Да, мне теперь
снится Селин.
И можно не смотреть вдаль:
не к тебе ЛИ ЗАлетит.
Я в комнатушке из памяти.
Но в тепле ли я? Взаперти.
И вот уже пять лет
строчу тут я об одном.
За это время мог дойти хотя б до пары миллионов,
додуматься до Windows
или стать чемпионом,
выступив в джиу-джитсу,
как Пенн,
по поясу
черному.
Внешне сменить форму,
как Гоггинс — взять марафон,
но как итог — стал Ходоровски,
так и не выпустив
Дюну. Шалом..
ты мне по-прежнему снишься,
не знаю,
каждый раз — реалистично и странно,
что мы снова вместе.
Я тащу прошлое — рикша.
Жаль, что на утро
довезу в конец маршрута лишь
травмы.
Перебираю все мысли,
всю память и сантименты.
На проводе я повис, но
занят твой абонент тут.
За всю свою жизнь так ни черта и не создал,
кроме текстов в стол, да
закинь мне их на мой могильный камень заросший,
выйдет чёткая эпитафия.
Я скомпилировал Босха.
Не пародировал мафию,
но тоска здесь точно — безДона.
И тянет ухмылка на лице изгиб.
Кажусь я
пусть
весел.
Меня отправят в ящике тоски.
Да, это
Грусть - 200.
Эй, Айзек
Мендес,
нарисуй мне судьбу под героином или травкой.
А я закину себя под язык — интерпретация Марка.
Встанет мысль в пазы,
что когда-то и как-то
мы были с тобой близки,
будто бы Чехов с театром.
Как Белое озеро с ТГАСУ.
Как 79я с Интеров,
забавно 8/2 — это выйдет четыре,
ровно столько лет я приходил
по этому
адресу,
тянуло к твоей квартире.
Где-то лет с восемнадцати.
Несложная арифметика,
цифры связи рисуют, помню:
перестал ходить в двадцать два —
номер твоего нового дома.
Я так запутался в маршрутах,
как турист в метро
Токио.
Возвел тебя в абсолют —
это моя идеАлогия.
Серые стенки давят грудь.
Выходит, стенокардия.
Ты подобралась ко мне вплотную,
как от этого «отойти» бы ?
Мне 24
года.
Ни любимой, ни дочери,
ни кабины, ни вотчины,
и только лишь дивно корчился
под мнимый биточек,
собирая камни по огороду,
но так и не разобрал,
будто врачебный почерк.