В одиннадцать вечера,
прикрыв глаза,
перестраиваюсь
с иностранного на русский.
Смилуйся, Господи,
нажми на тормоза,
не транслируй мне
фразы неправильные,
грустные.
Надоело выворачивать наизнанку слова,
черные,
Чтобы не замарать подушку.
Настежь раскрываю в ночь три окна
В улицу не родную,
в темную,
в душную.
Рядом Маяковский
прилег
на кровать,
бархат его голоса
слушаю.
Он меня так странно и тихо спрашивает:
- Ведь если звезды зажигают,
значит это кому-нибудь нужно?
Я вдруг понимаю,
что не видела звезд
лет десять,
а, может быть, дольше.
Их здесь не бывает,
их просто нет.
Может, не замечаю ?
Возможно.
Здесь больше серых,
гремучих туч,
так много,
на много больше,
чем вместе собранных
со всего неба
звезд
и не только с неба,
с моря - тоже.
Поэтому,
звездочетами здесь не стать,
не узнать
ни прошлого,
ни будущего,
ни сегодняшнего.
А нужно ли знать?
Как буду жить, если узнаю,
что будущее — невозможно?
Здесь,
как ни странно,
луна для каждого
большая и круглолицая,
Своей улыбкой
сводит с ума,
такая вот у нее традиция.
Она над крышей каждую ночь Божью
светит фонарем Питерским,
и это делает её только краше,
хотя,
на сегодняшний день
этот феномен уже не важен,
скажем,
на малого
и очень редкого
любителя.
А иногда мне кажется, что это чья-то отрубленная голова.
И тут вопрос сам собой напрашивается:
Когда, наконец, эта голова
кубарем на нашу землю покатится?