"Я подсолнухи возьму,
на балконе посажу.".
1. Утром, дома.
Рано-утром, перед школой,
брат мой, спрятавшись за шторой,
из открытого окна
птиц кормил, не ждал меня.
Он на старую кормушку
хлеба черного горбушку
по-немножечко крошил.
Воробей кричал "жив-жив".
Брату не сказав ни слова,
лезу я в буфет дубовый.
Там, я знаю это точно,
среди полных, в ряд, мешочков,
с гречкой, рисом и мукой,
есть один мешочек, мой.
В нем -- завязанный шнурочком
на красивый бантик прочный
мной подсолнухов стакан,
грызовых, на корм скворцам.
Я мешочек открываю
и в него рукой ныряю.
1
Стала к брату я за штору,
напугав в окне ворону,
и подсолнухи свои
из раскрытой пятерни
на кормушку горкой мАлой
перекладываю браво.
Перекладываю все,
прямо в жесткой шелухе.
Знаю: сойки со скворцами
зернышки достанут сами.
Птиц слетелось тут на завтрак:
вышла им большая давка.
Брат горбушку докрошил
и окно уже закрыл.
Вышел из-за шторы боком,
вывел и меня под локоть.
Молока себе налил,
сел за стол и так спросил:
"А скажи-ка мне, сестренка,
на какой сосенке звонкой
тот подсолнух из мешочка,
что завязанный шнурочком,
в круглой шишечке растет,
грузом ветку к низу гнет.".
Я же булочку жевала
и, как рыбина, молчала:
про подсолнухи свои,
как мешочек не крути,
я нисколечки не знаю...
Вот, когда я разузнаю
все про них, что можно, в школе,
или у подружки Поли,
то сниму сама про то,
2
с комментарием, кино.
Булочку я дожевала,
брату с вызовом сказала:
"А подсолнухи мои,
думаю, сидят они,
точно в тыкве красно-желтой
семечки гурьбою плотной.".
Брат тут чашку отставляет,
мне, с улыбкой, замечает:
"Нет, не в тыквине, сестра,
а в цветке, под метра два,
во подсолнухе стеблистом,
с головою золотистой,
все подсолнухи, ряд в ряд,
как в корзиночке, сидят.
Тощие, под солнцем, зреют,
а созреют -- растолстеют...".
Вот, зашла на кухню мама.
В чайник набрала из крана,
да под крышечку, воды.
И сказала, чтобы мы
куртки-шапки одевали,
рюкзаки на спины брали
и бежали, со всех ног,
на уроки, бок-о-бок.
Маму оставляя дома,
мы помчались дружно в школу.
2. В школе.
В школе, без особой давки,
мы разделись в раздевалке.
Брат помчался на труды.
На ходу отпив воды,
в класс я бодро зашагала, 3
по дороге -- размышляла:
"Коль подсолнухи -- цветки,
может, можно их в горшки
понатыкать на балконе,
может, пустят зерна корни...".
Вот и Поля. Мне -- подружка,
вся в коричневых веснушках,
ждет меня у входа в класс.
А портфель ей держит Стас.
Я с друзьями рядом стала,
ни минуты не молчала.
Бросив Стасу:"Знаешь ты,
что подсолнухи -- цветы?",
и глотнув конец "привета",
стала молча ждать ответа.
Потоптался Стас на месте,
проверяя: нет, не тесный,
туфель правый на ноге;
и ответил просто мне:
"Как калина на калине,
как рябина на рябине,
гроздьями, и на ветвях,
все подсолнухи висят!
Как я раньше ошибался...
А теперь, вот, догадался,
что подсолнухи в природе
и при правильном уходе --
то красивые цветы,
не деревья, не кусты...".
Поля тут не удержалась.
Поля звонко рассмеялась.
И пропела:" Ну-и-ну...
вам сейчас я расскажу... .
Эти самые цветочки -- 4
не обычны будут точно.
Длинный стебель, словно трубка,
и внутри пустой, как губка.
Листья, вроде лопуха.
И большая голова.
Голова в венок одета,
гнездышкам в ней цифры нету,
их так много -- нет числа,
в них набиты семена.
Семена те, как не глянем,
мы подсолнухами знаем.
Сам цветок, подсолнух этот,
как "подсолнечник" по свету
люди издавна зовут.
И, при том, совсем не врут.
Наш подсолнух, с шеей прочной,
голову свою, в веночке,
крутит не туда-сюда,
а за солнышком всегда!
Утром солнце он встречает.
На ночь -- солнце провожает.".
Только Поля досказала,
только Поля замолчала,
прогремел, как гром, звонок,
нам напомнил про урок.
Села я к себе за стол.
Посмотрела глупо в пол.
И подумала: "А брат мой,
с шуткой, говорил, понятно,
то, что Стас сказал, и Поля:
что подсолнухи на воле --
не деревья, не кусты --
а высокие цветы;
что цветы те головасты 5
и, в венках своих, прекрасны...
Только вот, что все они
головы, в цвету, свои,
да за солнышком не небе,
словно люди, крутят следом,
брат мне не сказал ни слова...
Решено: сегодня, дома,
я подсолнухи возьму,
те, что лучше, отберу,
и, с подружкой верной Полей,
их в горшочки на балконе
аккуратно посажу
и водичкою полью.
Как взойдут -- ростки удобрим,
и за ростом их -- присмотрим.
А когда цветы веночки,
ярко-желтые вьюночки,
да на головы свои,
частым зернышком полны,
все оденут, вот тогда-то
и посмотрим, а куда там
те подсолнухи глядят:
на восход, или закат?".
Вытянув под партой ноги,
стала слушать я про дроби.
3. Последний звонок.
Земля вращалась все юлою
вокруг прямой, как гвоздь, оси,
сменяя день ночной порою
и темень проблеском зари.
Прошли недели вереницей,
закончился учебный год,
и под высокий неба свод 6
на школьном дворике сошлись мы
на праздничный, на наш, звонок.
Уже бежит по жилам ток,
мы рады, словно птицы, лету,
и я машу тугим букетом,
из желтых и больших цветов,
поверх причесанных голов.
Букетом справа машет Поля.
Букетом слева машет Стас.
"Подсолнечники" на балконе
уже вовсю цветут у нас.
Я утром, только солнце встало,
прогнав из глаз последний сон,
к нам на террасу босиком,
с открытой камерой, вбежала.
А там в горшках, ведре, тазу
стоял густой лесок, в цвету,
из головастых и стеблистых
растений , в венчиках лучистых.
Я тот лесок в прицел взяла
и камерой его сняла.
Как "видео" в рюкзак втолкнула
и завязала белый бант --
отцу приветливо кивнула.
И, в отблесках рассветных рамп,
нарезала букет огромный,
и для друзей, и для себя,
и с ним, веселием полна,
примчалась я на праздник школьный.
Вот, я на празднике -- в строю,
букетом радостно машу...
Звонка серебряные трели
умолкли. Вот открыли двери.
И я в них захожу с толпой,
нарядной, звонкой, заводной... . 7
4. В классе.
А в классе я достала с полки
с надбитым носиком кувшин,
набрав в него воды под кромку,
потерла дно, как Аладдин.
Подсолнухи поставив в воду,
кувшин воздвигнув на столе,
достала камеру в чехле
и посмотрела на погоду.
В окно бил яркий свет дневной.
Я, со склоненной головой,
чехол подальше убираю,
букет подсолнухов снимаю.
Тогда товарищи горой
возникли за моей спиной.
Мы все не сводим глаз с экрана.
На нем -- подсолнухи в воде
головки дружно держат прямо,
пчела сидит на лепестке.
Тут Поля, ткнув в картинку пальцем,
сказала:"А теперь, друзья,
вы посмотрите вот сюда!",
и топнула ногой, как в танце.
И что мы видим? Вот одна,
в веночке желтом, голова
на свет от солнца развернулась,
за ней другая потянулась...
И вот уже большой букет
глядит в окно, на солнца след!
Повисло в комнате молчанье,
лишь Стас наш, не жалея слов,
сказал:"Да это все случайно,
я только поменяю стол
на противоположный дальний, 8
который, вон, стоит в углу,
и вот тогда я посмотрю,
как тот цветок, в букете, крайний,
поправ отважно темноту,
большую голову свою
тянуть на свет в окошке станет,
как весь букет к себе подтянет...".
И Стас кувшин с горой цветов
переместил на дальний стол.
Я тоже поменяла место.
Подсолнухи в прицел взяла.
Товарищи тут стали тесно,
плечо-в-плечо, вокруг меня.
Топтались, затаив дыханье.
И вдруг, большая голова,
в букете крайнего цветка,
их привлекла к себе вниманье.
Она из темноты угла
на свет из ближнего окна
свой диск тихонько повернула,
на нем веночек развернула.
Мгновенье... . И цветочный сноп
целует солнце прямо в лоб!
5. С учительницей.
Тогда, с оценками под мышкой,
учительница в класс вошла,
и, положив журнал на книжку,
к нам обратилась так она:
"А знаете ли вы, что нимфа
из древних сказочных времен,
богиня полевых цветов
из древнегреческого мифа,
однажды утром, у ручья,
на небо подняла глаза, 9
на Солнце нежно посмотрела
и от любви к нему сомлела.
Вся страстною горя душой,
забыла нимфа про покой.
С тех пор, с рассвета до заката,
у вод, где плещется волна,
вдыхая сладкий запах мяты,
следит она издалека
за Солнца пО небу движеньем.
Да только Солнце то, оно
гордыней собственной полно
не знало к нимфе снисхожденья.
И та, застыв в густой траве,
с слезой на розовой щеке,
напрасно о любви мечтала
и в одиночестве страдала.
Тогда Зевс деву пожалел,
ей быть подсолнухом велел.".
Снаружи птичьей песни звуки
влетали в класс, струной звеня.
Учительница, стоя, в руки
нам всем оценки раздала.
Я, камеры не оставляя,
снимала всех своих друзей.
Они хотели поскорей,
на лицах чувствами играя,
узнать трудам своим итог.
И с тем учебный длинный год
оставить в прошлом без печали.
Каникул летних уж причалы
на горизонте всем видны,
и радостью сердца полны.
6. Журнал. 10
Когда про все, что было в классе,
я черно-белое кино
сняла, то вспомнила, что Стаса
журнал ношу с собой давно.
Я из кулька журнал достала
и фотографию одну,
с подробной подписью внизу,
искать, листы листая, стала.
На фото, в глянце и цветном,
картину, в рамке, целиком,
с подсолнухами, в красках сочных
написанных предельно точно,
я видела позавчера.
И вот я нужный лист нашла.
Минуты не теряя даром,
тогда приятелям своим
страницу с фото показала,
со знанием, сказала им:
"Воображение сей мастер
свое питал, наверняка,
прекрасным образом цветка
и был, рисуя, этим счастлив.
Рукою смелою Ван Гог
этюд свой написал, как Бог.
С тем стал великим среди равных
и, относительно, недавно...
Во миллионы полотно,
не знаю кем, оценено...".
Да Поля, долго от журнала
не поднимая головы,
заметила:"А я не знала,
что эти жалкие цветы,
на вид корявые немного
и рахитичные слегка, 11
достойны слова "красота"
и восхищения немого.
Такие я вам, без труда,
на белом ватмане листа
смогу нарисовать рукою,
не гениальною, простою.
Вот, только, в том большом шкафу
мольберт и краски я возьму.".
И Поля наш кувшин с цветами
расположила у окна,
окинув быстро класс глазами,
нарисовала, как смогла,
букет с подсолнухами, парты
и в синем небе воробья,
учительского край стола
и, свернуты в рулоны, карты.
Потом, палитру отложив
и лист с рисунком просушив,
этюд нам гордо показала.
За славой дело тут не стало.
Сравнив шедевры двух светил,
хвалили Полин мы кувшин.
В дверях, учительница сумку
решительно сняла с плеча,
сказала нам:"В любом рисунке
есть образ, есть его душа.
Они в нас возбуждают чувства,
волнуют кровь, томят сердца,
жгут откровением ума...
И вот, в плену благом искусства,
решаем, каждый для себя,
мы, что такое красота.
Гармония штриха и цвета?
Цель жизни? Иль источник света?
Ответа, общего для всех, 12
здесь, как не думай, просто нет.
А что касается Ван-Гога,
то Поля, как всегда, права.
Подсолнухи его убоги,
но оживает в них душа
прекрасной и печальной нимфы,
и Гелиоса красота,
и лета теплого цвета,
когда на них глазами мифа
мы смотрим. И простой сюжет
дает нам жизненный совет,
как вечные решать вопросы.
Кувшин же наш, с надбитым носом,
своею блещет красотой:
привычною для всех -- земной.".
Учительница длинный локон,
упавший на глаза со лба,
откинула. Когда смолк шепот,
сказала, что давно пора
нам всем домой, что пар не будет,
что наши желтые цветы,
достав их прежде из воды,
возьмет себе, что год был труден,
что надо с пользой отдохнуть,
окрепнуть, воздуха глотнуть,
а не сидеть нам всем пеньками
перед компьютером в нирване.
Журнал я Стасу отдала
и, взяв рюкзак, домой пошла.
7. Конец лета.
Каникулы на диком пляже
я с братом провела в Крыму.
Мы там считали вместе баржи, 13
на пыльном сидя берегу.
Бычки на лесочке сушили,
варили кашу на костре,
как рыбы, плавали в воде
и сеткою рачков ловили.
Мы загорели дочерна.
Как водоросли те, со дна
на берег выброшены морем,
так наши волосы и брови
под солнцем выгорели... Знак
устал нам посылать маяк,
что лето медленно уходит.
И вот уже наш самолет,
над морем, при плохой погоде,
безостановочно трясет.
Мы лица прячем меж коленей
и думаем лишь об одном:
чтоб нам скорей попасть в наш дом,
чтоб из окна увидеть ели,
чтоб птиц с ладоней покормить,
компьютер перезагрузить... .
Гроза прошла. Утихла качка.
И приземлились мы удачно.
В метро доехали домой.
Там мама нас ждала -- с едой.
Я руки вымыла с дороги
и, прежде, чем пойти за стол,
полна непонятой тревоги,
помчалась рысью на балкон;
где, над подсолнухом летая,
сорока, грач и два дрозда
сражались, не щадя хвоста,
меня совсем не замечая.
Звучал под небом птичий крик,
бой крыльев... . Выждав краткий миг, 14
сказала я: "Да это драка!
Дрозды отважно прут в атаку.
И чиж на помощь им спешит.
Сорока, отступив, бежит.
Что стало поводом к раздору?
За что жестокие бои?".
Тут моему открылся взору
подсолнух, с зернами внутри.
Куда девалась золотая,
в веночке желтом, голова...
Сейчас, без золота, она
корзину мне напоминала.
Такую, с мелким плоским дном,
с густыми гнездышками в нем.
Где в каждом, ядрышком наполнен,
сидит подсолнух, в шкурке черной.
И та корзина-голова
гнет стебель с верхнего конца.
Тут на балкон мой брат выходит
и, наблюдения мои
прервав, так издали заводит:
"А ты подсолнух свой сними.
Смотри, все зерна почернели,
в венке посохли лепестки,
повисли желтые листки,
и голова потяжелела.
Сухой подсолнуха венок
развернут прямо на восток,
хоть солнце клонится к закату
и мнет уже на тучках вату...
Похоже, с солнышком контакт
подсолнух не найдет никак.
А птицы в воздухе сражались
за вкусненькие семена, 15
что победителям достались,
когда окончилась война.
Смотри, дрозды и черный чижик
уселись на подсолнух вряд
и дружно клювами долбяд
те зернышки, что к ним поближе.
Да так долбят, что шелуха,
еще не твердая пока,
нам сверху падает под ноги
и образует гор отроги...
Сестра, ты веничек бери
и все тут быстро подмети.".
Я, прихватив с собой метелку,
пошла за камерой к себе,
и вот уже, с большой сноровкой,
корзину на прямом шесте
снимаю. И снимаю тоже,
как лысый весь сухой цветок
глядит недвижно на восток,
а не туда, где солнца ложе
закатным заревом взялось
и пламенем уж занялось.
Когда в экран сорочья лапа
попала, я спросила брата:
"А что с подсолнухом не так?
Что он не смотрит не закат?
Что солнца он не замечая,
стоит в ведре, как истукан,
лишь птиц голодных привлекает
зерном своим, не горе нам?".
Я все сняла, я не забыла
ни сытых птиц, ни шелуху,
тогда я камеру свою
на подоконник положила
и стала молча подметать, 16
ответа терпеливо ждать...
Брат в глубь квартиры отступая
и лоб свой крепко потирая,
сказал мне: "Думаю, сестра,
корзина-эта-голова,
с горою, зернами набита,
и от того-то тяжела.
Ее-то, ни тебе со скрипом,
крутить теперь туда-сюда
подсолнуху уж не под силу,
и он стоит, как тот солдат,
(курс -- на восток, не на закат),
не ожидая боя с тылу.".
Всю шелуху я подмела,
метелку в угол убрала,
За стол уселась. Над тарелкой
зависла с ложкою немелкой...
Меня заботило лишь то,
как показать друзьям кино.
8. По дороге в школу.
Утром, по дороге в школу,
я шагала в форме новой
и, на полном, на ходу,
придорожную росу
со крапивы да со жгучей,
что росла в кювете кучей,
туфлями сбивала вниз.
Эти туфли мне, как приз,
подарили мама с папой...,
только впору тут заплакать,
так те туфли некрасивы,
сердцу моему не милы.
Вон, тупые передки, 17
сплющенные каблуки.
Язычки на бок свисают.
А шнурки не пролезают
в дырки, их с большим трудом
сделали никак гвоздем.
Мне хватило бы для счастья
пары туфелек блестящих.
Занята своим я горем,
не заметила, что Поля
сзади тихо подошла.
И сказала мне она:
"Надо бы сойти с дороги.
Так-то лучше... . Что на ноги
смотришь ты, никак, в слезах?
А гримаса на губах?
Может, камера сломалась,
и кино твое не снялось?
Иль подсолнухи, сухие,
уж не радуют, пустые?".
Поле так сказала я:
"Туфельна моя беда...
Ноги, правда, не больные,
но в калошах сих смешные.
Что касается кино,
то его сняла давно.".
Я рюкзак попридержала,
камеру свою достала
и, открыв экран легонько,
стала Поле по-тихонько
отснятый материал
по законченным кускам
демонстрировать поштучно
с комментарием подручным.
Вот подсолнухи в цвету, 18
на балконе, поутру.
Вот они в большом кувшине
на затертой парте синей.
Вот их Стас по классу носит.
Вот он в угол их относит.
Вот подсолнухи к окну
головы, одна в одну,
на свет солнца повернули.
Вот в лучах все утонули...
Тут Полину я сняла.
Пишет красками она.
У нее над головою
одноклассники гурьбою,
плотно-сбитой, нависают
и кувшинчик выхваляют...
Только лишь хотела я
про войну за семена
Поле рассказать детально,
как экран мигнул прощально,
потускнел и вмиг погас.
Нам помочь мог только Стас...
Мы, уняв в сердцах тревогу,
посмотрели на дорогу.
Стас там скоро показался.
Он махал и улыбался,
с нами встретится спешил.
Я и Поля, со всех сил,
дружно Стасу закричали:
"Ждать тебя уже устали,
помощь нам нужна твоя,
торопись, бегом сюда!".
Скорость Стас тогда утроил,
нас настиг и шаг пришпорил. 19
Поля про поломку нашу
рассказала, в красках, Стасу.
Я же, камеру свою
предложила взять ему.
Стас над камерой склонился,
пошептал -- и засветился
раньше темненький экран.
И тогда сказал Стас нам:
"На лицо -- одна загвоздка...
Западает входа кнопка.
Если вы ее сломали,
значит, сильно нажимали.
Тут же надо не давить,
и, конечно, не долбить.".
Стас на камеру кивает
и, с улыбкой, добавляет:
"Вижу, фильм хотели вы
досмотреть про те цветы,
что посохли и опали,
что подсолнухами стали.
Посмотрю-ка с вами вместе
я с вот этого вот места."
Тотчас Поля, Стас и я
битву птиц за семена
стали наблюдать серьезно
с интересом не подложным.
А когда на нет сошла
птичья жесткая война,
пальцем я на стоп нажала
и картинку задержала.
На картинке -- теплый вечер
солнца свет закатный мечет
в сумерки густые дня. 20
Вот подсолнух. Голова
густо зернами набита
и, по краю, смело вскрыта
птицами в лихом бою...
Тут я голову свою
над экраном поднимаю,
челку на бок поправляю
и своим друзьям сердечным
задаю вопрос беспечно:
"На картинке, что не так?
Вот подсолнух, вот закат...".
Поля, как всегда, все знает.
Так она мне отвечает:
"Этот солнечный цветок
смотрит строго на восток.
Мы, с уверенностью, знаем,
что он голову вращает
вслед за солнышком горячим.
На картинке же не спрячешь,
что горит огнем закат.
Что-то тут с цветком не так.".
Полю Стас перебивает
и за Полю продолжает:
"Надо думать, голова
быть повернутой должна,
ну, конечно же, на запад.
И не будем тут мы плакать.
Сей подсолнух смотрит точно
лишь туда, куда он хочет!".
Поля же, поморщив лоб,
так сказала: "Да, цветок
больше головой не крутит.
Думаете он, как трутень,
(как та самая пчела, 21
что ленивая всегда
делать ничего не хочет).
Он лишь зуб на птичек точит.
Нет, подсолнух неподвижен
потому что много жизней
в голове его сидят,
много семечек-детят.
Только детки те созрели --
очень сильно потолстели,
и большая голова
стала больно тяжела
на худой и длинной шее.
Эта шея еле-еле
голову держать-то держит.
Только нет уже надежды,
что, согнувшись, на весу,
эту голову свою
повернуть куда-то сможет.
Время тут и подытожить:
этот солнечный цветок
с этих пор лишь на восток
головой повёрнут будет
и про солнышко забудет.".
Поля, как всегда, всё знала.
Это я и ожидала.
Только как хотела я,
чтоб узнали от меня
про подсолнухи в корзине
на сухой худой жердине
и про то, что голова
стала очень тяжела...
Я вздохнула, помолчала
и друзьям своим сказала:
22
"Думаю, пора нам в школу.
Год зовёт, учебный, новый,
нас на первый свой звонок
и на праздничный урок.".
Камеру мы закрываем,
рюкзаки мы поправляем
и уже бежим бегом
напрямик, между домов,
обгоняя теплый ветер,
новым знаниям навстречу.
Конец.