Южное солнце, как факел, не дремлет. Всегда в зените.
– Вы мне не говорите, нисколько не говорите,
что не любили меня никогда, ибо... встаньте, зрите:
рушатся города
в этом, истлевшем от гущи предательств, мире.
– Странно, Вы так откровенно молились своим кумирам,
тем, что сияют коллапсом в разбитых сердцах "сапфирным",
жгущим листву садам.
– Вам впредь уютно? Нет, встреча с Иной не станет
тесною клеткою Вам, той, что вечной уздою тянет
в бездну тревоги. Для девочки столь измученной и усталой
быть «Двойником» средь... Нимф
ладных и трепетных – пОлно в решённом веке.
Я лишь отсвЕт, отголосок, нечёткий, негласный слепок –
явно не Светоч, мерило – возможно, эхо,
прошлого беглый миг.
– Вам, суть, с лихвой – тех, кто чувственно дышат в перстни,
вместо того, чтобы собственной кожей, вместо...
Хрупкой, но верность – я, костью держать алчный улей мести,
в крик проклиная боль.
Я здесь чужая, увы, я, до паник – боюсь, чужая.
Мне обещали когда-то чертоги, обитель Рая,
только теперь, кровь сглотнув, на судьбу – я не злюсь, не скалюсь,
зная, какой ценой.
Мне бы поклясться, сказать, эта боль – никогда наружу.
Я не сужу, судный ужин – проглочен, ничем уже не нарушу
вольных решений Ваших. Месть – слабаков оружье,
битых и горемык.
«Эй, обернись», – мне кричат за спиной, я слышу.
Край мой возлюбленный – жриц плодородия в корне выжжен.
Призрачный город – он есть, он всё так же дышит –
даже сквозь жерло, рвы.
Есть у меня любовь, и несомый, не пуст, но сосуд терпенья,
только в сих "мерах" – зыбуче и нагло крадётся время,
молча сползаю к подножиям Невозрожденья.
Алес. Вальгалла. Бред.
Бред сумасшествия. Жертвенность – самообманна,
глупо терзаясь, лечить чуть живые, хоть в чувствах, раны.
Я встану тихо, собравшись, чтоб с силою. Рано-рано –
вровень молве-заре:
прочь, не скорбя – от садов белладонн, Гоморры.
Больше не будет ни стонов, ни плачей, ни крика, ора
в Городе жизни моей, что как кокон темницы, доселе дОрог.
Только едва ль в пути
некто Великий и в чести – правдивый придёт да станет
прочно держать, до тех пор, пока смрад поперёк моих троп не канет
в день воздаяния. Бедный, мой славный, нескромный барин,
тесен гарем ундин.
Я расскажу своим предкам: были и счастья минуты-вспышки,
тихо уйдя, без пощёчин, укора, и не бесстыже,
и не с того, что казалась любви моей – вычурно-вздорно-лишней.
Чтобы в себе спасти
части забытого, помнится – выданы лишь однажды.
Солнце над землями преет, не чуя жажды.
Самое важное – верно останется самым и самым важным!
Прочее – фальшь, "настил".
Дальше – тупик, или попросту акт (полбеды) отчаянья?..
Как же мне (в чём-то, пусть, сУжденной) мудрое на прощанье
стойко замолвить? Замрёт колесо вещально*.
Жребий – не есть тупик.
Как не тупик выше – горы, с вершинами хлада-мора...
столь не подступны. Не стОит. Не смей их на йоту тронуть!
Разве чудак – "к горе". Но, чудо же – кто-то, влюблённый в горы.
«Вон, твой забытый скит» –
молвит спокойно, не даст знак – склонить коленей,
знаю, он тоже из века, не нынего, века пред-шедшей веры.
Мы лишь мгновенье – по разные «Пропасти поколений».
Ибо он тоже юн.
Только – на сотню, что минула прошлой, не лучшей Эрой,
давней эпохой, где друг – хитрый плут, беспощадней зверя.
Сколько дорОг в серпантине пространств – "пересчёт" ступеней,
скрученных в вензель, круг?
Прочь мы идём. Помолчим по пути бытия Вселенной.
«Знаешь ли, Боги, не часто, но к страждущим – милосердны.
Не говори, отчего ты здесь, не говори... откровенно», –
он поднимал и вёл
от злачно-палящего, как в жертвенный, пиршеств, самУм опалы.
Где-то за спинами. Хочется быть мне, впервые, послушной, слабой.
И больше ни битвы, ни тЕрни, ни боли, ни резвой Славы.
Кажется, славно!
Может, и есть Любовь?
* от сл. "вещать"
© Кайгородова Светлана
/ iiijiii В Конце Тоннеля. 2023 /