Ерофей
На острове гуляет ветер злой,
а значит - шторм на море, будут гости
в избе рыбацкой. "Не дойти домой,
раз не карбас. На каменном погосте,
как срок придет, всяк лучше, чем тонуть", -
так рассудил и Ерофей, причалив
к пологому излому. Там, ко дну -
дорожкой кварц, сейчас его едва ли
в бушующей воде он смог узреть.
Приметил лишь сосну, она скрипела,
как будто письма на своей коре
писала и бросала в море, пела
почти нагая... "Сколько ей еще
стоять осталось? Беспощаден ветер",-
подумал Ерофей, - Какой просчет -
не угадать с погодой. Дома - дети
меня заждались, голодны, поди..."
Он наварил им рыбы и картошки
(старшому шесть, а мелкой только три,
и мамки нет). Из лакомства - морошка.
"Посплю часа четыре и пойду", -
он так решил. Заря уже займется,
на Белом море - ночи белы. Тут
на сон совсем немного остается,
все лето - труд, чтоб выживать зимой,
не просидишь, детей, оберегая...
Ну а жена...сошла с ума. С сумой
ушла..."Я - в рай", - сказала, закрывая
дверь за собой, оставила детей,
они ему потом и рассказали.
Он в море был, и никаких вестей
с тех пор они о ней не получали.
Края глухие здесь, полно зверья...
Искали - ни следа и ни намека.
"Эх, зря девица светская, эх, зря!
Поехала за ссыльным так далёко.
Я виноват. Как этот ветер я.
Срывал кору, а голоса не слышал.
И где теперь любимая моя?", -
он бормотал, чуть слышно..."Выше, выше...", -
свистел моряна, - сказано ж, - в раю".
"Тьфу, морок, чур меня! И я туда же...
Неужто все живем мы на краю,
неужто и не замечаем даже?", -
подумал Ерофей, развел огонь,
изба рыбацкая с ним оживала,
с трескою суп сварил из ничего,
поел, уснул... Когда заря вставала -
он ягод туесок уже набрал,
как без гостинца к детям-то, негоже!
И - в путь обратный. Кто его видал -
те говорили, что он ветер может
заговорить. А может, лишь молва.
Детей поднял, но не женился снова.
Молчал, берег, как золото, слова
и знал, кто откликается на слово.