Феликс Довжик
Переводная поэзия
Однажды я совершенно случайно познакомился с творчеством дагестанского поэта Расула Гамзатова. В Москве на прилавке книжного магазина я увидел книжицу небольшого формата «Абуталиб сказал». Чем-то она меня привлекла, возможно, оформлением. Открываю. Абуталиб шёл по рынку, задумавшись. Женщина, торговавшая дарами своего огорода, закричала ему: «Абуталиб, ты совсем зазнался, ты почему не замечаешь меня!? Это же я сделала из тебя поэта».
Цитирую по памяти. С некоторых пор книги у меня на полках перестали залеживаться, а я не всегда в курсе их дальнейшей судьбы. Как-то пожаловался моей Валентине – куда-то Омар Хайям подевался. «Он у Саши», – спокойно ответила мне Валентина. Саша наш молодой сосед, он большой любитель Омара Хайяма, по памяти декламирует многое из него, а томика его стихов у него не было.
Кроме этого, Саша любитель и знаток живописи. Мы с ним особенно сошлись на Айвазовском и Куинджи. Когда я лежал в больнице № 24, он меня навестил, и мы с ним два часа рассказывали друг другу по очереди всё, что о них знали, а я-то, будучи в Крыму, специально в Феодосию к Айвазовскому ездил. Мне было что Саше рассказать.
Абуталиб мгновенно ответил своей бывшей юной любви, значительная часть его ранних стихов посвящена ей. «Если ты такая умная, то почему ты своего мужа-милиционера не сделала поэтом?». Я тут же, не раздумывая, заплатил за книгу, а в электричке, час езды от Москвы до Истры, с восторгом прочёл от корки до корки.
Абуталиба Расул Гамзатов знал с детских лет, он друг отца Расула, а отец Расула – тоже известный поэт Дагестана.
Вскоре у меня появилась книга стихов Расула Гамзатова на русском языке, а там его стихи, ставшие песней – знаменитые «Журавли».
«Журавли», как и многие другие стихи Гамзатова с аварского на русский перевёл однокурсник Расула по Литературному институту и его друг Наум Гребнев.
Стихи стали знаменитой песней.
Если я не ошибаюсь, и не путаю Гребнева с другим переводчиком…
Ошибся. Залез в Википедию и понял, что говорить хотел о другом переводчике. Но всё предыдущее мне ещё понадобится, оставляю всё, как написал.
У Гребнева своей поэзии нет. Он занимался только переводами.
А вот у Якова Козловского много своих стихов и много переводов Гамзатова. Козловский после своих военных приключений учился в том же Литературном Институте и в то же самое время, когда там учились Гамзатов и Гребнев и, естественно, все друг друга хорошо знали.
У меня был томик стихов Гамзатова в переводе Гребнева и Козловского и отдельно томик собственных стихов Козловского. Переводы того и другого мне очень нравились, а собственные стихи Козловского большого впечатления на меня не произвели. Так в жизни бывает. Вкус – дело капризное.
Однажды я попробовал поработать переводчиком всего лишь одного стихотворения белорусского поэта Алексея Пысина – стихотворения, написанного о моём отце.
Чтобы рассказать о моём переводческом опыте, сначала придётся рассказать об отце и о поэте Пысине и заодно объяснить причём здесь Гамзатов.
Я в нескольких своих сборниках на прозе.ру об отце рассказывал, но сейчас здесь будет то, о чем я раньше умалчивал – не было необходимости об этом говорить.
Отец, будучи уже женатым человеком и отцом дочери, после семиклассной вечерней школы закончил Могилевский трёхгодичный Культпросвет институт с военной кафедрой и получил там офицерское звание политрук. Потом через год работы Высшие курсы пропагандистов при ЦК Белоруссии, а оттуда – редактор газеты в городе Чериков Могилёвской области. Именно здесь в 1938 году я соизволил появится на свет.
Далее война с Финляндией. Отец там секретарь партбюро танкового батальона. (Такова тогда была официальная офицерская должность). Оттуда бегом вместе с танками в Западную Белоруссию забирать у Польши то, что они прихватили себе после Гражданской войны.
Далее Могилев. Отец инструктор обкома партии, а фактически цензор Могилева. В местном театре у него ложа на двоих, в которой он обязан просматривать каждую первую постановку местных и гастролирующих актёров и певцов.
После смерти Сталина он об этой своей работе никогда не вспоминал.
После войны и демобилизации в 1946 году Могилев отцу не улыбнулся – его отправили на восточную окраину области редактором районной газеты. Видимо, в это время у него состоялась встреча и знакомство с Пысиным и что оказалось?
В 1941 году отец в качестве политрука в составе спешно сформированной в Могилеве пехотной дивизии бежал и бежал к Москве, а дивизия без пополнений таяла и таяла. Либо в Рузском районе Подмосковья, либо на подступах к нему немцы добили дивизию. Лишь несколько незначительных по численности групп, блуждая по лесам, вышли к своим. Группа отца натолкнулась на передовые отряды Сибирской дивизии будущего знаменитого генерала Белобородова. В группе отец, политрук, а также лейтенант Зайцев, с которым отец сдавал кросс от самого Могилева, и десяток бойцов.
С такими беглецами, которые погибать не пожелали, естественно, занимаются особисты, а им перво-наперво старшего по званию надо немедленно расстрелять. Полезное это дело и главное отчетное рвение продемонстрировано. Но тут им не повезло. Примчался занимающий эту территорию командир полка Суханов. Особисты ему не подчиняются, но больно дистанция занозистая. Суханов им ни слова не сказал, молча ждал развязки. Поджали хвосты и умчались в глубокий тыл, куда немецкие пули не долетают.
«Нам обстрелянные бойцы позарез нужны», – сказал Суханов отцу и направил всю команду в батальон Романова, легендарного в ближайшем будущем комбата в масштабах полка Суханова.
Дивизия Белобородова вместе с примкнувшими воинами была выбита немцами из Рузского района, пыталась удержать немцев в Истре силами того же полка Суханова и батальона Романова, но с боями отошла почти до самого подмосковного Дедовска, а уже потом перешла в наступление. Первый бой, когда устояли и погнали немцев – безымянное поле и горящий стог сена посередине. А потом (11 декабря) освобождение города Истры – первого города в истории дивизии и первое (13 декабря) форсирование реки – реки Истры.
Опять же первыми в сожженную дотла Истру вошли роты батальона Романова. Они ее сдали, они ее взяли. И первыми форсировали реку Истру. Это не сказки отца, этому есть документальные подтверждения. Так распорядилась судьба.
23 декабря 1941 года серьёзное ранение отца уже в Рузском районе, далее госпиталь, две операции и служба в Пензенском артиллерийско-минометном училище до 1946 года.
На этот раз Могилев обошелся без него – спровадили на восточную окраину области.
В январе 1942 года в будущем известный белорусский поэт уроженец Могилёвской области Алексей Пысин попадает в дивизию Белобородова. Естественно, несколько позже отца – ему пришлось бежать не из Могилева, а из тех западных областей, которые ранее отец присоединял к Белоруссии.
В будущем, уже после войны, он работает редактором районной газеты в городе Чериков Могилёвской области, в том городе, в котором я до войны родился, а отец работает редактором в соседнем районе всё той же Могилевской области. Им просто не суждено было не познакомиться на временном интервале 1947 – 1952 год и изредка встречаться,
а после 1971 года – только по переписке. В этом году родители переехали жить ко мне в Истру.
С Белобородовской дивизией Пысин дошёл до знаменитого Ржева.
Что-то, ребята, со Ржевом не так. Брали в лоб, а получили по лбу. Один миллион убитых и триста тысяч раненых.
Среди раненых, из тех, кого лично знал отец: будущий поэт Алексей Пысин и Романов – командир батальона, в котором политруком третьей роты, а короткий период после форсирования реки Истры и до ранения командиром роты был мой отец.
У Романова, он уже командир полка вместо Суханова, очень серьёзное под Ржевом ранение, больше ему воевать не пришлось. Отец с ним уже из Истры переписывался, пока однажды ответ на письмо не пришёл.
Алексей Пысин после ранения воевал на нескольких фронтах, второй раз был ранен и снова воевал. Закончил воевать только после Победы.
Среди погибших под Ржевом – Галич, командир роты, в которую Суханов направил всю группу отца.
Общение отца с Галичем в батальоне Романова было не очень продолжительным, но очень памятным. Для отца незабываемым был случай в его Могилевской дивизии. Раненого командира соседней роты его солдаты отказались выносить из боя. Отец, политрук не их роты, попросил своих солдат вынести раненного. Именно попросил, а не приказал. Раненного вынесли.
По мнению отца, Галич проявлял излишнюю жесткость, изредка даже жестокость. Конфликтов у отца с ним не было. Командир есть командир, подчинение в армии обязательно. Но всегда есть «но».
В полк поступило подкрепление – солдаты из Узбекистана, совершенно необученные и неподготовленные, мало этого, плохо знающие и не понимающие русский язык. Струхнуть в первом бою – это же классика. Даже у Фурманова в «Чапаеве» это описано.
Потом Галича ранило. Помощь не потребовалась. Он сам своим ходом ушел в санчасть.
Когда отец узнал о гибели Галича под Ржевом, он все его грехи из своей памяти вычеркнул.
В 1956-1958 белорусский поэт Алексей Пысин вместе с дагестанским поэтом Расулом Гамзатовым учился Москве на Высших литературных курсах. Такие вот бывают совпадения, вокруг которых я всё время верчусь.
Мои родители уже жили в Истре, когда от Пысина пришло письмо, в котором на стандартном листе бумаги на белорусском языке на пишущей машинке напечатано стихотворение об отце. Несколько дней отец не расставался с этим листочком, читал, перечитывал, может быть, старался запомнить.
Листочки календаря отлистали какое-то количество времени, открываю я однажды свежий номер газеты «Литературная Россия», а там статья о белорусском поэте Алексее Пысине и как пример его творчества стихотворение о отце.
Бедный отец. Ему на старости лет снова пришлось учить стихотворение, но теперь на русском языке. К переводу у него никаких претензий не было, а мне авторский вариант на белорусском нравился больше.
Потом Пысин сообщил отцу, что в Москве собираются выпустить сборник его стихов. Это было последнее письмо Пысина. Он умер в 1981 году. Родился в 1920 году. Любые раны, а боевые тем более, не удлиняют срок жизни.
Сборник вышел в 1983 году. Отец его не дождался. Я сборник стихов Алексея Пысина купил через месяц после смерти отца. (Алексей Пысин «Есть на свете мой олень», Москва, «Советский писатель», 1983 г. Тираж 50000)
В сборнике другой переводчик стихотворения об отце, не тот, что в газете. Мне показалось, что газетный был ближе к первоисточнику и интереснее, но у мамы своё отношение к архивам. Меньше ненужного – чище в квартире.
Я взялся сам перевести, используя кладовые своей памяти. Помучился и сдался. Хуже, чем в сборнике, у меня получалось успешно, но этим не похвастаешься. Странно еще то, что к переводам остальных стихотворений у меня не было никаких претензий. Первоисточника я не видел, и мне переводы нравились.
Один промежуточный вывод.
Как же легко и просто ругать чужую работу – как на крыльях легко взлетаешь выше Гималаев, и как же трудоёмко и трудно самому добротно сделать свою работу.
В 2020 году под Ржевом открыли памятник павшим воинам и всё для меня сплелось воедино. Мой интерес к творчеству Расула Гамзатова и его журавли на памятнике возле Ржева, ратный подвиг дивизии генерала Белобородова, в составе которой пришлось повоевать отцу, стихотворение солдата дивизии Белобородова белорусского поэта Алексея Пысина о моём отце – всё, казалось бы, случайности, а на самом деле круговорот неизбежных событий в суровое неизбежное время.
Стихотворение Алексея Пысина. Перевод В. Сорокина.
И снег, и первый вешний дождик
Меня встречает в городке,
Я вспомнил…
о политруке …
А политрук – товарищ Довжик.
Иду по годам, как по вехам:
– А он на пенсии давно! –
И сообщили заодно:
– На Истру днями он уехал!
«Солдат, а сделался туристом», –
Подумал я.
Но как сказать?
Не просто жажда видеть, знать,
Зовёт его иная Истра.
Там фронтовое поле, поле.
Там роту он в атаку вел.
Он Истру кровью приобрёл
И память боли,
память боли!..
Что нас зовет, однополчан, –
Предчувствие конца, утраты?
Стоял, наверно, и молчал
Там, где прошли его солдаты.
Как только рота под огнём немцев форсировала реку Истру, лейтенант Зайцев, с которым отец не расставался от самого Могилева, дал команду: «Командиры взводов ко мне!». Взводные выполнили команду – всех их сразу и вместе накрыл взрыв немецкой мины. Дальше роту пришлось вести отцу.
Ровно через одиннадцать дней уже в Рузском районе осколками мины накрыло отца – к счастью, не насмерть. Солдаты его роты вынесли его с поля боя. На следующий день в санчасти командир полка Суханов навестил раненых. «Мы еще с тобой повоюем». Хорошее напутствие, но больше отцу воевать не пришлось.
Третья строка стихотворения – «Я вспомнил… о политруке…». Эта строка не для этого стихотворения, но переводчик этого знать не мог.
Алексей Пысин умер в 1981-ом году. Книга вышла в 1983 году. Пысин успел сообщить моему отцу, что его стихи собираются издать в Москве на русском языке. Сто процентов гарантии, что перевода, во всяком случае этого стихотворения, он не читал.
Свой сборник стихов на белорусском языке («Твае далони») с дарственной надписью Пысин прислал отцу в 1973-ем году. Тираж – 8000.
Второй сборник «Вербный мост» на русском языке, (Московское издательство «Советский писатель», 1975 год, тираж 10000), Пысин тоже прислал отцу с дарственной надписью.
Ребята! С такими тиражами вы поэзией семью не прокормите. Алексей Пысин в эти годы профессионально работал журналистом и с той или иной степенью регулярности вынужден был посещать наш район.
В начале весны 1972-го года Пысин приехал в наш белорусский городок по командировке из Могилева. Дела у него могут быть только в отделе культуры Исполкома. Кой черт понесет его в такую погоду в библиотеку? Именно в библиотеке он может увидеть отца и получить от него такие сведения о жизни района, какие ему ни в каком исполкоме не расскажут. Переводчик этого знать не мог, а рифма «политруке-городке» хорошо сошлась. А я хорошо помню, что в подлиннике на листочке: «А я иду к политруку». А это уже совсем другое дело, другая степень отношений.
Сборник Пысина вышел в 1983-ем году. Мне 45 лет. Писать стихи я стал после пятидесяти лет, но критиковать других я наловчился с давних пор. Как же, сейчас исправлю перевод. Исправил. Попыхтел часок и оставил эту затею.
Печально-прощальный крик журавлей на памятнике воинам возле Ржева до меня долетел, и сразу многое сплелось в единый клубок случайно-неслучайных совпадений. Поэтому я снова попытался перевод первых восьми строк стихотворения Алексея Пысина немножко исправить. Получилось или нет, не мне судить. К остальным двенадцати строкам у меня претензий не было.
Последний снег и первый дождик
Со мной идут по городку,
А я спешу к политруку.
А политрук – товарищ Довжик.
Листаю память, как по вехам…
– А он на пенсии давно! –
И мне сказали заодно:
– И в Истру днями он уехал.
«Солдат, а сделался туристом», –
Подумал я.
Но как сказать?
Не просто жажда видеть, знать,
Зовёт его иная Истра.
Там фронтовое поле, поле.
Там роту он в атаку вел.
Он Истру кровью приобрёл
И память боли,
память боли!..
Что нас зовет, однополчан, –
Предчувствие конца, утраты?
Стоял, наверно, и молчал
Там, где прошли его солдаты.