Ехал в мае на Донбасс. Из Магадана через Москву и Ростов. Симферопольский поезд был в пути уже сутки. С учетом разницы во времени между центральными районами страны и Дальним Востоком, включая приятное ничегонеделание в поезде, можно было вдоволь выспаться и ночью, и днем. А вот и обед настал. Так как проснулся в семь утра, то и позавтракал овсянкой и сырниками довольно рано, потом снова прикорнул, а посему, продрав глаза, когда солнце стояло в зените, довольно сильно проголодался. Слез с верхней полки в своем плацкартном закутке и направился в вагон-ресторан. Несмотря на то, что было около трех часов пополудни, в вагоне-ресторане оказалось немного народу. Молодая семья с маленькой дочкой дружно прихлебывала борщ в ожидании сосисок и жареной картошки, две зрелые женщины чинно пили кофе, обсуждая модные тренды купальников приближающегося пляжного сезона, пара солдат-отпускников в камуфляже пробавлялась пивом под разнокалиберную закусь в очень мелкой для мужчин посуде. Я же заказал себе отбивную с картофельным пюре, ломтик хлеба и стакан морса. И пока повар на кухне готовил мой обед, я расслабленно осмотрелся по сторонам.
Лицо одного из солдат показалось мне смутно знакомым. Вообще они были очень непохожи друг на друга, эти отпускники. Один высокий, молодой, не старше тридцати пяти, чернявый, с недлинной курчавой бородкой, весь какой-то очень непоседливый и нервный, второму на вид было лет под шестьдесят, голубоглазый блондин, все еще сохранявший природный цвет волос без какого-либо намека на «соль и перец». Медленно и степенно, как достигший самадхи аскет, поглощал он пиво, бутыль за бутылью. На столе перед ним выстроилась полудюжина пустых, а солдат приканчивал седьмую, практически не закусывая. Остывающая новомихайловская котлета, которую почему-то до сих пор в России называют «котлетой по-киевски», уже не сочилась вытекающим из нутра золотым самородком сливочного масла. При этом не было видно и следов сильного опьянения у вдумчивого почитателя ячменного напитка. Зрелый мужчина просто расслаблялся, едучи из отпуска обратно на передовую. И в его медлительных движениях было нечто от умиротворения схимника на последней скудной трапезе перед тем, как вручить душу ангелу смерти.
В расстегнутом вороте камуфляжном куртки на безволосой дубленой коже виднелись два креста. Крупный, деревянный с медным распятием, и маленький серебряный, более приличествующий не такому брутальному возрастному мужчине, а женщине или ребенку. Поймав мой изучающий взгляд немигающим льдом бледно-голубых, слегка запотевших глаз, он вперил в меня мгновенно прояснившийся, пристальный взор и, не отводя его, что-то негромко бросил своему молодому напарнику. Тот, заерзал, помотав головой по сторонам, коротко уставился на меня, по лицу его пробежала судорожная гримаса, солдат подскочил и метнулся к официантке, на ходу доставая бумажник. Заплатив за обед, он стремглав унесся прочь из вагона-ресторана. А его старший товарищ вдруг улыбнулся и приветливо махнул мне рукой, приглашая за свой столик. И в этой улыбке, как в яркой молнии, разорвавшей ночную тьму, он отчетливо предстал передо мной моложе лет на тридцать с лихом.
«Леша? Саксон? – полу-утвердительно вырвалось у меня, когда я уже был на ногах, - ты ли это, браток?». Блондин с обветренным лицом и сеточками мелких морщинок у глаз улыбнулся еще шире. «Узнал? Узнал! Садись ко мне, рад тебя видеть!». Официантка принесла на подносе мой заказ, поставила его на покинутый мною соседний стол, быстро унесла грязную посуду после молодого товарища Алексея, смахнула крошки и установила передо мной заказанную еду.
«Ну, здравствуй, дружище! Какими судьбами?» - спросил меня человек, которого я не видел так давно, что не сразу и вспомнил, откуда это прозвище «Саксон», вернее, как оно связано с его фамилией – Самсонов. До нашего знакомства школьные друзья звали Алешку просто – Самсоном. После службы в советской армии, когда он, искусный гитарист, собрал свою собственную рок-группу, поклонники переименовали его просто в Сэма. К тому времени, когда я влился в состав Лешиной банды в качестве вокалиста, а это был самый пик перестройки, и все мы, двадцатидвухлетние, тогда слушали исключительно хард-энд-хэви, поэтому не удивительно, что однажды на репетиции, где группа оттачивала свой, советский ответ «цеппелинам», «пёрплам», «моторхедам» и «мейденам», у меня непроизвольно вырвалось в адрес Лехи: «Эй, Саксон, поддай-ка жару!». В тот день, выйдя в обеденный перерыв на Торговую, я купил там у одного фарцовщика возле магазина «Мелодия» пластинку британской тяжелой группы «Саксон» с хлестким названием – «Джинса и кожа», она мне сразу понравилась, я притащил ее на репетицию, мы ее прослушали, и все отметили что наш Леха похож на фронтмена Биффа Байфорда, такая же стать и длинная соломенная грива. Вот так новое прозвище нашего соло-гитариста и прижилось в группе. С тех пор все, включая его мать, стали называть Алексея не иначе, как «Саксоном». Или коротко «Саксом».
«Ты жив, Сакс? А мне говорили, что ты еще в девяносто третьем погиб в Карабахе». Леха криво усмехнулся: «Слухи о моей смерти были несколько преувеличены. Просто был ранен. В Карабах попал по мобилизации в девяносто втором. После госпиталя, когда комиссовали по ранению, тут же из Баку в Россию уехал. А ты-то как все это время поживал?».
Сложно было в двух словах рассказать о себе, больше хотелось узнать о приятеле из далекого бакинского прошлого, нашей общей бесшабашной рок-молодости. Вкратце описал все, что со мной было за минувшие три десятка лет и жадно стал слушать его неторопливый монолог о себе.
«Ну что сказать, оклемался я после ранения, устроился в Подмосковье, с музыкой не срослось. Гитара моя, помнишь, не самопальная лопата, а настоящий «Фендер Стратокастер» семьдесят пятого года, моряк один знакомый из загранки привез в восемьдесят седьмом, усилок, комбики, все это в Баку осталось. Играть было не с кем, да и нечего. Тебя же рядом не было, новых текстов некому писать. Тупо выживал. Работал грузчиком на оптовом рынке. Так год проваландался, а тут Чечня полыхнула. Пошел на контракт. Воевал. После Хасавюрта уволился. Хотел было на Балканы податься, за сербов воевать, так там уже НАТО все заняло, а Клинтон Дейтонские соглашения подписал. В общем, жил, работал, крутился как мог. С девяносто девятого снова в Чечне. Так воевал до две тысячи третьего. А потом опять в Москву вернулся. Вспомнил свою первую профессию, я же техникум в Баку, как наладчик ЭВМ окончил, после армии до развала Союза работал на заводе кондиционеров. Ну ты же помнишь наш завод, сам на приборостроительном в вычислительном центре впахивал. Короче говоря, устроился прошел курсы, освежил навыки, устроился в МТС, в технический отдел и стал по провинциальным городам ездить, налаживать сотовую связь. В принципе, работа нормальная, зарплата хорошая».
«Леха, а семья-то есть? Как твоя Маша, с которой ты еще в Баку встречался?».
«Маша-Маша, еще в начале девяностых стала не наша, - усмехнулся Сакс, - был женат, есть двое детей, сын и дочь, выросли уже, да вот мы с женой-то разбежались, как дети школу закончили. Былая любовь прошла, помидоры завялились, мои постоянные командировки привели к тому, что у нее появился другой… В общем, типичная история. Разбилась семейная лодка о блуд. Короче, съехал я от бывшей, оставил ей с детьми квартиру в Химках, а сам менял одно съемное жилье на другое. Где-то, знаешь, году в седьмом или восьмом с девушкой одной познакомился. Совсем юной. У нас с ней лет семнадцать разница. И вся такая верующая она была. К какой-то западной секте принадлежала, баптисты или харизматы, черт их разберет. Я-то православный, пусть не сильно соблюдаю все обряды, но верующий. Не бывает атеистов в окопах под огнем. Девочка мне нравилась, дочка соседей. Тихая, скромная, богобоязненная. И я ей приглянулся. Но никаких шалостей не позволял с ней. Она же в своем церковном хоре пела разные хоралы. Типичная американская попса с душеспасительными текстами, это даже не спиричуэлы и не соул, а так, хрень дискотечная. Но сама по себе, она довольно милая и светлая девушка. Была. У нас с ней соблюдались чисто платонические, целомудренные отношения. Потом она в Питер уехала учиться. Несколько лет ее не видел. А когда перед сочинской олимпиадой снова встретил ее на улице, приофигел, так слегка. Полбашки выбрито. Татуировки везде, где тело открыто, на висках, на шее, на руках, ногах. Сама уже опытный мастер пирсинга и татуажа. Ребенок есть, а мужа нет. Ну дело молодое, наживное, хотя тело уже все проколотое, уши, брови, язык, пупок, подозреваю и много еще где, под одеждой ведь не видно. Так как жили по соседству, то виделись с ней довольно часто. Она всегда с ребенком, девочка у ней, гуляла в парке неподалеку. Сама в черной коже, шипах, будто из нашего восемьдесят восьмого года выскочила, смотреть на нее без смеха было невозможно, но я всегда сдерживал порывы поржать, изнемогая. Все-таки человек, к тому же мамочка. А как говорил наш пулеметчик Рамиль в Карабахе: «Рай под ногами наших матерей», царствие ему небесное. Если бы не Рамиль, мы бы сейчас с тобой тут не разговаривали. В общем, вот такая знакомая у меня образовалась. Повторно знакомая, а по сути вообще незнакомка. По сравнению с той девочкой-колокольчиком, какой она была до Питера, небо и земля, а точнее, настоящее инферно. Ну так-то баба она не злая была, просто слушала всякую пакость, экстремальный металл, разные артисты-сатанисты-педерасты. Да и орнаменты на видимых частях ее тела была какими-то уж страшновастыми, всякая нечисть, языческая муть, кельтские кресты, солярные символы переплетающиеся, голые женщины в соитии со змеями. Но при этом себя она по-прежнему христианкой позиционировала. Даже крестик носила на груди. А когда узнала, что я занимаюсь в стрелковом клубе, ну пиво на лавочке с ней в очередной раз пил, вот и сболтнул по пьяни, так она уговорила меня записать ее в наш клуб. Занималась хорошо. Довольно быстро стала прилично стрелять. И было в ней что-то такое одновременно наше и чужое. Как бы тебе объяснить? Знаешь, мы же бакинцы с тобой. Нам этот типаж с детства привычен. Такая вот средиземноморская красота. Большие карие глаза, чуть навыкате, пышные густые, черные волосы, пухлые чувственные губы, сочная грудь, гибкие, пышные формы. Похожая одновременно и на армянку, и на гречанку, и на итальянку, и на грузинку, и на дщерь Сиона, эдакая Саломея, Иродиада и Эсфирь в одном флаконе. Манящая и дразнящая своей девственной недоступностью. Ну это в юности, еще до Питера. А вот когда я ее разукрашенной увидел, то там уже просто такой животной страстью от нее наповал разило. Мужики штабелями к ее ногам сами укладывались, но она никого к себе не подпускала. Я, во всяком случае, не видал, чтобы она с кем-нибудь гуляла. Потом чего-то у ней случилось с родственниками, она опять исчезла. Несколько лет ее не видел. Ну были у меня разные бабы, недолгие встречи, быстрые расставания, а вот эта разукрашенная все из головы не шла. А тут СВО началась. Я в прошлом октябре контракт подписал, добровольцем ушел. И вот не думал, не гадал, что встречусь с ней уже там… Понимаешь, завелся у укропов очень злой снайпер, наших пачками выбивал, как в тире щелкал, прям настоящий призовой стрельбец. Ну, думаю, гадом буду, если тебя, сука, не сниму. Долго я за этим укропским снайпером охотился. И вот недавно, аккурат на день рождения Владимира Ильича, словил-таки его на мушку. Сам, правда, подставился, но мне только плечо оцарапало, зато этому укропу прямо между глаз влепил. На закате дело было. Дождался полной темени, пополз, чтобы, значит, самолично удостовериться, что супостату каюк. А там она лежит, татуированная моя подружка. Вот так, брат, неисповедимы пути Господни…».
Сакс подозвал официантку, и пока она к нам шла, спросил: «Будешь пива?». Я кивнул. Нам принесли «Жигулевского» светлого. Алексей Самсонов пригубил, не чокаясь и улыбнулся: «А если бы они воевали получше нас, то мы бы с тобой не только ихнего баварского, но и нашего родного пива не пили бы сейчас, братишка! И не зови меня больше Саксом, мой позывной – Бакинец».
10. 07. 2023 г.