Эх, динь-дон, дили-бом, динь-дон,
Колокольный слышен звон!
Эта песнь, как светлый сказ,
Долетела и до нас…
У бескрайнего раздолья, серебристого ручья
Есть ромашковое поле, пенье птиц и трескотня.
Ручеёк, где протекает, дуб высокий там растёт,
За листвою, за густою небушко не раз мелькнёт.
И за этой красотою нити жизни теребя,
Девушка живёт простая – ангел, чистая душа.
Стёжки, разные дорожки протоптала к ней молва,
Что от хвори помогает, лечит травами она.
Эх, динь-дон, дили-бом, динь-дон!
По святой Руси разлился благодатный перезвон…
Где начало этой песни, где конец, я вас, спрошу,
Разве видим, как дороги в жизнь сливаются одну…
Князь вошёл в её светлицу, поднимает он глаза,
Перед ним стоит девица, в пол длиннющая коса,
А в глаза взглянула, право, век смотрел бы, не устал,
Токмо хворь, нет больше сладу, день чернее ночи стал.
Та девица отвечает, голос, будто ручеёк,
Ищет добрую дорогу, под тенистый тот дубок:
- Помогу, тебе я, княже, но и ты мне дай зарок,
Что приедешь ты за мною, за женою в данный срок.
Князь, конечно, удивился,
Возмутился сим словам,
Знай, мол, место, простолюдинка,
Сколько нужно злата дам!
Однако, силы покидают, удалого молодца,
Хворь его уж забирает, не далёко до конца.
А девица смотрит прямо, слуги мазь её берут:
- А меня, запомни, княже, Ефросинию зовут!
Эх, динь-дон, дили-бом, динь-дон!
Колокольный слышен звон!
По селеньям, городам
Песнь летит и тут, и там…
За горами, за долами, пролетел, как видно год,
Князь забыл про все болезни и обещанный зарок.
Толечко время не обманешь, обещание – держи!
Стало князю резко хуже, пуще прежнего в ночи.
Ефросиния уже рядом,
Он почти на небесах,
Успокаивает взглядом,
Князь заснул в её руках.
Эх, динь-дон, дили-бом, динь-дон!
Колокольный слышен звон.
Эта песнь, как светлый сказ,
Долетела и до нас…
Сам Господь соединил две души и в тех сердцах,
Их бессмертная любовь продолжает жить в веках!
А ромашковое поле, как всегда, царит в цветах,
Дарит скромное участье всем влюблённым в их мечтах!