В твоей убогой хижине белила
осеннего уныния серей.
Но приходила светлая Лиила
и красила в сирень
полы и рамы, ела мандарины.
И зыркал в изумлении паук,
когда она пионы на перины,
как фокусница, сыпала из рук.
Ты на себя глядел: а ты ли это?
С утра прокисший батюшка-пиит,
но приходила звонкая Лилета —
и твой менялся вид:
была к лицу и рваная матроска,
и седина, и ссадина на лбу,
и роковая кособокость мозга,
кривившая улыбку и судьбу.
Всё становилось точно, гармонично,
как и должно в период волшебства.
Пенаты хохотали гомерично,
но кто поймёт природу божества,
когда вода темна в своих Арагвах.
Арагвы хороши пускать по ним
кораблики из табелей о рангах.
Будь, человече, волен да любим.
Дари Лииле оды и баллады —
поверит в колокольчиковый звон,
включи ей соловьиные рулады,
всё только сон — и хорошо, что сон.
А кто она, кого она любила,
где добывала музыку монист...
Пойди спроси — в лесу её могила,
там вечно зеленея плачет лист.