Над душой не ной, мой бубен,
мол давно уже не тот:
не возлюблен и не буен,
что дыряв, как решето.
Знай, виси себе в чулане
на трухлявом косяке
там же, где трофейный чайник
светит дырочкой в виске.
Папин китель тоже в шрамах,
но зачем-то же висит
и сеструхин синий шарфик,
мамин рыжий саквояжик
и сандалик мой в грязи.
А в коробочке медальки
« За отвагу», «За Берлин»…
Тесно было им на майке,
и они – дзилинь-дзилинь.
Сколько тут всего пылится,
разве всем передышать?
У вещей забвенных лица
тоже есть и есть душа.
И не важно, что потрачен
вековечной молью он –
потаённый мой чуланчик,
задушевный бубен мой.