Возвращусь я, возвращусь
в край, где вырубленный ельник
источал немую грусть
незлобиво в понедельник,
и во вторник, и в четверг,
в месяцы и пятилетки –
там, разбрасывая ветки,
бушевал железный зверь.
Трактор, кран и лесовоз,
и, подрост ломая с хрустом,
грузно ствол еловый полз
по дернине, не по руслу…
Ах, да что о том твердить,
человек рождает пустошь
не за орден на груди
и не из любви к искусству –
НАДО! – дикое словцо
и вполне, вполне сравнимо
с непонятливым свинцом,
в сердце льющимся, не мимо.
Я вернусь, вернусь туда,
может, в деревушке горной
родниковая вода
из-под камня непокорно
бьётся, изливаясь в мох,
и питает сыроежки,
выдавая им без спешки
мелодичный выдох-вдох.
Может, пустошь заросла
там черёмухой, рябиной,
не испытывая зла
к человеку и машине,
и к тому, что я исчез,
выселившись в дальний город,
не оплакивая лес
с гнёздами беспечных горлиц.
Детство, юность… до чего
вы бездумны, но правдивы,
слово странное «изгой»
вам за лист осенней ивы;
взрослым хуже, их гнетёт
то, что сделать бы желалось,
да сломала вдруг усталость
крыльев жёсткий разворот...
«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»