Иван Котляревский. Энеида. Часть VI

Зевес моргнул, как кроль, усами,
Олимп, как листик, затрясло;
Сверкнула молния с громами,
Олимпску сволочь содрогло.
Богини, боги, полубоги,
Простоволосы, босоноги,
Бегут в олимпской карвасарь.[1]
Юпитер, гневом распалённый,
Влетел к ним, как умалишённый,
И гаркнул, как на гончих псарь:

«Вы долго будете беситься?
Позор на дом наш навлекать?
Себя меж гавкаться и грызться
И смертных с смертными стравлять?
Повадок ваших стиль не божий;
Вы — на сутяжников похожи
И рады мордовать людей;
Я вас всех с неба поспихую,
Я кару всем найду вам злую,
Пойдёте к людям пасть свиней.

А вам, олимпские позёрки,
Острячки, фифы, как пить дать,
Хорошенькой задам я порки,
Недельку чтоб ни сесть, ни стать.
Ох, вы до смертных падки эки!
Как до колбаски красной греки.
Всё горе на земли от вас.
Чрез ваши сводни, жениханья
Нет ни хрена мне почитанья;
Я вас макну в сапожный квас.[2]

Или отдам вас на работу,
Запру в смирительных домах,[3]
Там из вас выбьют всю охоту
Содомить на земли в людях.
Э-э, нет! мы лучше кару знаем,
Вот как богинь мы покараем:
На Сечь вас к козакам пошлём;
Там ваших кознь не уважают,
Там жинок на табак меняют,[4]
Воруют ночью, в зюзю — днём.

Не вы народ мой сотворили,
Вам тлю создать кишка слаба;
На что ж людей вы раздрочили?
Какая вам до них нужда?..
Божусь моею бородою,
А с ней — Ювентиной[5] косою,
Что тех богов лишу чинов,
Кто в этот раз в войну вплетутся;
Пускай Эней и Турн скубутся,
А вам — беречь своих чубов».

Венера — молодицей смелой,
Не зря ж с военными жила,[6]
И мясо с ними вепря ела,
И по трахтирам пуншт пила;
В конюшнях часто ночевала,
В шинели серой щеголяла,
В походе на возке тряслась;
Офицерью манишки прала,[7]
С стручком горелку продавала,
Ночами мёрзла, днём пеклась.

Венера по-драгунски[8] — смело
К Зевесу в вытяжку идёт
И, говорить начавши дело,
Очей с Зевеса не сведёт:
«О тату сильный, величавый!
Ты всякой помысл зришь лукавый,
Не проведёт тебя никто;
Ты оком землю наблюдаешь,
Другим за нами надзираешь,
Ты знаешь, где, и как, и что.

Ты знаешь, для чего троянцев
Злым грекам допустил побить;
Энея с горсткой голодранцев
Велел судьбам не потопить;
Ты знаешь лучше всех причину,
Почто Эней приплыл к Латыну
И город на Тибру́ заклал;
Ты ж словом что определяешь,
Того вовек не отменяешь;
Откуда ж Турн, злодей, тут встрял?

И что такое Турн за цаца,
Что даже и тебя не чтёт?
Куда ж троянину податься?
Их всякой еретик скубёт;
Твои законы б исполнялись,
Когда бы боги не мешались
И не стравляли бы людей.
Твои приказы попирают,
Нарочно Турну помогают:
Венерин-де, вишь, сын Эней.

Троянцев бедных и Энея
Кто не хотел, тот не пинал;
Гнобили хуже Прометея,[9]
На люльку что огня украл.
Нептун с Эолом с перепросу[10]
Такого дали перечёсу,
Что до сих пор в ушах гудёт.
Другие боги... что ж, сам знаешь.
Дела их лучше представляешь,
Сожрать Энея рады. Вот!

О Зевс! О батенько мой родный!
Над дочкой смилуйся своей;
Спаси народ Тевкров безродный,
Он дело есть руки твоей.
Когда карать кого прикажешь,
Карай меня! я мать! карай же ж!
Я всё стерплю ради детей!
Услышь Венеру многогрешну!
Скажи мне речь твою утешну:
Чтоб жил Иул, чтоб жил Эней!»

«Молчать! паскуда! потаскунья!
Юнона злобная визжит. —
Бл*дюжка, гадина, брехунья!
Как дам! очипок геть слетит![11]
Ты смеешь, эдакая гнида,
Меня порочить пред Кронида,[12]
Чтоб этим нас привесть в разлад?
Ты за кого мня принимаешь?
Ты, что ли, сучище, не знаешь,
Что Зевс мой муж и родный брат?

Тебе, Зевес, скажи, не стыдно,
Что пред тобою дрянь и прах
Базарит про богов обидно
И судит об твоих делах?..
Какой ты мира повелитель
И наш олимпской предводитель,[13]
Когда перед бл*дюжкой пас?..
Известной миру бл*дью, мерзкой,
Паскудной сводницей цытерской;[14]
Она тебе — дороже нас.

Давно ли, с Марсом их поймавши,
Вулкан подол ей откромсал?[15]
Розга́ми крепко отодравши,
Как сучку, на цепи держал.
Но ты как будто бы не знаешь,
За девочку её считаешь
И всё изделать рад для ней.
Она и Трою разорила,[16]
Она Дидону погубила;
Но всё проходит даром ей.

Где б эта курва ни вплелася,
Всё к чёрту кубарем пошло;
Земля бы сча́стливой звалася,
Когда б такое сдохло зло.
Через неё латынь восстала
И на троян ея напала,
И Турн стал Анхызиду враг.
Я б за всю жизнь не сосчитала,
Сколь сука дел навытворяла
На небе, на земли, в водах.

Теперь же на меня клепает,
Сама наделавши беды;
И так Зевеса умоляет,
Мол, только б вышла из воды.
Невинничает, как Сусанна;[17]
Скажите! недотрога панна,
Что прожила в деревне век.
На, выкусь, с бабкой со своею —
Я докажу твому Энею...
Богиня я! — он человек».

Венера брани не стерпела,
Юнону стала материть;
И перепалка закипела,
Одна одну хотела бить.
Богини в гневе также бабы
И на грызню всё также слабы,
С досады часом и брехнут;
И, как базарницы, горланят,
Друг дружку сучат, курвят, бл*дят
И род весь с потрохом клянут.

«Да цыц, вы, чёртовы сороки! —
Юпитер грозно закричал. —
Обеим вам набью я щёки;
Чтоб вас, калашниц,[18] чёрт побрал!
Не буду вас карать громами;
По пяткам выбью чубуками,[19]
Олимп заставлю выметать;
Я вашей спеси поубавлю,
На свете честно жить заставлю
И покажу вам Кузьки мать.

Нишкните,[20] уши расставляйте
И слушайте, что я скажу;
Молчите! рты пораззявляйте,
Кто пыскнет — морду размозжу.
Между латынцев и троянцев
И прочих Турновых поганцев
Не сыкайся никто в войну;
Никто в их распрю не мешайтесь,
Князьков их также не касайтесь,
Увидим, сдастся кто кому».

Умолк Зевес, моргнул бровями
И боги, кто куды, ушли,
И я прощаюсь с небесами,
Пора спуститься мне к земли
И стать на Шведскую могилу,[21]
Чтоб оглянуть военну силу
И битву верно описать;
Купить бы музе, что ль, охвоту,
Чтоб кончить помогла работу,
Как рифм и негде уж достать.

Просохши Турн посля купаний,
Горелки жахнул с инбирём,
Из ставки выехал заране,
На крепость зырил сентябрём.[22]
Трубит в рожок! — опять тревога!
Орёт, гудёт, бегёт подмога;
Большая сеча настаёт!
Троянцы очень славно бились,
Рутульцы мало поживились,
Насилу ночь их разведёт.

Эней сей ночью приближался
Уж к городку, что Турн облёг;[23]
С братвой сивушкой упивался,
Поил всю старшину, как мог.
В рассказах хвастался делами,
Как дерзок был с людьми, с богами,
Как без разбору всех лупил.
Паллант и сам был балаболка,
Язык работал — как метёлка,
В брехне ничуть не уступил.

А ну, старуха, царь-девица,
Седая музонько, взбодрись!
Пробздись, беззубая сестрица,
Ко мне поближе притулись!
Вещай: какие там босоты
Пошли в энеевские роты
Рутульца Турна воевать.
Ты, музо, вчёной быть являлась,
В Полтавской школе научалась,
Должна всех поимённо знать.

Читайте ж, что бурмочет муза:
Де плыл с Энеем пан Массык,
Лентяй и лодырь, жрал от пуза,
А толст и крепок так, как бык.
Тыгренко в чайке[24] плыл черкасской,
Из Стёховки сынок шинкарской,[25]
И сотню вёз с собой ханыг.
Близь оных шли дубы[26] Абанта,
Был это зверь страшней сержанта;
Чуть что, так по горбу всех стриг.

Поодаль плыл байдак Астура,
Сей в кабаках бревном служил;
На нём была свинячья шкура,
Котору он как плащ носил.
За ним Азыллас плыл на барке,
Родня покровской пономарке, —
В кулак свистел недавно лишь;[27]
Но шутит сослепу фортуна:
В паны, вишь, вылез из чупруна.[28]
Таким теперь не удивишь!

А кто на лёгком челночочке,
Какой раззолочён весь в прах,
Сидит в расхристанной сорочке
С турецким чубуком в зубах?
То Цынарыс, цехмистр картёжный,
Мухлёвщик, жулик, плут безбожный,
С собой всех шулеров ведёт;
Когда, вишь, Турна не заборют,
Уж в карты точно ж объегорют,
Что Турн аж по миру пойдёт.

Кто в епанче,[29] в очочках — спорит,
С талмудом[30] толстым на руках,
И всем, вишь, ахинею порет,
И об своих рамсит[31] правах?
То родом глуховской[32] юристик,
Есть жалконькой канцеляристик[33]
И пан зовётся Купавон.
Чтоб до корнета[34] дослужиться
И на войне чем поживиться,
Вступил в Энеев легион.

А кто беззубый, говорливый,
Сухой и страшный, как шкелет,
И лысый, и брехун сварливый?
То выкрест[35] из жидов Авлет.
Недавно за вторую вышел,
Да вот в расчёте промах вышел,
С огня да в полымя попал;
Чтоб от яги злой отвязаться,
Был должен в войско записаться,
Теперь шпиёном на год стал.

Ещё там есть до полдесятка,
Но — мелюзга и босота;
В таких не будет недостатка,
Хоть в день их сгинет штук по ста.
А сколько ж всех? — того не знаю,
Хоть муза я — не отгадаю,
И на пальца́х не можу счесть;
Ей-бо! на счётах не училась,
И над карбцом,[36] чай, не трудилась;
Чтоб мне издохнуть, вот те крест.

Уже Стожары[37] поднялися,
Воз[38] в небе книзу загибал,
И кой-кто спать уже ложился,
А кто под буркой отдыхал.
Одни онучи полоскали,
Другие вшей в штанах искали,
А третьи грелись у кабиц.[39]
Старшины, выпив, рассосались
По хатам и за люльки взялись,
Лежали на бок, навзничь, ниц.

Эней один очей не жмурил,
Эней один за всех не спал;
Он бдел, он думал, кубатурил
(Ибо за всех ответ держал),
Как оседлать злодея Турна,
Царя взнуздать Латына-дурня
И успокоить свой народ.
В сей думе смутной пребывая
И мыслью бог-те где летая,
Под носом видит хоровод.

Ни рыбы были то, ни раки,
А так, как бы кружок девчат;
И так плескались, как собаки,
И в голос, как коты, мявчат.
Эней вздрогну́л и отступает
И да воскреснет[40] вслух читает,
Но сим нимало не помог;
Те девки с смехом, с хохотнёю
Вцепились за́ полы с мотнёю,
Эней аж на помост прилёг.

Тогда одна к нему вспрыгну́ла
Чисто сверчком или блохой,
И к уху самому прильнула,
Точь в точь как гад какой лихой.
«Не узнаёшь нас, друг бессонный?
А мы с твоей, Эней, персоной
Троянской весь возили род;
Мы идские дубки, осины,
Мы липки, сосенки, лещины,
Из коих был твой срублен флот.

На нас Турн было покусился
И байдаки все попалил.
Да Зевс, спасибо, заступился,
В русалок, вишь, оборотил.
Был без тебя лихой часочек,
Чуть-чуть единый твой сыночек
Не отдал душеньки богам.
Спеши спасать свою босоту;
Рутульцам дашь ты мзды с налёту,
Ты сам, — поверь моим словам».

Сказавши, за нос ущипнула;
Эней взбодрился, поднялся;
И на других хвостом махнула,
Весь флот вдруг с места сорвался;
Русалки сзади чёлны пхали,
Путём кратчайшим направляли.
И только начало светать,
Эней узрел свой стан в осаде;
Кричит во гневе и досаде,
Что Турна тут любил он мать.

А сам, мотню забравши в жменю,
С челна по пояс в воду стал;
И кличет в помочь мать Венерю
И весь олимпской с ней кагал.
За ним Паллант, засим вся сволочь
Прыг-прыг с челнов Энею в помочь
И — тесно строятся на бой.
«Ура! — кричит, — напрём-ка, братья!
И нехристей порубим в шматья!
Ну ж! левой, левой! марш за мной!

Троянцы, из бойниц узревши,
Что князь на помочь к ним идёт,
Все бросились, как одуревши,
Земля от топоту гудёт.
Летят, всё сносят и сшибают,
Как мух, рутульцев убивают,
Сам Турн стоит ни в тех ни в сех;
Вкруг ярым взором окидает,
Энея с войском узревает,
К своим горланит про успех:

«Ребята! бейтесь, не виляйте,
Настал отныне ж сечи час!
Свой дом, отцов и баб спасайте,
Спасайте, любо что для вас!
Ни пяди не давайте даром,
Их кости загребём здесь ралом,
Или... но мы храбрея их!
И боги нас не отступились,
В бой! что-то теукры смутились,
Не жалуйте боков чужих».

Приметя шухер Турн во флоте,
Туда свою всю силу прёт;
Мятётся так, как чёрт в болоте,
И про поживу всем орёт.
Построил рутулийцев в лаву,
Отборных молодцов на славу,
Пустился на союзных вскачь.
Орёт, сечёт, контузит, рубит,
Не бьётся, вишь, а вроде шутит,
Силён был, сволочь, и циркач.

Эней волк старый и не промах,
В войне и взрос, и взматерел;
Затейник был во всех содомах,
Хорьков видал и медведей.
Робёнок фукает[41] на тюрю;
Энея ж не сконфузишь дурью,
Видал он разных мастаков.
На Турна искоса взирает
И на рутульцев наступает,
Пощупать рёбер и боков.

Фарона первого погладил
По темю вострым кладенцом
И крепко так его уладил,
Что тот стал кверьху гузнецом.
Засим Лихаса в груди тискнул,
Лихас упал и большь не пыскнул;
За ним без головы Кисей,
Как с кизяком мешок, пал тоже,
И напоролся Фар на то же:
Расплющил и его Эней.

Эней тут вражьих сек уродов
И всех на диво потрошил;
Творил он из людей уродов
И щедро на смерть всех душил.
Паллант был первый раз на битве,
Кричал, жидки́ как на молитве,
Аркадян вздрочивал строи,
По фрунту бегал, суетился,
Скакал, вертелся и крутился,
Как жеребец в пылу любви.

Тут Даг, рутулец прелукавый,
Узнавши сразу новичка,
Хотел попробовать для славы
Палланту наподдать тычка;
Но наш аркадец уклонился,
Рутулец с жизнию простился,
В аркадцах закипела кровь!
Одни вперёд других стрыбают,
Врагов, как хворост, гнут, ломают;
Вот что к царьку творит любовь!

Паллант Эвандрыч, дерзок духом,
С наскоку на Гибсона сел,
Пырнул в висок над правым ухом,
Гибсон и кончик свой узрел.
Засим такая ж смертна кара
И лютого постигла Лара.
Вот Рета в биндюгах несёт!
Его Паллант стянул за ногу
И трахнул, как пузырь, об дрогу,
Мазка струёй из трупа бьёт.

Вот! вот! ярится, чёртом дышит!
Агамемнонченко Галес.
И быстрым скоком всё колышет,
Как будто в гневе сам Зевес;
Вокруг себя всё побивает,
Фарет, с ним сшибшись, погибает,
Велел жить долго Демоток.
Ладона сплющил, как бекаса,[42]
Кричит: «Палланта — педераса
Сожру я за один глоток!»

Паллант, пригоженькой парнище,
Скрепясь, стоит, как твёрдый дуб,
И ждёт, какой-то там козлище
Ему намять грозится чуб?
Дождался — со всего разгона
Влепил такого макогона,
Что Га́лес кверьху раком стал.
Паллант, его поволочивши,
На горло больно наступивши,
Козла ногами затоптал.

Засим Авента, пхнувши с заду,
Поставил раком напоказ;
И этого ж понюхал чаду
Тут дерзкой пацанёнок Клавз.
Кто ни скакнёт, тем в ус и носы
Давал Паллант и все пендосы,
Что с ним с Аркадии пришли.
Турн видит: их не уважают,
Не мёд, а брагу наливают,
И косы не траву нашли.

Соделался Турн бесноватым,
Ревёт, как раненый кабан;
Гарцует на своём зекратом;
Что ваш против него Полкан!
Прямёхонько к Палланту мчится,
Скрыпит зубами, хоробрится,
Сожрать аж хочет молодца.
Уж саблей на скаку махает,
Коня до шеи прилегает,
Так кот хитрит, ловя скворца.

Паллант, как от борзой лисица,
Вильнул и — оберучь мечом
Так полоснул по пояснице,
Что Турн аж заморгал плечом;
И вмиг, не дав ни отдуплиться,
Ни головой поворотиться,
Стебнул ещё раз через лоб.
Турн хоть бы хрен — и не скривился,
Затем что весь в булат зашился
И был, что в скорлупе твой боб.

Так Турн, Палланта подпустивши,
Что сил — чеканом рубанул;
За русы кудри ухвативши,
Его без чувств с коня стянул;
Ручьём из раны кровь лилася,
В устах и в носе запеклася,
Вдоль центра череп распался;
Как травка, скошенная в поле,
Усох Паллант, судеб по воле;
Пацан в миру не зажился!

Турн жёстко злобною пятою
Палланта мертвый труп попрал,
Ремень с лядункой золотою
Рукою дерзкой с трупа снял;
Засим скок на́ конь, взвеселился,
Над мёртвым панычом глумился
И так аркадянским сказал:
«Аркадцы! лыцаря возьмите!
В бакшиш к Эвандру отнесите,
Какой в союз к Энею стал».

Такую понеся утрату,
Аркадцы подняли войдот,
Клялися учинить расплату,
Хотя б поклали все живот;
На щит Палланта положили,
Калмыцкой буркою прикрыли,
Из бою потащили в стан.
Об смерти князя все рыдали,
Бандита Турна проклинали.
Да где ж троянской наш султан?

Но что за стук, за грохот чую?
Какой гармидор вижу я!
Кто землю так трясёт сырую?
И сила там клокочет чья?
Как вихри на песках бушуют,
В порогах воды как шурмуют,
Когда русло́ прорвать хотят;
Эней так в лютом гневе рвётся,
Отмстить Палланта смерть несётся,
Суставы все на нём дрожат.

До лясу! Турновы шестёрки!
Вам больше рясту не топтать!
Эней вам крепкой даст махорки,
Что будете за Стыксом чхать.
Эней рубал, как оглашенный,
Орал, скакал, как вол скаженный,
И супротивных потрошил:
Махнёт мечом — врагов десятки
Лежат, повыставлявши пятки;
Так в гневе сильно их крошил!

В запале налетел на Мага,
Как на курчонка коршун злой;
Пропал навеки Маг, бедняга,
Порхнёт душа на свет иной;
Види́мой[43] смерти он боялся,
В Энеевых ногах валялся,
Просил живьём в неволю взять;
Но тот, копьём насквозь пробивши
И к полу вражью бл*дь пришивши,
Других пустился догонять.

Тут на скаку поймал за рясу
Попа рутульского полку,
Смертельного задавши трясу,
Как пса оставил на песку.
Зарезал также храбра Нуму,
Всадил Сересту, Нумы куму,
Тарквыту череп расколол;
Камерта вышиб из кульбаки,[44]
Ансура в ад послал по раки,
А Луку — пузо распорол.

Пока Эней давал затёру
Всем супостатам на заказ,
Пока всех резал без разбору
И убивал по десять враз:
Лигар с Лукуллом поспешают
И в чертопхайке напирают
Его конями потоптать.
Но тут злой жребий подоспел их,
И души братьев сих из тел их
Ушли к Плутону погулять.

Так наш Эней тут управлялся
И от врагов свой чистил стан;
Рубавши нехристь, приближался
К родныя крепости валам.
Трояне, в вылазку сходивши,
Латынян к чёрту протуривши,
Въедино с гетьманом сошлись.
Челомкалися, обнимались,
Расспрашивались, целовались,
Кой-кто за самогон взялись.

Иул, как комендант исправный,
Верховному рапо́рт подал,
Как войска атаманчик главный
Про всё подробно рассказал.
Эней Иула выхваляет
И к сердцу нежно прижимает;
Целует ласково в уста.
Энея сердце трепетало,
Оно об сыне прорекало,
Что он надежда не пуста.

А в это время Зевс, подпивши,
На жинку с скуки налезал,
И морду на плечо склонивши,
Как шут, ей чмокал и лизал;
Чтоб угодить любимой цаце,
Сказал: «Любуйся, как троянцы
От Турна вроссыпь все летят;
Венера пас перед тобою:
В сто раз красивей ты собою,
К тебе ручонки все мостят.

Моё бессмертье набухает,
Роскошных ласк твоих ждёт губ;
Богов царица ты, мир знает,
Олимпской наш ты правишь клуб.
Лишь захоти — всё будет сразу,
Всё в мире ждёт твово приказу,
За твой нежнейший сладкой чмок...»
Сказавши, стиснул так Юнону,
Что чуть не покатились с трону,
А Йовиш лишь набил висок.

Юнона, козырь-молодица,[45]
Зевесу в руки не далась;
Ведь знала: старая лисица
На всякой зехер[46] удалась.
«О, свет всех глаз! убави прыти,
Олимпской старый езуите!
Медовых от речей спаси.
Уже меня давно не любишь,
А только пьяный и голубишь.
Уйди, отстань, — не лебези.

Чего комедию ломаешь,
Не девочка я в двадцать лет,
И москаля тут заправляешь,[47]
Чтоб только заморочить свет.
Будь всё по-твоему, о Сутый;
Дай только Турну моему ты
Хотя б чуть-чуть ещё пожить;
Чтоб мог с отцом он повидаться
И перед смертью попрощаться;
Пускай — не буду большь просить».

Сказавши, Йовиша сцапа́ла
И обняла запоперёк,
И так взасос поцеловала,
Что свет у обои́х помёрк.
Размяк Зевес, как после пару,
И, выкушав сивухи чару,
На всё карт-бланшт Юноне дал.
Юнон с ним в котика играла,[48]
А в мышки так защекотала,[49]
Что аж Юпитер задремал.

Олимпские в любую пору
И гром пускающий их пан
Ходили голы без зазору
И без стыда, на кшталт[50] цыган.
Юнона, с неба соскочивши
И голой, как колено, бывши,
Оделась вмиг по-козацки́
Кликнувши в помочь Асмодея,
Обличье приняла Энея,
Неслася к Турну напрямки.

Тогда пан Турн зело гневился
И в мрачной злобе пребывал,
Что у троян не поживился
И мзды Энею не задал.
Как вдруг призра́к в лице Энея
И в корзне бедного Сыхея[51]
Явился, Турна чтоб вздрочить:
«А ну-ка, подлый раубриттер,
Шпана, герой дырявый, пидер!
Выходь горячей получить!»

Турн глядь — и видит пред собою
Врага заклятого свово,
Какой так дерзко кличет к бою
И взрихтовать грозит его.
Осатанел, завыл, забился,
Холодным по́том весь облился,
Со злости томно застонал.
Напёр призра́к — призрак виляет,
Эней от Турна утекает!
И Турн вдогонку поскакал.

Тот не уйдёт, сей не догонит,
Чуть-чуть, чуть-чуть не допырнёт;
Зекратого мечом супонит,[52]
Куды ж! призра́к не подстебнёт.
«Врёшь не уйдёшь, кричит, панычу!
Вот я сейчас тебя подтычу,
Эт не с Лавысей в кукл играть!
Тебя я быстро повенчаю
И воронья потешу стаю,
Когда начнут твой труп клевать».

Призра́к Энеев, добежавши
До моря, где стоял каюк,
С разгону, ход не замедлявши
(Чтоб показать большой испуг),
Прыгну́л в него, дабы спастися;
Тут Турн дослепу ослепился,
Прыгнул и сам туды ж в байдак,
Чтоб над Энеем поглумиться,
Убить, кровищи всласть напиться;
Тогда б Турн первый был козак!

Тут вмиг байдак зашевелился
И сам, отчаливши, поплыл;
А Турн всё бегал и храбрился,
И думал, что врага накрыл.
Юнон, свово вздроча вассала,
Оборотясь, кукушкой стала,[53]
Махнула в Ирий напрямик.
Турн глядь — ан он уж среди моря,
От злости чуть не лопнул с горя,
Поплыл к отцу, скрыпя зубми.

Юнона с Турном как шутила,
Эней об этом ни гу-гу;
Юнона нань[54] туман пустила,
Чтоб был невидим никому;
И сам он никого не видел,
Но много, как прозрел, обидел
Рутул и прочих бусурмен:
Убил Лутага, Лавза, Орсу,
Парфену, Палму вытер ворсу,[55]
Сгубил князьков — сколь знает хрен.

Мезентий, атаман тирренской,
Уж очень дерзко подступил,
По фене взвизгнул бусурменской,
Что только пан Эней и жил!
«Ну, выходи! — кричит, — соймёмся,
С тобою сам на сам сшибёмся,
Крутые парни: ты и я!
А ну!» — и сильно так столкнулись,
За малым шеи не свихнулись,
Мезент же шваркнулся с коня.

Эней, не милуючи чванных,
В Мезента засадил палаш;
Дух выскочил в словах похабных,
Понёсся к чёрту на шабаш.
Эней победой наслаждался,
Со всеми пил и обнимался,
Олимпским жертвы воздава.
Гуляли, пили, веселились
И спать, упившись, повалились,
Эней был пьяный, жив едва.

Уже румяная денница
Была на небе, как пятак,
Или пшенична вареница,[56]
И небо рделось, словно мак.
Эней троянцев в круг сзывает
И с грустным видом объявляет,
Что мёртвых треба поховать;
Чтоб нынче принялися дружно,
По-братски и единодушно,
Троян убитых сволочать.[57]

Засим Мезента он доспехи
На пень высокой насадил,
И сделал так не для потехи, —
А чтобы Марс довольный был.
Шишак, куяк и меч булатный,
Копьё с хоругвью, щит презнатный;
И пень был в сбруе, как крыжак.[58]
Тогда к громаде обернулся,
Прокашлялся и раз сморкнулся,
Толкнул к братве речугу так:

«Коза́ки! лыцари! трояны!
Бей гадов! наша, вишь, берёт;
Вот этот вот статуй поганый
Латынов город отопрёт.
Но прежде чем начнём мы биться,
Для мёртвых треба потрудиться,
Дать бедным душам упокой;
Имёны лыцарей прославить,
Палланта труп к отцу отправить,
Который лёг тут головой».

Засим пошёл в курень просторный,
Где труп царевича лежал,
Над ним аркадской подкоморный[59]
Вздыхал и мух зарёй гонял.
Троянски плаксы здесь рыдали,
Как будто режут их, кричали,
Эней зарюмил басом сам:
«Гай, гай! — сказал, — увял мой астер![60]
Какой-то был до драки мастер!
Видать, угодно так богам!»

Велел носилки вербовые
И камышовый балдахин
Палланту сделать именные,
Чтоб в них Паллант, Эвандров сын,
Вельможья, панская персона
Явилась в пекло пред Плутона
Не как абы какой босяк.
Бабы покойника обмыли,
И в ново платье нарядили,
Запхали за щеку пятак.[61]

Когда уж было всё готово,
Какой-то ихний филозоп[62]
Хотел сказать над гробом слово,
Да сбился и пошкрябал лоб;
Сказал: «Се мертвый и не дышит,
Не видит, то есть и не слышит,
Ей-ей! Увы! он мертв, аминь!»
Народ от речи умилился
И горько-горько прослезился,
И бурмотал: «Пан-отче, сгинь».

Потом Палланта покадили,
К носилкам вынесли во двор;
Над балдахином положили,
Эней рыдал во весь опор.
Накрыв красивым покрывалом
(Небось, тем самым одеялом,
Что у Дидоны скрал Эней),
Взмостили воины на плечи
И помаленьку, по-старечьи
Несли в местечко Паллантей.[63]

Как выбралися в чисто поле,
Эней над трупом речь прочёл,
Сказал: «О жизнь! бурляще море,
Кто из тебя живым ушёл?
Прости, товарищ мой любезный,
Отмщу я за сей облик слезный,
И Турн получит с барышком».
Засим Палланту поклонился,
Облобызал и прослезился,
Домой пошкандыбал тишком.

Но к хате только что вернулся
Наш смутный лыцарь, пан Эней,
Как на крыльце уже наткнулся
На присланных к нему гостей:
Пришли легаты[64] от Латына
И все — асессорского чина,[65]
Один — армейской капитан;
Он всюду по миру влачился,
И по-фригийски наловчился,
В посольстве был как драгоман.[66]

Латынец старший по породе
К Энею с рацией шагнул,
И в нашем, значит, переводе
Он вот что, стало быть, загнул:
«Не враг, кто уж окоченелый,
Не супостат, чей задубелый
Труп в поле без души лежит.
Позволь тела убитой рати,
Как водится, земли предати;
Пусть милость князь сию явит».

Эней, к добру в натуре склонный,
Легатам рек латынским так:
«Латынус — рекс неугомонный,[67]
А Турнус — пессимус дурак.
И кваре воевать вам мекум?
Латынуса опинор цекум,
А вас, сеньорес, без ума;
Латынусу рад пацем даре,
Пермитто мёртвых поховаре,
И злости корам к вам нема.

Один есть Турнус врагус меус,
Сам эрго дебет воевать;
Велят так фата, ут Энеус
Вам был бы рекс, Амате — зять.
Дабы довесть ад финем беллюм,
Устроим с Турнусом дуэллюм,
Зачем зря сангвис лить людей?
Рутулюс ли или троянус
Латыни сцептри будет панус,
Укажет глядиус, вель дей».

Легаты сзыркнулись разочек,
Та речь им по сердцу была;
Незапно вскинулись чуточек,
Дрансеса[68] смелость тут взяла:
«О князь, — воскликнул, — солнцеликой!
Рождён ты для судьбы великой!
Мы всё в Латыновы уста
Внесём, подробненько расскажем,
Царю доподлинно докажем,
Что с Турном дружба есть пуста».

И мировую заключили
Тут на неделю, две иль три,
И в договоре положили,
Чтоб плотники со столяры —
Латынцы помогли троянцам,
Бродягам, босякам, душманцам,
Достроить новый городок;
Чтоб дали нарубить дубочков,
Кленочков, сосенок, вязочков,
Для крыш осиновых брусок.

Засим тут начались гулянья,
И чарочка пошла кругом;
Рассказы, шутки, обниманья,
Делились дружно табачком.
Кто пил горелку, кто трудился
И над убитыми возился;
В лесах стояла ж стукотня.
На краткой мирный час латынцы
И их троянски побратимцы
Незапно стали как родня.

Теперь бы описать Эвандра
Отцовской траур надо здесь
И рассказать в пределах жанра
Весь плач, войдот и причет весь.
Да ба! не всякой так распишет,
Как сам Выргыль в стихах опишет,
А я ж сусолить — не мастак:
Я слёз и оханья боюся
И сам по жизни веселюся;
Пускай, авось сойдёт и — так.

Как только ясная денница
На небе начала моргать,
Так вся троянская станица
Взялася мёртвых сволочать.
Эней с Трахоном[69] разъезжает,
К трудам дружину понуждает,
Кладут кострами труп на труп;
Костры соломой облагают
И маслом с дёгтем поливают
Раза́ по три на каждый сруб.

Потом солому зажигали,
И пламень трупы пожирал,
И вечну память застонали,
И сплин с тоской на всех напал.
И кость, и плоть, и жир шкварчали,
Одни тут смалец источали,
У прочих — трескался живот;
Смрад, чад и дым округ носились,
Попы тут больше всех трудились,
Искони бе хаптурный род.[70]

Товарищ, друг, камрад почтенный,
Отец, сын, брат, кум, сват, свояк,
В честь павших памяти нетленной,
А кто и сдуру, просто так,
В огонь швыряли разну сбрую,[71]
Доспехи, обувь дорогую,
Лядунки, сабли, чеканы,
Ножны́, ремни, кульбаки, шапки,
Онучи, поршни, свитки, тряпки
Швырялись, как в гумно копны.

Не только в поле так велося,
В Лавренте[72] тоже был войдот;
И там богато трупу жглося,
А чернь ревела во весь рот.
Там батько сына козарлюгу
Оплакивал, клял злую суку
Войну и старого царя;
Тут девка горем убивалась,
Что без венца вдовой осталась,
Утратя вдруг богатыря.

А жинки, распустивши косы,
Расхристанны, в белье, без свыт,
Растрёпанны, простоволосы,
Вопили так, как в школе жид.
По мёртвых жалобно кричали,
В грудь бились, охали, стонали,
Латынов проклинали род;
Об Турне ж все кричали смело,
Что чрез своё любовно дело
Погубит даром весь народ.

Дрансес на Турна тут доносит,
Что Турн всем гибелям вина;
Эней на бой его лишь просит,
И тем скончалась бы война.
Но и у Турна был ходатай,[73]
Крючок,[74] хапуга, жид пархатый,
И Турнов интерес щитил;
Да и Аматины пролазы
Пускали разные рассказы,
Чтоб Турн на мненья ... ложил.

Как тут от хана Диомыда[75]
Послы Латыновы пришли,
И с охирелого их вида
Не видно, радость чтоб несли.
Латын вельможам с старшиною
Велит явиться пред собою,
Что здесь и сделалось как раз;
Послы припёрлися к громаде,
И по торжественном обряде
Латын прорек таков приказ:

«Скажи мне, о Венул Небздливый,[76]
Всю хана Диомыда речь,
Был, помнится, ты не брехливый,
Таким тебя вся знает Сечь».
«Холоп твой я и раб дрожащий,
Ишак безродный, пёс смердящий, —
Сказал Венул. — Не гневайсь, рекс!
Мужицкой верум[77] есть колючий,
А панской — на все боки гнучий,
Не сумневайсь, хан молвил тэк-с:

Не с рылом-де Латына драться
Против троянских гайдамак;
Вам прежде б надобно дознаться,
Каковской есть Эней козак!
Далось нам знать его под Троей,
Когда взялся́ спасать святое,
Богов домашних и родню.[78]
Отца он спас в страшнейшу пору,
Взнёс на плечах на Иду-гору,
Неймите это за брехню.

Против Энея не дерзайте,
Для нас он кажется святым;
И так Латыну передайте,
Чтоб лучше помирился с ним.
Гай! гай! где дети есть такие,
Что б кудри батьковы седые
Превыше ставили всего?
Не враг я есть царю Латыну,
Но чту Энея, как святыню,
И не пойду против него.

Прощайте, домини[79] латынцы!
Поклон мой вашему царю;
Авферте[80] взад свои гостинцы,
Отправьте их к богатырю
Энею и просите пацем».[81]
Венул полазил в носе пальцем
И речи положил конец.
Стебнула плетью речь Латына,
Видать, близка была кончина;
Шатался на плеши венец.

Латын от думки злой очнулся,
И с сим, богам чуть помолясь,
Наморщился, ершом надулся,
В вельмож нахмуренно вперясь:
«Ну что? что, съели? поживились?
Вот с Диомыдом вы носились,
А — он вам фигу показал;
Раньшь было надо условляться,
Как с пан-Энеем управляться,
Пока копыт на стол не клал.

Теперь не приберу ж и глузду,
Как угодить сим сволочам;
Земли кусок есть не под нужду,[82]
Так им с угодьями отдам.
Отдам им нивы, сенокосы,
И рыболовны тибрски косы,
И будет нам Эней сусед;
Когда ж не всхочет он остаться,
А пустится обратно шляться,
Так всё ж избавимся от бед.

А чтоб с Энеем мир обставить,
Пошлю послов десятков пять;
И надобно б даров отправить,
Диковинки б какой достать:
Повидла, сала, осетрины,
Шерстяный пояс и люстрины,[83]
Чтоб к празднику пошил кафтан,
Сафьянцы[84] из Торжка[85] цветные,
Да потебёнки[86] расписные.
А нуте! как такой вам план?»

Дрансес профессор был в доносе
И Турну был матёрый враг,
Встаёт, ус гладит, чешет в носе
И говорит державцу так:
«О царь латынской над царями!
Твоими пить бы мёд устами!
Здесь каждый сердцем за тебя;
Но голоса подать не смеют,
Сидят, молчат, сопят, потеют
И всяк мозгует про себя.

Пускай же тот безбожник лютый,
Что ввергнуть нас имел в войну,
И спесью злой ко всем надутый,
Похожий впрямь на сатану!
Что в стольких горестях повинен,
Что столько погубил латынян,
А в час опасный — сдрыстнул сам!
Пускай-ка Турн, что здесь банкует[87]
И, змей, с боярством интригует,
С Энеем выдет сам на сам.

Пускай уйдёт из нашей хаты,
Пускай царевне даст покой;
Пускай идёт в свои пенаты,
А к нам, в Латею, — ни ногой.
А ты, Латын превсеблагейший,
Даруй Энею дар сочнейший:
Ему Лавынию отдай.
Союзом сим нам мир даруешь
И царства раны заврачуешь;
С Энеем дочке ж будет рай.

Тебя ж прошу, пан Турн, героя,
Покинь к Лавынии любовь!
И проясни чело хмурноя,
Щади латынску нашу кровь.
Эней на бой тебя лишь хочет,
На нас, латынцев, зла не дрочит,
Иди с троянцем заборись!
Когда храбёр ты не словами,
Так докажи нам то делами,
С Энеем славным зарубись!»

От слов обидных Турн сбесился,
Весь посинел, как баклажан;
Дрожали губы, сам — дрочился,
Зубами клацал, как Полкан,
Сказал: «О старый балабол ты!
Ах, сука! интриган!.. Козёл ты!
И ты хорьком меня зовёшь!
И небылицы вымышляешь,
Народ лукаво весь стращаешь,
Оба́ мне чёрт-те что плетёшь.

Что якобы хочу открячить
Головку лысую твою;
Да сгинь! — я не хочу форшмачить[88]
Честь богатырскую свою.
А ты, Латын миролюбивый,
Когда так сделался сцыкливый,
Что и до царства — нет нужды?
Ползите же к Энею раком,
И ползайте пред ним трояком,[89]
Не мир вам даст он, а... войну!

Когда же миру я помеха,
Когда Эней мово ждёт «да»
И смерть моя вам есть потеха;
Моя душа не есть чужда
Отваги, чести и идеи,
Иду, где ждут меня злодеи,
Иду и — бьюся с босяком!
Пускай хоть станет он Бовою,
Не устрашит меня собою,
Померюсь силой со врагом».

Пока в конгрессе препирались,
Эней к Лавренту подступал;
Троянцы к штурму взготовлялись,
До бою всякой аж дрожал.
Латын, прочтя об том цыдульку,
Сбледнул, пустил с испугу струйку,
И весь боярской вздрог рейхстаг.
«Вот вам и мир», — сказал Турн лютый
И, не терявши ни минуты,
Пред войском очутился вмах!

Опять гармидор, заваруха;
Как червь, громада завилась.
То все орут, то шепчут глухо,
Кто матерясь, а кто молясь.
Опять война, резня, трупчина,
Опять беда гнёт в сук Латына,
Он каялся от всей души,
Что тестем он не стал Энею,
А после б с мирною душею
Не жрал потапцы и кныши.

Турн мигом нарядился в сбрую,
Летит, чтоб потрошить троян;
Свою вздрочил дружину злую
Побить Энеевых душман.
И прискочил сперва к Камылле,
Как жеребец лихой к кобыле,
Стал диспозицию давать:
Куды ей напирать с войсками;
Мессап поддержит с козаками
Царицы сей чертячью рать.

Распорядясь пан Турн как надо,
Махнул, ущелье чтоб занять,
Чтобы засела в нём засада
И чтоб в кольцо фригийцев взять.
Эней же выстроил отряды,
Где всем назначил для осады
Без отступу на вал переть.
И прут, сомкнувшись крепко, тесно,
Прут, чтобы победить поспешно
Иль чтоб под валом околеть.

Троянцы мощно наступали
И тиснули своих врагов,
Не раз латынцев прогоняли
До самых городских валов.
Латынцы также оправлялись
И от троянцев отбивались,
Давали дерзким по мордам;
Тут их чиновники штурхались,
Как петухи за гребни дрались;
Друг дружку били по зубам.

Когда ж Арунт убил Камыллу,
Латынцев ужас обуял;
Утратили и дух, и силу,
Сыкнули, кто куды попал.
Троянцы с беглыми смешались,
Над их плечами забавлялись
И задавали всем сто лих.
Латынцы башни запирали,
Своих ховаться не пускали,
Ведь напустили б и чужих.

Как весть сия дошла до Турна,
Так так скривил мразотно рот,
Что рожа сделалась паскудна,
И волком щерился, урод.
Потом беснуется с досады,
Выводит войско из засады,
Кидает лес и буерак;
И лишь спустился Турн в долину,
В ту ж судьбоносную годину
Узрел Энеевых бродяг.

Познал пан Турн пана Энея,
И Турна здесь Эней познал;
Вспылали духом Асмодея,
Один другого б разодрал;
Не обошлось бы здесь без бою,
Когда б пан Феб от перепою
Зараньше в воду не залез
И не послал на землю ночи;
Тут всех ко сну смежились очи
И всякой спать лёг горлорез.

Турн, дулю в драке облизавши,
С сердцов зубами скрежетал;
Что делать, с дурости, не знавши,
Латыну с злобою сказал:
«Пусть босяки твои, душманы,
Волки́ позорные, трояны,
Пускай своих держа́тся слов.
Иду с Энеем поштурхаться,
В моих проступках оправдаться:
Убить — и околеть — готов.

Пошлю к чертям на пир шакала,
Или и сам к чертям прыгну́
Уж мне и так жить тошно стало!
Отдашь наве́сную[90] ему...»
«Гай, гай! — Латын тут отозвался. —
Чего ты так разлютовался?
Что ж будет, коль обижусь я?
Уж мне брехать, седому, стыдно;
А потаить — богам обидно;
Святая правда дорога!

Пойми ж, судьбы есть ультиматум,
Чтоб дочки я за земляка
Не отдавал, не то злой фатум[91]
Задавит в гневе, как цуцка.[92]
Меня Амата уломала
И так бока мне обломала,
Что я Энею отказал.
Теперь сам думай: жить ли? нет ли?
В бою скончаться или в петле?
А лучше ж, естьли б в ум ты взял,

Да и забыл мою Лавысю;
Что, мало ль панночек кругом?
Ну, взял бы Муньку[93] или Присю,[94]
Поездил этим, тем селом:
В Ивашки, Мыльцы, Пушкарёвку,
И в Будища, и в Горбанёвку,[95]
Сейчас девчат, хоть гать гати;
Сейчас на сей товар не скудно,
И мужнюю украсть не трудно,
Лишь бы по норову найти».

На речь сию пришла Амата
И — с ходу в Турна и впилась;
Лобзала в губы стратилата
И, плача, вся над ним тряслась.
«В напасть, сказала, не вдавайся
И в драку лезть не порывайся,
Подохнешь ты, помру ж и я;
Нас боги без тебя покинут,
Латынцы и рутульцы сгинут,
И доча пропадёт моя».

Но Турн на это чхать желает,
Не слышит он ни слёз, ни слов;
Гонца к Энею посылает,
Чтоб биться завтра был готов.
Эней и сам рвался до бою,
Чтоб сильною своей рукою
Головку Турну отрубать.
Чтоб в слове ж Турна убедиться,
Гонца шлёт, чтоб уговориться,
Как завтра войско выставлять.

Поутру, только лишь светлело,
Уже народ загомозил;
Всё кипешило, всё кишело,
На бой смотрети всяк спешил.
Межевщики там размеряли,
И в землю колышки вбивали,
Для метки, где войскам стоять.
Попы молитвы зачитали,
Олимпским в жертву убивали
Козлов, баранов, поросят.

Здесь войско стройными рядами
В параде шло, в точь как на бой;
В парадной сбруе, с хоругвя́ми,
Всяк ратник чванился собой.
Здесь обе армии стояли
На тех межах, что указали;
Меж них широкой был плацдарм;
Народ за войском копошился,
Всяк пхался, пёрся, лез, теснился,
Чтоб зрить предел войны боям.

Юнона, как богиня, знала,
Что к Турну кра́дется гаплык,
Перехитрить судьбу желала,
Спасти от адских каркалык;
Кликнув русалку вод Ютурну[96]
(Сестрицу, кстати, пану Турну),
Ей рассказала весь свой страх;
Быстрей велела исхитриться,
На козни всякие пуститься,
Чтоб брата не ссучили в прах.

Пока на небе две хитрили,
Здесь снаряжались два на бой;
Все за своих богов молили,
Чтоб собственной своей рукой
Злодею роги посшибали.
Рутул сомненья же встерзали,
Что Турн их может скиксовать;
Уж раньше времени смутился,
Ещё не сшиблись, а — скривился,
Не лучше б бой сей перервать?

Ютурна ж тут как тут русалка
В рутульской подоспела строй;
И там вертелася как шавка,
Всех баламутила собой.
Камерта[97] габитус[98] принявши,
Здесь всех учила, толковавши,
Что срам-де Турна выдавать;
Позор стоять всем сло́жа руки,
Терпеть по смерти Турна муки,
Дать шеи в кандалы ковать.

Всё войско мрачно бурмотало,
Сперва тихонько, после — в глас;
Взорали дружно: «Всё пропало!»
Чтоб договор сорвать в тот час.
Ютурна фигли[99] им казала:
Скворцами кобца заклевала,
И заяц волка покусал.
Чудесны знаменья такие
Победы чувство в них вселили;
Тулумний к битве подстрекал.[100]

И первый выстрелил в троянцев,
Гыллыпенка на смерть убил;
А тот был родом из аркадцев,
В пендосах ярость возбудил.
Вот так опять взорвали сечу!
Бегут один другому ввстречу,
Кто с саблею, кто с палашом;
Орут, стреляют, бьют, рубают,
Ползут, бегут, те — догоняют;
В момент всё стало кулешом.

Эней, повидевши, что подло,
Троянцев кинувши, как гад,
Предавши, вражеское кодло
Послать их помышляет в ад,
Кричит: «Вы что, ге! перепили?!
Мы ж перемирье утвердили!
Дерёмся я да Турн!.. Куды?!»
Но стрелка вдруг где ни взялася
И в ляжку, вжикнувши, впилася,
И кровь забрызгала порты.

Эней от раны шкандыбает
В крови из строю в свой намёт;
Его Асканий провожает
И — нежно — под руку ведёт.
Турн, глядя это, взвеселился,
Расхорохорился, всхрабрился
И вскачь понёсся на врагов:
То бьёт, то пхает, то рубает,
Бурты из трупов насыпает,
Хотя б на сто вари котлов.

И первых Фила, Тамарыса
На землю махом повалял;
Потом Хлорея, Себарыса,
Как тех букашек, потоптал;
Дарету, Главку, Ферсылогу
Поранил руки, шею, ногу;
В калеки всех определил.
Побил порядком Турн заклятый,
Немало потоптал зекратый,
В крови так, как в грязи, бродил.

Корёжилась душа Энея,
Что Турн троянцев так рубал;
Стонал жальчей от Прометея,
От раны при смерти лежал.
Япыд,[101] цырюлик[102] лазаретный,
Был спец в грибах авторитетный,
Лечить Энея приступал:
По локти руки засучает,
За пояс полы затыкает,
Очками шнобель[103] оседлал.

И с ходу приступивши к делу,
Он кончик в ране осмотрял;
Прикладывал припарки к телу
И шилом в ране ковырял.
И вар сапожный[104] налепляет,
Но всё то мало помогает;
Япыда зло берёт: аж — лязг!
Щипцами пробовал, клещами,
Когтями, крючьями, зубами,
Чтоб вырвать грёбаный дамаск.[105]

Венеры сердце засвербело,
Послыша, как Эней стонал;
Подтыкавшись — а ну, за дело;
И Купыдончик не гулял.
Метнулась, разных трав достала,
Живой воды в момент примчала,
Гарлемских капель[106] долила,
И, всё то вместе наболтавши,
Каких-то слов пробурмотавши,
Энею рану полила.

Целебный ба́льзам чудотворный
Боль раны сей момент унял,
И копьецо стрелы злотворной
Свободно высвободить дал.
Эней наш снова ободрился,
Палёнки кубком подкрепился,
Оделся в матушкину бронь.
Опять врагов крошить несётся,
Опять троян взбодрить он рвётся,
Раздуть в них храбрости огонь.

За ним фригийски воеводы
Галопом, что есть сил, летят;
А войско — в желобах как воды
Ревут и всё вверьх дном вертят.
Эней лежащих не кончает,
Бегущих — в лоб не замечает,
А ищет вражьего князька.
Хитрит лукавая Ютурна,
Каким бы способом ей Турна
Спасти от смертного штыка.

На козни девки артистичны,
Когда их сердце защемит;
И в ремесле сём так техничны,
Сам чёрт их не перехитрит.
Ютурна с облака спорхнула,
Возницу братнего сопхнула
И стала ко́ней погонять;
Пан Турн тогда гонял на возе,
Зекратый же лежал в обозе,
Без сил ни бегать, ни стоять.

Сестра, конями управляя,
Шаталась с Турном меж полков,
Как от борзых лиса виляя,
Спасала Турна от врагов.
То наперёд с ним выезжала,
То вмиг в другой конец скакала,
То не туда, где был Эней.
Эней тут видит зехерь явный,
Страх Турнов, гнусный и похабный;
В погоню ну со всех гужей!

Эней следить пустился Турна,
Из глаз не мысля потерять;
Но сучка хитрая Ютурна
И тут на понт нашлася взять.
К тому ж Мессап, запрыгнув сбоку,
Исподтишка, как гад, с наскоку,
В Энея камушек пустил;
Эней, по счастью ж, уклонился
И камешком не повредился:
С султана[107] лишь пучочек сбил.

Эней, такую видя здраду,[108]
Великим гневом распалясь,
Гаркну́л на всю свою громаду
И, тихо Зевсу помолясь,
Всю рать свою вперёд подвинул,
И в натиск на врагов нахлынул,
Велел всех сечь, колоть, рубать.
Пошли на фарш крошить латынцев,
Рутульских потрошить ордынцев;
Да ба! как Турна б нам достать?

Теперь же без стыда признаюсь,
Что трудно битву описать;
И как ни морщусь, ни стараюсь,
Чтоб гладко вирши скандовать,[109]
Да вижу по свому уж виду,
Что скомпоную панихиду.
Сложу лишь роспись козаков,
Поклавших головы на поле
И здесь пропавших поневоле
Для прихоти своих князьков.

На сей баталии пропали:
Цетаг, Танаис и Толон;
От рук Энеевых лежали
Зарезаны: Оныт, Сукрон.
Троянцев Гилла и Амика
Сопхнула в пекло Турна пика...
Да где всех поимённо знать?
Там супостаты так смешались,
Так скучились, что уж кусались,
Руками ж неча и махать.

И дхнула[110] тут в башку Энею
Его гуманна божья мать,
Велел кончать чтоб эпопею
И штурм Лаврента начинать;
Взломать в царёву хату дверцу,
Задать Латыну с Турном перцу;
Рутульских перебить собак.
Эней старшин к себе сзывает
И матерком их покрывает,
Став на бугру, кричит им так:

«Моею речью не пугайтесь
(Не я — Юпитер правит ей)
И нынче с войском отправляйтесь
Брать город, где поганый змей,
Латын позорный жрёт сивуху,
А мы дерёмся что есть духу.
Ну ж, жгите, режьте всех! Не ждём!
Сенат, градскую думу,[111] сборни[112]
Сжечь первым делом, выжечь с корнем!
Амату ж, суку, брать живьём!»

Сказал, и войско загремело
Оружьем яростным, как гром;
Построилось и — полетело
К стенам Лаврентским напролом.
Огни чрез частокол швыряли,
Стремянки к стенам приставляли,
И ливнем падала стрела.
Эней, на город руки взднявши,[113]
Кричит, в измене укорявши:
«Латын, собака, корень зла!»

Какие в городе остались,
Взбесились от такой беды,
И головы их взбунтовались,
Не знали убегать куды.
Одни тряслись, а те — потели,
Ворота отворять хотели,
Чтоб в город напустить троян.
Латына третьи вызывали,
На вал залазить принуждали,
Чтоб сам спасал своих граждан.

Амата, глянувши в оконце,
Узрела в городе пожар;
От дыму, стрел затмилось солнце;
Амату обнял сильный жар.
Не видя Турна, одурела,
Вся кровь подшкурная вскипела,
Маразм царицу обуял.
Взбрелося ей, что Турн убитый,
Через неё стыдом покрытый,
Навек с рутульцами пропал.

Ей жизнь незапно опостыла,
И опаскудел белый свет.
Себя, богов ... крыла;
И видно изо всех примет,
Что глузд последний потеряла;
Все шмутки царские срывала
И в самой смутной сей поре,
Очкур вкруг шеи обкрутивши,
Конец за балку зацепивши,
Повесилась на очкуре.

Про смерть собачью лишь узнала
Лавыся матери своей,
«Увы!» по-попичьи вскричала,
Пошла по хате бегать всей.
Цветны все шмутки порывала,
А чёрны — к моське подбирала,
Как галка нарядилась вмах;
В ручное зеркальце смотрилась,
Кривляться жалобно училась
И мило всхлипывать в слезах.

Слушок печальный сей разнёсся
В народе, в городе, в полках,
Латын же, дед, совсем расползся,
Держался еле на ногах.
Теперь вконец он опустился
И так паскудно искривился,
Что стал похожий на башмак.
Аматы смерть всех всполошила,
В тоску, в печаль всех утопила,
От ней взгрустнул сам Турн-козак.

Как только Турн осведомился,
Что дал царице смерть очкур,
Так так на всех остервенился,
Как недобитый дикой кнур.[114]
Бегёт, орёт, трясёт руками
И грозными велит словами
Латынцам и рутульцам бой
С троянцами прервать немедля.
Вмиг басурманы все, не медля,
Угомонившись, стали в строй.

Эней ума чуть не лишился,
Что Турн выходит биться с ним;
Оскалил зубы, осмотрился
И копиём махнул своим.
Как тополь, рослый, гордый, резкой,
Матёрый, борзый, тёртый, дерзкой,
Такой, как был Нечёса князь;[115]
Все нань шары повылупляли,
Враги — и те все выхваляли,
Свои ж любили — не боясь.

Как только выступили к бою
Свирепых два чупрындыря,
Тогда взглянулись меж собою,
От злости аж побагровя.
Вжик-вжик! — и сабли засвистели,
Цок-цок! — и искры полетели;
Один другого полосят!
Турн первый дал Энею в жало,[116]
Что даже корзно с плеч упало,
Эней шатнулся было взад.

И вмиг, очухавшись, с напрыгу
Эней на Турна наскочил,
Отмстя с лихвой рутул стратигу,
И вражью саблю перебил.
Как же спастись — не посрамяся?
Геройским бегством? Лишь бы спасся!
Без сабли тяжко фехтовать!
Без задней мысли Турн до хатки,
Как говорят, побрав манатки,
А ну — как дропака давать!

Бежит, кричит пан Турн, лютует
И просит у своих меча;
Никто бедняги не ратует
От рук троянска силача!
Как вдруг опять перерядилась
Сестрица и — пред ним явилась,
И в руку сунула палаш;
Вновь сабельки заверезжали,
Вновь панцыри задребезжали,
Вновь пан Турн выкрабкался наш.

Тут уж не вытерпел Юпитер,
Юноне так сказал со злу:
«Что, гнев тебе и ум весь выпер?
Иль хочешь, чтобы по седлу
Тебе я всыпал перунами?[117]
Беда с злобливыми баба́ми!
Давно известно всем богам:
Эней в Олимпе будет с нами
Харчиться теми ж пирогами,
Что печь к столу велю я вам.

Кто ж полубога может ранить?
Или тем паче смерть задать?
Зачем же кровь людскую зря лить?
За Турна твёрдо так стоять?
Ютурна на одну проказу,
И, точно, по твому приказу,
Палаш рутульцу подала.
Докуда ж будешь ты беситься?
На Трою и троянцев злиться?
Ты зла им вдоволь задала».

Юнона в первый раз смирилась,
Без крику к Зевсу речь вела:
«Прости, пан-отче! провинилась,
Глупа, ей-богу, я была;
Пускай Эней проткнёт рутульца,
Пускай сопхнёт Латына с стульца,
Пусть оснуёт свою тут Сечь.
Лишь только б древняя латыня
Ввек соблюла родное имя,
Уклад, обычай, веру, речь».

«Хай буде так! добро! гай, знала!» —
К жене Юпитер восклицал.
Богиня в радостях плясала,
А Зевс метелицу[118] свистал.
И жребьи на весы кидали,
Ютурну в воду отослали,
Чтоб с братом Турном разлучить;
Ведь книжка Зевсова с судьбами,
Не смертных писанна руками,
Имела так установить.

Эней копьём булатным машет,
На Турна в натиск с ним идёт:
«Уже тебя, козла, не спрячет
Никто, — и дьявол не спасёт!
Хоть как крутись и увивайся,
Хоть во что хошь оборочайся,
Хоть в пёсика, хоть в сучку мать,
В земли ли, в небе ль, в окияну, —
Везде тебя, козла, достану
И — размозжу погану бл*дь».

От этой Турн помпёзной речи
Беспечно усик закрутил
И сжал свои широки плечи,
Энею жёлчно говорил:
«Врёшь хуже сивой кобылицы;
Ты в руку не поймал синицы,
Ей-богу, не тебя боюсь.
Лишь боги всеми нами правят,
Они рукой моею правят,
Пред ними только я смирюсь».

Сказавши, круто повернулся
И камень в пуд так восемь взял;
Но от натуги весь надулся:
Не тем, не тем он Турном стал.
Не та была в нём бодрость, сила,
Ему Юнона изменила;
А без богов наш гонор — пук.
Ему и камень изменяет,
На полпути став, упадает,
И Турна взял большой испуг.

В такую сча́стливу годину
Эней копьё своё подъял
И Турну, сукиному сыну,
На память вечную послал;
Гудёт, свистит, несётся пика,
Как за курчонком коршун дикой,
Рутульца сверьху — тррах в бедро!
Простёрся Турн, как щёгла, доле,
Катается от горькой боли,
Клянёт олимпское бл*дво.

Латынцы этим ужаснулись,
Рутульцев ро́збил паралич,
Троянцы едко усмехнулись,
В Олимпе ж пили магарыч.
Турн тяжку боль одолевает,
К Энею руки простирает
И слово слёзное речёт:
«Не жизни я хочу подарка;
Твоя, Анхызыч, мне припарка
За Стыкс меня поволочёт.

Но есть мне дома батько родный,
Он стар и очень ветхих сил;
Небось, помрёт теперь голодный,
Да свет мне этот стал не мил;
Тебя об том прошу, молю я,
Как козака, тебя прошу я!
Когда мне бошку отсечёшь,
Отправь к отцу мой труп непетый,[119]
Спасён, верь, будешь за сие ты,
На выкуп же проси, что хошь».

Эней от речи сей смягчился
И меч подъятый опустил;
Чуть было чуть не прослезился
И Турна ряст топтать пустил.
Ан глядь — Паллантова, блистая,
Висит лядунка золотая
С ремнём у Турна чрез плечо.
Энея очи запылали,
Уста от гневу задрожали,
Весь покраснел так, как харчо.[120]

И, ухвативши за чупрыну,
Вмиг Турна раком развернул,
Прижал ногой козлячью спину
И басом громовым рыгнул:
«Ты что ж, собака, смеха ради
Глумишь в Паллантовом наряде
И быть надеешься живым?
Паллант тебя здесь убивает,
Тебя он в пекле поджидает,
Иди к чертям — дядьям своим».

Изрыгши се, мечом пыряет
В раззявленный рутульца рот
И трижды в ране им вращает,
Чтоб больше не было хлопот.
Душа рутульска полетела
К чертям, хотя и не хотела,
К пану Плутону на бухшприт.[121]
Живёт кто в свете не по правде,
Тому не будет смачно в аде,
К тому ж и совесть коль болит.




ПРИМЕЧАНИЯ


[1] Карвасарь — словесный суд на ярмарках, бывших прежде в малороссийских городах (Котл.). Речь идёт об одной из древних форм народного судопроизводства, что-то вроде третейского суда или суда чести (по-русски — "на миру"). Избранные общиной авторитетные люди выслушивали обе стороны и тут же выносили своё решение. Слово "карвасарь", как и сам институт суда на ярмарке, древнее, уже во времена Котляревского возможно воспринималось как архаизм.
[2] Сапожный квас — раствор дубильного вещества для выделывания шкур.
[3] Запру в смирительных домах... — такие дома были введены при Петре I для заключения в них за сравнительно незначительные преступления. Когда перед судом представало лицо из привилегированных сословий (а богини к оным и принадлежат), оно по возможности отбывало наказание в таком доме, а не в тюрьме. Как места заключения эти дома прекратили существование в 1884 г.
[4] Там жинок на табак меняют... — ещё один, уже третий в поэме отголосок украинской народной песни "Гей, на горі та женці жнуть". Здесь реминисценция строк: А позаду Сагайдачний, Що проміняв жінку На тютюн та люльку, Необачний.
[5] Ювента — в римской мифологии богиня юности, отождествлялась с греческой Гебой.
[6] В античной мифологии Венера имеет близкие, интимные сношения с Марсом — богом войны. Поэтому естественно, что здесь она выступает ещё и в образе маркитантки. Последние сопровождали армию в походах, торговали разными продуктами, напитками, предметами солдатского обихода.
[7] Прать (устар.) — стирать.
[8] Драгун — конник, по оружию и приемам способный также для пешего боя (Даль).
[9] Прометей — в древнегреческой мифологии титан, защитник людей от произвола богов. По древнейшей версии мифа, Прометей похитил с Олимпа огонь и передал его людям, за что по приказу Зевса был прикован к скале в горах Кавказа и обречён на непрекращающиеся мучения: прилетавший каждый день орёл расклёвывал у Прометея печень, которая вновь отрастала. "Прометей, — по словам К. Маркса, — самый благородный святой и мученик в философском календаре". Образ Прометея — мужественного защитника человека, поборника добра и справедливости — один из важнейших в ряду вечных образов мировой литературы.
[10] С перепросу — испросив прощенье.
[11] Как дам! очипок геть слетит! — Сбить очипок женщине (девушки очипка не носили) — значило опозорить её, осрамить. Фадей Рыльский в статье "К изучению украинского народного мировоззрения" писал: «Я помню случай, когда семилетний мальчуган, играя, сбил на людях очипок замужней женщине. Женщина расплакалась от обиды, оттого что он заставил её, честную молодицу "светить волосьями". Я помню, насколько безуспешны однажды были мои попытки утешить гнев одной молодицы на другую, главным образом по поводу того, что последняя её "разочипчила"».
[12] Кронид — в древней Греции имя (по отцу) Зевса, сына Кроноса.
[13] ...Наш олимпской предводитель... — дворяне губернии и уезда на специальных собраниях выбирали из себя на определённый срок предводителя дворянства из самых знатных и авторитетных господ. В шестой части поэмы — заметнее уподобление небожителей великогосподской дворянской верхушке, а земных владык — средней и низшей прослойке дворянства с приметами их быта.
[14] Сводница цытерская — происходит от названия острова Цитера (Кифера), где был особенно распространён культ Венеры и находился её храм. Цитера — одно из имён Венеры.
[15] В восьмой песне Гомеровой "Одиссеи" рассказывается, как Афродита (Венера) изменяла своему мужу Гефесту (Вулкану) с богом войны Аресом (Марсом). Разъярённый Вулкан в своём доме тайком приладил над ложем сети ("...Ножки кровати вокруг отовсюду опутал сетями И с потолка эти сети спустил паутиною тонкой, Так что не только никто из людей увидать их не мог бы, Но и из вечных богов..."), которыми Марс и Венера в момент их свидания были накрыты, а затем привязаны к ложу. Вулкан созвал посмотреть на пойманных полюбовников всех богов Олимпа. У Котляревского наказание ревнивого мужа изображено в духе древних народных обычаев — Вулкан подрезал изменнице жене подол. В таком виде разоблачённых распутниц выводили на люди.
[16] Она и Трою разорила... — троянская война началась из-за того, что Афродита помогла Парису похитить жену Менелая Елену, считавшуюся прекраснейшей женщиной на свете, в благодарность за то, что в споре богинь Геры, Афродиты и Афины Парис отдал преимущество ей, Афродите.
[17] Невинничает, как Сусанна... — имеется в виду библейский персонаж Сусанна (Ветхий завет, кн. Даниила, гл. 13). Красивую и набожную еврейку домогались двое похотливых старцев и, не добившись своего, оболгали, обвинив в супружеской измене. Сусанну оправдал и спас от смертной казни вьюнош-пророк Даниил. В современном каноническом тексте библии эпизод с Сусанной отсутствует. Считается, что он не имеет исторической основы и вставлен в ветхозаветный текст позже, где-то в I в. до н. э.
[18] Калашница (устар.) — торговка калачами.
[19] По пяткам выбью чубуками... — снова встречаем здесь черту дворянского быта. Чубуки — длинные, не менее метра палки, прутья, или мундштуки для трубки, принятые в дворянской среде того времени. "По пяткам чубуками" — специфическое наказание для лиц "благородного сословия". Дело в том, что телесное наказание взрослых дворян запрещалось законом. В подписанной Екатериной II "Грамоте на права, вольности и преимущества благородного российского дворянства" (1785) отмечалось: "Телесное наказание да не коснётся благородного". На недолгое время это положение было упразднено императором Павлом I, а после его смерти вновь восстановлено. Палкой или чубуком по пяткам — и больно, и следов нет, и на ноги какое-то время не станет, дабы побежать жаловаться. А если и побежит, скажем, жена к предводителю дворянства, то пусть докажет, что она побита, когда следы отсутствуют.
[20] Нишкнуть (простореч.) — замолчать.
[21] Шведская могила — большой курган, насыпанный над 1345 русскими воинами, погибшими в Полтавской битве 27 июня 1709 г.
[22] Смотреть сентябрём (разг.) — быть угрюмым, иметь хмурый, мрачный вид.
[23] Облечь — окружить со всех сторон, осадить.
[24] Чайка — беспалубный плоскодонный чёлн запорожских казаков XVI — XVII вв.
[25] Из Стёховки сынок шинкарской... — Стёховка — село в 12-15 км к северу от Полтавы. Складывается впечатление, что Тыгренко реальная личность, как Верныгора Мусий среди троянцев, встреченных Энеем в подземном царстве. Однако таких сведений нет. Надо полагать, фамилия Тыгренко происходит от названия корабля, на котором у Вергилия плыл Массик со своим войском ("Массик плывёт впереди на "Тигре", окованном медью, Тысячу юношей он ведёт...").
[26] Дуб — здесь: большой чёлн, выдолбленный из цельного дерева (преимущ. дуба) или сделанный из досок.
[27] Свистеть в кулак (устар.) — сидеть без денег, терпеть нужду.
[28] Чупрун — здесь: простолюдин.
[29] Епанча — старинная верхняя одежда в виде широкого плаща.
[30] Талмуд — собрание догматических религиозно-этических и правовых положений иудаизма, сложившихся в IV в. до н. э. — V в. н. э. Здесь в знач.: большая, громоздкая книга.
[31] Рамсить (от нем. Ramsch "распасовка" (в карточной игре)) — здесь: спорить.
[32] Глухов — старинный украинский город. Был резиденцией последнего гетмана Кирилла Разумовского в 1750-1764 гг., административным центром Левобережной Украины. Сейчас Глухов — город Сумской области, районный центр.
[33] Канцелярист — в Российской империи низшее должностное лицо в государственных учреждениях. Занимался подготовкой и оформлением документов, не имел классного чина.
[34] Корнет (франц.) — знаменосец, хорунжий, прапорщик.
[35] Выкрест (устар.) — тот, кто перешёл в христианство из другой религии.
[36] Карбец — бирка, палочка с резами, для счёту (Даль).
[37] Стожары — русское народное название звёздного скопления Плеяд.
[38] Воз — народное название созвездия Большой Медведицы.
[39] Кабица — углублённая в землю глиняная печка.
[40] Да воскреснет Бог и расточатся врази Его... — православная молитва.
[41] Фукать — произносить "фу" с целью погасить или охладить что-либо.
[42] Бекас — здесь: клоп.
[43] Видимая — здесь в знач.: надвигающаяся, неминуемая.
[44] Кульбака — казацкое седло.
[45] Юнона, козырь-молодица... — Козырь — здесь: человек бойкий, расторопный, смелый; молодец, хват (Даль).
[46] Зехер — хитрая махинация, хорошо продуманный ход; подлость.
[47] Заправлять москаля (малорос.) — обманывать, дурачить.
[48] Юнон с ним в котика играла... — Котик — род игры (Котл.).
[49] А в мышки так защекотала... — Мышка — род игры (Котл.).
[50] Кшталт (польск.) — вид, форма, нрав. На кшталт — на манер, наподобие.
[51] В корзне бедного Сыхея... — то есть в корзне мужа Дидоны, убитого её братом Пигмалионом. Лишь единожды Котляревский называет покойного мужа Дидоны по имени.
[52] Супонить — здесь: стегать, бить.
[53] Оборотилась в кукушочку... — кукушка, наряду с павлином, считалась священной птицей Юноны.
[54] Нань (церк.-слав.) — на него.
[55] У Вергилия названные здесь Орс, Парфен, Пальм не рутульцы, а троянцы, следовательно, их Эней убить не мог. Пальма убил этрусский царь Мезентий; Орс и Парфен погибли от руки мезентийского воина Рапона. Лутаг и Лавз — воины из рутульского лагеря.
[56] Вареница — изготовленный для вареников, раскатанный в лепёшку кусочек теста, сваренный без начинки вместе с варениками и вместе с ними поданный на стол.
[57] Сволочать (устар.) — сволакивать.
[58] Крыжак (устар., от польск. крыж "крест") — рыцарь-крестоносец.
[59] Подкоморный, подкоморий (устар.) — в Королевстве Польском, Великом княжестве Литовском и Гетманщине судья по спорам о границах имений в подкоморских судах. Должность была довольно престижной, её занимали представители многих шляхетских родов, например, Собеских и Храповицких. Существовали два придворных подкомория (коронный и литовский), последними в разное время были Григорий Ходкевич и Януш Радзивилл. В 1763 г., во время судебных реформ Екатерины II, должность подкомория была восстановлена на Украине, её по-прежнему занимали дворяне, но о её престиже можно судить по отрывку из Гоголя: "Прежде, бывало, в Миргороде один судья да городничий хаживали зимою в крытых сукном тулупах, а всё мелкое чиновничество носило просто нагольные; теперь же и заседатель, и подкоморий отсмалили себе новые шубы из решетиловских смушек с суконною покрышкою".
[60] Астер (устар.) — астра.
[61] Запхали за щеку пятак. — В статье неизвестного автора об украинских похоронных обрядах и поверьях в журнале "Киевская старина" за 1890 г. читаем: "Что касается монеты, то иногда её вкладывают в рот покойнику за левую щеку, а иногда завязывают в платок и кладут за пазуху, тоже с левой стороны. Относительно цели этого обряда я там слышал [в селе Краснополье в десяти вёрстах от Коропа], между прочим от человека грамотного, буквальное повторение классического верования, что она нужна для платы за переезд через реку на пароме".
[62] Какой-то ихний филозоп... — то есть бурсак, студент высшего, последнего класса (с двухлетним, иногда трёхлетним сроком обучения) в духовных школах.
[63] Паллантей — столица царя Эвандра.
[64] Легат (лат. legatus — посол, от lego — посылаю) — в древнем Риме назначаемый сенатом посол или уполномоченный, выполнявший политическое поручение. В эпоху поздней республики легатами назывались помощники полководцев и наместников в провинциях. При Цезаре легаты стали поручать командование легионами. В эпоху империи легаты императора выполняли функции наместников в императорских провинциях.
[65] И все — асессорского чина... — то есть согласно "Табеля о рангах", введённого Петром I для всех, кто находился на государевой гражданской и военной службе, чина коллежского асессора. "Табель о рангах" разделял всех чиновников на четырнадцать классов, от самого низшего (коллежского регистратора) до самого высшего (в гражданской службе — канцлера, в военной — генерал-фельдмаршала). Коллежский асессор, считая от наивысшего, — восьмой класс, в армии ему соответствовал чин капитана. Для основной массы служилых людей, которые, согласно положений того же "Табеля", начинали службу с самой низшей ступени, чин коллежского асессора был вершиной карьеры. Выше поднимались единицы. Это были как раз те исключения, подтверждающие правило. Поднявшись до восьмого класса, получали потомственное дворянство (было ещё личное дворянство).
[66] Драгоман — переводчик при дипломатической миссии, посольстве.
[67] Макароническая речь Энея в буквальном переводе означает следующее:

Латын — царь неугомонный,
А Турн — худший из дураков.
И зачем воевать вам со мной?
Латына полагаю за слепого,
А вас, сенаторы, без ума;
Латыну рад мир дать,
Разрешаю мёртвых поховать,
И злости лично к вам нема.

Один есть Турн враг мой,
Сам, следовательно, должен воевать;
Велит так судьба, чтобы Эней
Вам был бы царь, Амате — зять.
Дабы довесть до конца войну,
Устроим с Турнусом дуэль (поединок),
Зачем зря кровь лить людей?
Рутулец ли или троянец
Латынского скипетра будет государь, —
Укажет меч, либо боги.

[68] Дрансес — у Вергилия Дранк, рутулец, враждебно настроенный против Турна.
[69] Трахон — у Вергилия Тархон, военачальник этрусских отрядов, выступавших на стороне Энея. Вместе с Энеем подошёл на помощь окружённым в крепости троянцам.
[70] Искони бе хаптурный род. — "Искони бе" — т. е. искони был. Хаптурным родом поэт называет духовенство, за хаптуры, или хавтуры, — так назывались поборы натурой, собиравшиеся духовенством; так же назывались остатки от поминальных обедов, которые делились между духовенством (церковным причтом).
[71] У древних римлян существовал обычай сжигать трупы на костре. При этом принято было бросать в огонь разные вещи, которые могли пригодиться покойнику в загробной жизни. Чем ценнее вещь бросали в костёр, тем большее уважение отдавали покойному.
[72] Лаврент — город в Лации, столица царя Латина. Был расположен среди лавровых лесов.
[73] Ходатай (устар.) — тот, кто ходатайствует за кого-либо, выступает как чей-либо защитник, заступник; поверенный по делам, ведущий чьи-либо дела в судах, присутственных местах.
[74] Крючок (устар.) — то же, что крючкотвор, бюрократ и волокитчик.
[75] Диомед — у Котляревского Диомыд — прославленный греческий герой. Силой и храбростью уступал только Ахиллу. Участвовал в Троянской войне на стороне греков. В битве под Троей ранил богиню Венеру и самого бога войны Марса. После падения Трои поселился в Италии и основал там несколько городов. В критический момент войны с троянцами латиняне и рутульцы послали послов к Диомеду с просьбой выступить на их стороне. Диомед отказал им и посоветовал искать пути к миру с Энеем.
[76] Венул — латинянин, родом из греческого города Аргоса, где царствовал Диомед ещё до того, как отправиться на войну против Трои. Возглавлял посольство латинян к Диомеду.
[77] Правда (лат.).
[78] Когда греки взяли Трою, Эней самозабвенно бросился спасать пенаты (богов-хранителей домашнего очага) и свою семью. На плечах вынес старого отца Анхиза из пылающей Трои, а затем вместе с ним поплыл, исполняя волю богов, к берегам Италии. По дороге в Италию Анхиз скончался.
[79] Господа, панове (лат.).
[80] Возьмите (лат.).
[81] Мира (лат.).
[82] Земли кусок есть не под нужду... — то есть участок земли, без которого можно обойтись, в котором нет большой нужды.
[83] Люстрин — полушерстяная или шерстяная ткань с глянцем.
[84] Сафьянцы — сафьяновые сапоги.
[85] Торжок — город в Тверской области России. Славилось производством обуви, а также золотошвейными промыслами.
[86] Потебёнки — кожаные лопасти по бокам казачьего седла. Отсюда пошла фамилия Потебня.
[87] Банковать — держать банк, вести игру; здесь: командовать, распоряжаться.
[88] Форшмачить — поганить, позорить, пачкать, марать, помоить.
[89] Трояком — втроём.
[90] Навесная девка — девка, которую многим женихам навязывают (Котл.). Навесный, навесной — каждому предлагаемый (Котл.).
[91] Рок, судьба (лат.).
[92] Цуцик, цуцок (малорос.) — щенок.
[93] Мунька — украинская простонародная уменьшительная форма канонического христианского латинского имени Домна. Русская аналогичная форма этого имени — Дома, Домаша, Маша и др..
[94] Прися — украинская простонародная уменьшительная форма канонического христианского греческого имени Евфросинья (др.-греч. Эуфросине). Русская аналогичная форма этого имени — Фрося.
[95] В Ивашки, Мыльцы, Пушкарёвку... и т. д. — Селения в окружности Полтавы (Котл.).
[96] Кликнув русалку вод Ютурну... — Юнона позвала нимфу, сестру Турна. Нимфы — низшие божества, жившие по верованиям древних римлян, в морях, реках, полях, лугах, лесах и т. п. как воплощение соответствующих сил природы.
[97] Камерт — союзник Турна, один из вождей латинского войска.
[98] Обличие, внешний вид, наружность (лат.).
[99] Фигли (устар.) — ужимки, телодвиженья и рожи в виде знаков (Даль).
[100] Тулумний к битве подстрекал... — речь идёт о рутульском прорицателе Тулумнии, горячем стороннике Турна. Дабы сорвать перемирие между воюющими сторонами и не допустить поединка Энея с Турном, он метнул своё копьё в ряды противника и убил одного из девяти сыновей грека из Аркады Гиллипа. И вновь разгорелся бой.
[101] Япиг — у Котляревского Япыд — троянский прорицатель и знахарь. Чтобы продлить возраст своему отцу, Иасу, он изучил целебные травы и глубоко овладел врачебным искусством.
[102] Цирюльник (цирюлик) (от польск. cyrulik, далее из лат. chirurgus "хирург") — во времена Котляревского в русской армии так звали лекаря. Одновременно он исполнял также обязанности парикмахера.
[103] Шнобель (от нем. Schnabel "клюв") — нос.
[104] Вар, сапожный вар, корабельная смола, пек — легкоплавкое, мягкое смолистое вещество, нерастворимое в воде.
[105] Дамаск — первоначально то же, что булат, т. е. особым образом приготовленная высококачественная узорчатая литая сталь для клинков; позднее — сталь, полученная кузнечной сваркой сплетённых в жгут стальных полос или проволоки с разным содержанием углерода.
[106] Гарлемские капли — название происходит от города Гарлема в Голландии. Лекарство употреблялось при заболевании мочегонных каналов.
[107] Султан — украшение в виде пучка перьев или конского волоса на головном уборе. Троянские воины и греки носили конский волос обычно на боевом шлеме.
[108] Здрада (польск.) — измена, предательство.
[109] Скандовать (устар.) — то же, что скандировать.
[110] Дхнуть (устар., поэт.) — вдохнуть.
[111] Городская дума — орган городского самоуправления в России в 1785-1917 гг.
[112] Сборня, сборная изба (устар.) — изба, предназначенная для деревенских сходок.
[113] Взднять (устар.) — поднять.
[114] Кнур (малорос.) — боров, кастрированный кабан.
[115] Князь Нечёса — Потёмкин Григорий Александрович (1739-1791) — самый влиятельный из фаворитов Екатерины II, был генерал-губернатором Новороссии, а также фактическим правителем Гетманщины (Левобережной Украины). По политическим соображениям записался в Запорожскую Сечь, получив при этом, согласно казацкого обычая, прозвище Грицко Нечёса. Естественно, это нисколько не помешало ему санкционировать разгром и разграбление Сечи войсками регулярной армии 4 июня 1775 г. — через три года после принятия Грицка Нечёсы в сечевое товарищество — и положить в свой карман львиную долю богатств запорожской старшины. Потёмкин был высокого роста, с статной фигурой, смуглым цветом лица, чёрными длинными волосами на голове, которые по обыкновению расчёсывал пятернёй (отсюда Нечёса).
[116] Жало — здесь: лицо.
[117] Перуны (устар., поэт.) — стрелы, молнии, низвергаемые богом грома и войны.
[118] Метелица — очень древний народный массовый танец, воспроизводящий ритмы зимней вьюги.
[119] Непетый (устар.) — неотпетый, над которым не совершён церковный обряд отпевания.
[120] Харчо — кавказское кушанье — род супа из баранины с острыми приправами.
[121] Бушприт (бугшприт, бугсприт, бухсприт, бухшприт, нидерл. boegspriet, от boeg — "нос", spriet — "пика, вертел") — горизонтальное либо наклонное рангоутное дерево, выступающее вперёд с носа парусника.






ЧАСТИНА ШОСТА

1 Зевес моргнув, як кріль усами,
Олимп, мов листик, затрусивсь;
Мигнула блискавка з громами,
Олимпський потрух взворушивсь.
Боги, богині і півбоги,
Простоволосі, босоногі,
Біжать в олимпську карвасар.
Юпітер, гнівом розпалений,
Влетів до них, мов навіжений,
І крикнув, як на гончих псар:

2 "Чи довго будете казитись
І стид Олимпові робить?
Щодень проміж себе сваритись
І смертних з смертними травить?
Поступки ваші всі не божі;
Ви на сутяжників похожі
І ради мордовать людей;
Я вас із неба поспихаю
І до того вас укараю,
Що пасти будете свиней.

3 А вам, олимпські зубоскалки,
Моргухи, дзиги, фиглярки,
Березової дам припарки,
Що довго буде вам втямки.
Ох, ви на смертних дуже ласі!
Як грек на ніжинські ковбаси,
Все лихо на землі од вас.
Чрез ваші зводні, женихання
Не маю я ушановання;
Я намочу вас в шевський квас.

4 Або оддам вас на роботу,
Запру в смирительних домах,
Там виженуть із вас охоту
Содомить на землі в людях.
Або я лучшу кару знаю,
Ось як богинь я укараю:
Пошлю вас в Запорізьку Січ;
Там ваших каверз не вважають
Жінок там на тютюн міняють,
Вдень п'яні сплять, а крадуть вніч.

5 Не ви народ мій сотворили,
Не хист создать вам черв'яка;
Нащо ж людей ви роздрочили?
Вам нужда до чужих яка?..
Божусь моєю бородою
І Гебиною пеленою,
Що тих богів лишу чинів,
Які тепер в війну вплетуться;
Нехай Еней і Турн скубуться,
А ви глядіть своїх чубів".

6 Венера молодиця сміла,
Бо все з воєнними жила,
І бите з ними м'ясо їла,
І по трахтирах пуншт пила;
Частенько на соломі спала,
В шинелі сірій щеголяла,
Походом на візку тряслась;
Манишки офіцерські прала,
З стрючком горілку продавала
І мерзла вніч, а вдень пеклась.

7 Венера по-драгунськи — сміло
К Зевесу в витяжку іде,
Начавши говорити діло,
Очей з Зевеса не зведе:
"О тату сильний, величавий!
Ти всякий помисл зриш лукавий,
Тебе ніхто не проведе;
Ти оком землю назираєш,
Другим за нами приглядаєш,
Ти знаєш, що, і як, і де.

8 Ти знаєш, для чого троянців
Злим грекам допустив побить;
Енея з пригорщею ланців
Велів судьбам не потопить;
Ти знаєш лучше всіх причину,
Чого Еней приплив к Латину
І біля Тибра поселивсь?
Ти ж словом що опреділяєш,
Того вовік не одміняєш;
Відкіль же Турн тут притуливсь?

9 І що такеє Турн за свято,
Що не вважає і тебе?
Фригійське плем'я не проклято,
Що всякий єретик скубе;
Твої закони б ісполнялись,
Коли б олимпські не мішались
І не стравляли би людей.
Твоїх приказів не вважають,
Нарошно Турну помагають;
Бо, бач, Венерин син Еней.

10 Троянців бідних і Енея
Хто не хотів, той не пужав;
Терпіли гірше Прометея,
На люльку що огню украв.
Нептун з Еолом з перепросу
Дали такого перечосу,
Що й досі зашпори щемлять.
Другії ж боги... що казати?
Діла їх лучше мусиш знати,
Енея тілько не з'їдять.

11 О Зевс! О батечку мій рідний!
Огляньсь на плач дочки своєй;
Спаси народ фригійський бідний,
Він діло єсть руки твоєй.
Як маєш ти кого карати,
Карай мене, — карай! я мати,
Я все стерплю ради дітей!
Услиш Венеру многогрішну!
Скажи мні річ твою утішну:
Щоб жив Іул, щоб жив Еней!"

12 "Мовчать! Прескверна пащекухо!
Юнона злобна порощить. —
Фіндюрко, ящірко, брехухо!
Як дам! очіпок ізлетить;
Ти смієш, кошеня мерзенне,
Зевесу доносить на мене,
Щоб тим нас привести в розлад;
За кого ти мене приймаєш?
Хіба ж ти, сучище, не знаєш,
Що Зевс мій чоловік і брат?

13 Тобі, Зевес, скажи, не стидно,
Що пред тобою дрянь і прах
Базіка о богах обидно,
Мудрує о твоїх ділах?..
Який ти світа повелитель
І наш олимпський предводитель,
Коли проти фіндюрки пас?..
Всесвітня волоцюга, мерзька,
Нікчемна зводниця цитерська,
Для тебе лучшая од нас.

14 А з Марсом чи давно піймавши,
Вулкан їй пелену відтяв;
Різками добре одідравши,
Як сучку, в ретязку держав.
Но ти того буцім не знаєш,
Як чесную її приймаєш
І все робить для неї рад.
Вона і Трою розорила,
Вона Дидону погубила;
Но все іде для неї в лад.

15 Де ся підтіпанка вмішалась,
То верб'я золоте росло;
Земля б щасливою назвалась,
Коли б таке пропало зло.
Чрез неї вся латинь возстала
І на троян її напала,
І Турн зробивсь Енею враг.
Не можна бід всіх ізлічити,
Яких успіла наробити
На небі, на землі, в водах.

16 Тепер же на мене звертає,
Сама наброївши біди;
І так Зевеса умоляє,
Мов тілько вилізла з води.
Невинничаєть, мов Сусанна;
Незаймана ніколи панна,
Що в хуторі зжила ввесь вік.
Не діждеш з бабкою своєю —
Я докажу твому Енею...
Богиня я! — він чоловік".

17 Венера лайки не стерпіла,
Юнону стала кобенить;
І перепалка закипіла,
Одна одну хотіла бить.
Богині в гніві также баби
І также на утори слаби,
З досади часом і брехнуть;
І, як перекупки, горланять,
Одна другу безчестять, ганять
І рід ввесь з потрухом кленуть.

18 "Та цитьте, чортові сороки! —
Юпитер грізно закричав. —
Обом вам обіб'ю я щоки;
Щоб вас, бублейниць, враг побрав!
Не буду вас карать громами;
По п'ятах виб'ю чубуками,
Олимп заставлю вимітать;
Я вас умію усмирити,
Заставлю чесно в світі жити
І зараз дам себе вам знать.

19 Занишкніть, уха наставляйте
І слухайте, що я скажу;
Мовчіть! роти пороззявляйте,
Хто писне — морду розміжжу.
Проміж латинців і троянців
І всяких Турнових поганців
Не сикайся ніхто в війну;
Ніхто ніяк не помагайте,
Князьків їх также не займайте,
Побачим, здасться хто кому".

20 Замовк Зевес, моргнув бровами
І боги врозтіч всі пішли,
І я прощаюсь з небесами,
Пора спуститись до землі
І стать на Шведськую могилу,
Щоб озирнуть воєнну силу
І битву вірно описать;
Купив би музі на охвоту,
Щоб кончить помогла роботу,
Бо нігде рифм уже достать.

21 Турн осушивсь після купання
І ганусною підкрепивсь,
З намету виїхав зарання,
На кріпость сентябрьом дививсь.
Трубить в ріжок! — оп'ять тривога!
Кричать, біжать, спішать якмога;
Великая настала січ!
Троянці дуже славно бились,
Рутульці трохи поживились,
Насилу розвела їх ніч.

22 В сю ніч Еней уже зближався
До городка, що Турн обліг;
З Паллантом в човні частувався,
Поїв всю старшину, як міг.
В розказах чванився ділами,
Як храбровав з людьми, з богами,
Як без розбору всіх тузив.
Паллант і сам був зла брехачка,
Язик його тож не клесачка,
В брехні Енею не вступив.

23 Ану, старая цар-дівице,
Сідая музо, схаменись!
Прокашляйсь, без зубів сестрице,
До мене ближче прихились!
Кажи: якії там прасунки
В Енеєві пішли вербунки,
Щоб проти Турна воювать.
Ти, музо, кажуть всі, письменна,
В Полтавській школі наученна,
Всіх мусиш поіменно знать.

24 Читайте ж, муза що бормоче:
Що там з Енеєм плив Массик,
Лінтяй, ледащо неробоче,
А сильний і товстий, мов бик.
Там правив каюком Тигренко,
Із Стехівки то шинкаренко,
І віз з собою сто яриг.
Близ сих плили дуби Аванта,
Він був страшнійший од сержанта;
Бо всіх за все по спині стриг.

25 Поодаль плив байдак Астура,
Сей лежнем в винницях служив;
На нім була свиняча шкура,
Котору він як плащ носив.
За ним Азиллас плив на барці,
Се родич нашій паламарці, —
Недавно з кошельком ходив;
Но, бач, безокая фортуна
Зробила паном із чупруна.
Таких немало бачим див!

26 А то на легкому дубочку,
Що роззолочений ввесь впрах,
Сидить, розхриставши сорочку,
З турецьким чубуком в зубах?
То Цинарис, цехмистр картьожний,
Фигляр, обманщик, плут безбожний,
З собой всіх шахраїв веде;
Коли, бач, Турна не здоліють,
То картами уже подіють,
Що між старці Турн попаде.

27 А то сидить в брилі, в кереї
З товстою книжкою в руках,
І всім, бач, гонить ахинеї,
І спорить о своїх правах.
То родом з Глухова юриста,
Він має чин канцеляриста
І єсть добродій Купавон.
Щоб значкового дослужиться
І на війні чим поживиться,
Вступив в Енеїв легіон.

28 А то беззубий, говорливий,
Сухий, невірний, як шкелет,
І лисий, і брехун сварливий?
То вихрест із жидів Авлет.
Недавно на другій женився,
Та, бач, в рахунку помилився,
Із жару в полом'я попав;
Щоб од яги як одв'язатись,
То мусив в військо записатись
І за шпигона на год став.

29 Іще там єсть до півдесятка,
Но дріб'язок і гольтіпа;
В таких не буде недостатка,
Хоть в день їх згине і копа.
А скілько ж всіх? — того не знаю,
Хоть муза я — не одгадаю,
По пальцям тож не розлічу;
Бігме! на щотах не училась,
Над карбіжем тож не трудилась,
Я що було, те лепечу.

30 Уже Волосожар піднявся,
Віз на небі вниз повертавсь,
І дехто спати укладався,
А хто під буркой витягавсь.
Онучі инчі полоскали,
Другії лежа розмовляли,
А хто прудився у кабиць.
Старші, підпивши, розійшлися
І дома за люльки взялися,
Лежали боком, навзнич, ниць.

31 Еней один не роздягався,
Еней один за всіх не спав;
Він думав, мислив, умудрявся
(Бо сам за всіх і одвічав),
Як Турна-ворога побити,
Царя Латина ускромнити
І успокоїти народ.
В сій думці смутно похожая
І мислю богзна-де літая,
Під носом бачить коровод.

32 Ні риби то були, ні раки,
А так, якби кружок дівчат;
І бовталися, як собаки,
І вголос, як кішки, нявчать.
Еней здригнувсь і одступає
І "Да воскреснеть" вслух читає,
Но сим ні трохи не поміг;
Ті чуда з сміхом, з реготнею
Вхватились за поли з матнею,
Еней аж на поміст приліг.

33 Тогді одна к йому сплигнула
Так, мов цвіркун або блоха,
До уха самого прильнула,
Мов гадина яка лиха.
"Чи не пізнаєш нас, Енею?
Та ми ж з персоною твоєю
Троянський ввесь возили род;
Ми Ідської гори дубина,
Липки, горішина, соснина,
З яких був зроблений твій флот.

34 До нас було Турн докосився
І байдаки всі попалив.
Та Зевс, спасибі, поспішився,
Як бач, мавками поробив.
Була без тебе зла година,
Трохи-трохи твоя дитина
Не оддала душі богам,
Спіши свій городок спасати;
Ти мусиш ворогам тьху дати,
Ти сам — повір моїм словам".

35 Сказавши, за ніс ущипнула;
Еней мов трохи ободривсь;
І на других хвостом махнула,
Ввесь флот неначе поспішивсь;
Мавки бо стали човни пхати,
Путем найлучшим направляти.
І тілько начинався світ,
Еней уздрів свій стан в осаді;
Кричить во гніві і досаді,
Що Турна лусне тут живіт.

36 А сам, матню прибравши в жменю,
По пояс в воду з човна плиг;
І кличе в поміч гарну неню
І всіх олимпівських богів.
За ним Паллант, за сим вся сволоч
Стриб-стриб з човнів, Енею в помоч
І тісно строяться на бой.
"Ну, разом! — закричав, — напрімо!
І недовірків сокрушімо,
Рушайте, як один, шульгой".

37 Троянці, з города уздрівши,
Що князь на поміч к ним іде,
Всі кинулись, мов одурівши,
Земля од топотні гуде.
Летять і все перевертають,
Як мух, рутульців убивають,
Сам Турн стоїть ні в сих ні в тих;
Скрізь ярим оком окидає,
Енея з військом уздріває
І репетує до своїх:

38 "Реб'ята! бийтесь, не виляйте,
Настав тепер-то січі час!
Доми, жінок, батьків спасайте,
Спасайте, любо що для вас!
Ступня не оддавайте даром,
Їх кості загребем тут ралом,
Або... но ми храбріші їх!
Олимпські нас не одступились,
Вперед! Троянці щось смутились,
Не жалуйте боків чужих".

39 Примітя ж Турн гармидер в флоті,
Туда всю силу волоче;
Скрізь йорзає, як чорт в болоті,
І о поживі всім товче.
Построївши рутульців в лаву,
Одборних молодців на славу,
Пустився на союзних вскач.
Кричить, рубає, вередує,
Не б'ється, бач, а мов жартує,
Бо був вертлявий і силач.

40 Еней пройдисвіт і не промах,
В війні і взріс і постарів;
Привідця був во всіх содомах,
Ведмедів бачив і тхорів.
Дитина хукає на жижу;
Енею ж дур невдивовижу,
Видав він різних мастаків.
На Турна скоса поглядає
І на рутульців наступає,
Пощупать ребер і боків.

41 Фарона першого погладив
По тім'ю гострим кладенцем
І добре так його уладив,
Що сей вильнув наверх денцем.
Потім Ліхаса в груди тиснув,
Сей поваливсь і більш не писнув;
За ним без голови Кісей,
Як міх з пашнею, повалився,
І Фар на теє ж нахопився,
Розплющив і сього Еней.

42 Еней тут добре колобродив
І всіх на чудо потрошив;
Робив він із людей уродів
І щиро всіх на смерть душив.
Паллант був перший раз на битві,
Кричав, жидки як на молитві,
Аркадян к бою підтруняв,
По фрунту бігав, турбовався,
Плигав, вертівся, ухилявся,
Я к огир в стаді, ярував.

43 Тут Даг, рутулець прелукавий,
Пізнав одразу новичка,
Хотів попробовать для слави,
Паллантові піддать тичка;
Но наш аркадець ухилився,
Рутулець з жизнею простився,
В аркадцях закипіла кров!
Одні других випереджають,
Врагів, як хмиз, трощать, ламають;
Така підданців єсть любов.

44 Паллант Евандрович наскоком
Якраз Гібсона і насів,
Шпигнув в висок над правим оком,
Гібсон і дутеля із'їв.
За сим такая ж смертна кара
І лютого постигла Лара.
Ось Ретій в бендюгах летить!
Сього Паллант стягнув за ногу,
Ударив, як пузир, об дрогу,
Мазка із трупа капотить.

45 Ось! ось! яриться, бісом дише!
Агамемноненко Галес.
І бистрим бігом все колише,
Неначе в гніві сам Зевес;
Вокруг себе все побиває,
Фарет, з ним збігшись, погибає,
Душі пустився Демоток.
Ладона сплющив, як блощицю,
Кричить: "Палланта-ледащицю
Злигаю я в один ковток".

46 Паллант, любесенький хлопчина,
Скріпивсь, стоїть, як твердий дуб,
І жде, яка то зла личина
Йому нам'яти хоче чуб.
Дождавсь — і зо всього розгона
Вліпив такого макогона,
Що пан Галес шкереберть став.
Паллант, його поволочивши,
Потім на горло наступивши,
Всього ногами потоптав.

47 За сим Авента, пхнувши ззаду,
Поставив раком напоказ;
І тут сього ж понюхав чаду
Одважний парубійка Клавз.
Хто ні сусіль, тому кабаки
Давав Паллант і всі бурлаки,
З Аркадії що з ним прийшли.
Побачив Турн собі зневагу,
Не мед дають тут пить, а брагу,
І коси на траву найшли.

48 Зробився Турн наш бісноватим,
Реве, як ранений кабан;
Гаса, финтить своїм зикратим;
Що ваш против його Полкан!
Простесенько к Палланту мчиться,
Зубами скреготить, яриться
І гамка їсти здалека.
Уже шаблюкою махає,
Коневі к шиї прилягає,
Хитрить, як ловить кіт шпака.

49 Паллант, мов од хорта лисиця,
Вильнув і обіруч мечем
Опоясав по поясниці,
Що Турн аж поморгав плечем;
І вмиг, не давши схаменутись
Ні головою повернутись,
Стьогнув ще Турна через лоб.
Но Турн байдуже, не скривився,
Бо, бач, булатом ввесь обшився
І був, як в шкаралупі боб.

50 Так Турн, Палланта підпустивши,
Зо всіх сил келепом мазнув;
За руси кудрі ухвативши,
Безчувственна з коня стягнув;
Кров з рани джерелом лилася,
В устах і в носі запеклася,
Надвоє череп розваливсь;
Як травка, скошеная в полі,
Ув'яв Паллант, судеб по волі;
Сердега в світі не наживсь!

51 Турн сильно злобною п'ятою
На труп Палланта настоптав,
Ремень з лядункой золотою
З бездушного для себе зняв;
Потім сам на коня схватився,
Над мертвим паничем глумився
І так аркадянам сказав:
"Аркадці! лицаря візьміте!
В ралець к Евандру однесіте,
К Енею що в союз пристав".

52 Таку побачивши утрату,
Аркадці галас підняли,
Клялися учинить одплату,
Хоча би трупом всі лягли;
На щит Палланта положили,
Комлицькой буркою прикрили,
Із бою потаскали в стан.
О смерті князя всі ридали,
Харциза Турна проклинали.
Та де ж: троянський наш султан?

53 Но що за стук, за гомін чую?
Який гармидер бачу я!
Хто землю так трясе сирую?
І сила там мутить чия?
Як вихрі на пісках бушують,
В порогах води як лютують,
Коли прорватися хотять;
Еней так в лютім гніві рветься,
Одмстить Палланта смерть несеться,
Сустави всі на нім дрижать.

54 До лясу! Турна розбишаки,
Вам більше рясту не топтать!
Вам дасть Еней міцной кабаки,
Що будете за Стиксом чхать.
Еней совавсь, як навіжений,
Кричав, скакав, мов віл скажений,
І супротивних потрошив:
Махне мечем — врагів десятки
Лежать, повиставлявши п'ятки;
Так в гніві сильно їх локшив!

55 В запалі налетів на Мага,
Як на мале курча шулік;
Пропав навік сей Маг бідняга,
Порхне душа на другий бік;
Видючой смерти він боявся,
Енея у ногах валявся,
Просив живцем в неволю взять;
Но сей, коп'єм наскрізь пробивши
І до землі врага пришивши,
Других пустився доганять.

56 Тут на бігу піймав за рясу
Попа рутульського полку,
Смертельного задавши прасу,
Як пса покинув на піску.
Погиб тут также храбрий Нума,
Убив Сереста, його кума,
Тарквиту голову одтяв;
Камерта висадив з кульбаки,
Ансура в ад послав по раки,
А Луку пузо розплатав.

57Я к задавав Еней затьору
Всім супостатам на заказ,
Як всіх калічив без розбору
І убивав по десять враз:
Лігар з Лукуллом поспішають
І в тарадайці напирають
Енея кіньми потоптать.
Но тут їх доля зла наспіла,
І душі сих братів із тіла
Пішли к Плутону погулять.

58 Так наш Еней тут управлявся
І стан свій чистив од врагів;
Прогнавши супостат, зближався
До города свого валів.
Трояне, вилазку зробивши,
Латинян к чорту протуривши,
З Енеєм вкупу ізійшлись.
Здоровкалися, обнімались,
Розпитовались, ціловались,
А деякі пить принялись.

59 Іул як комендант ісправний
Енеєві лепорт подав,
Як війська ватажок начальний
Про все дрібненько розказав.
Еней Іула вихваляє,
Потім до серця прижимає;
Цілуєть люблязно в уста.
Енея серце трепетало,
Воно о сині віщовало,
Що він надежда не пуста.

60 В се врем'я Юпитер, підпивши,
З нудьги до .жінки підмощавсь,
І морду на плече склонивши,
Як блазень, чмокавсь та лизавсь;
Щоб більше ж угодить коханці,
Сказав: "Дивися, як троянці
Од Турна врозтіч всі летять;
Венера пас перед тобою:
Од неї краща ти собою,
До тебе всі лапки мостять.

61 Моє безсмертиє ярує,
Розкошних ласк твоїх бажа;
Тебе Олимп і світ шанує,
Юпитеру ти госпожа.
Захоч — і вродиться все зразу,
Все в світі ждеть твого приказу,
За твій смачний і ласий цмок..."
Сказавши, стиснув так Юнону,
Що трохи не скотились з трону,
А тілько Зевс набив висок.

62 Юнона, козир-молодиця,
Юпитеру не піддалась;
Бо знала, що стара лисиця
На всякі штуки удалась,
Сказала: "О, очей всіх світе,
Старий олимпський єзуїте!
З медовими річми сховайсь.
Уже мене давно не любиш,
А тільки п'яний і голубиш.
Одсунься геть — не підсипайсь.

63 Чого передо мной лукавиш,
Не дівочка я в двадцять літ,
І теревені-вені правиш,
Щоб тільки заморочить світ.
Нехай все буде по-твоєму;
Дай тілько Турнові моєму
Хоть трохи на світі пожить;
Щоб міг він з батьком повидаться
І перед смертю попрощаться;
Нехай — не буду більш просить".

64 Сказавши, в Йовиша вп'ялася
І обняла за поперек,
І так натужно простяглася,
Що світ в очах обох померк.
Розм'як Зевес, як після пару,
І вижлоктив підпінка чару,
На все ізвол Юноні дав.
Юнона в котика з ним грала,
А в мишки так залескотала,
Що аж Юпитер задрімав.

65 Олимпськії во всяку пору
І грім пускающий їх пан
Ходили голі без зазору,
Без сорома, на кшталт циган.
Юнона, з неба увильнувши,
І гола, як долоня, бувши,
По-паруб'ячу одяглась;
Кликнувши ж в поміч Асмодея,
Взяла на себе вид Енея,
До Турна просто понеслась.

66 Тогді пан Турн зіло гнівився
І приступу к собі не мав,
Що у троян не поживився
І тьху Енеєві не дав.
Як ось мара в лиці Енея,
В кереї бідного Сихея,
Явилась Турна задирать:
"Ану лиш, лицарю мізерний,
Злиденний, витязю нікчемний,
Виходь сто лих покуштовать".

67 Турн зирк — і бачить пред собою
Присяжного свого врага,
Що так не гречі кличе к бою
І явно в труси пострига.
Осатанів і затрусився,
Холодним потом ввесь облився,
Од гніву сумно застогнав.
Напер мару — мара виляє,
Еней од Турна утікає!
І Турн вдогонку поскакав.

68 Той не втече, сей не догонить,
От тілько-тілько не вшпигне;
Зикратого мечем супонить,
Та ба! мари не підстьобне.
"Та не втечеш, — кричить, — паничу!
Ось зараз я тебе підтичу,
Се не в кукли з Лависей грать;
Тебе я швидко повінчаю
І воронів потішу стаю,
Коли начнуть твій труп клювать".

69 Мара Енеєва, примчавшись
До моря, де стояв байдак,
Нітрохи не остановлявшись
(Щоб показать великий ляк),
Стрибнула в нього, щоб спастися;
Тут без числа Турн осліпився,
Туди ж в байдак і сам стрибнув,
Щоб там з Енея поглумиться,
Убить його, мазки напиться;
Тогді б Турн первий лицар був!

70 Тут вмиг байдак заворушився
І сам, одчаливши, поплив;
А Турн скрізь бігав і храбрився
І тішивсь, що врага настиг.
Таку Юнона зливши кулю,
Перевернувшися в зозулю,
Махнула в вирій навпростець.
Турн глядь, аж він уже средь моря,
Трохи не луснув з серця, з горя,
Та мусив плить, де жив отець.

71 Юнона з Турном як шутила,
Еней про теє ні гу-гу;
Бо на його туман пустила,
Що був невидим нікому;
І сам нікого тож не бачив,
Но послі як прозрів, кулачив
Рутулян і других врагів:
Убив Лутага, Лавза, Орсу,
Парфену, Палму витер ворсу,
Згубив багацько ватажків.

72 Мезентій, ватажок тирренський,
Одважно дуже підступив
І закричав по-бусурменськи,
Що тілько пан Еней і жив!
"Виходь! — кричить, — тичка подмімо,
Нікого в поміч не просімо,
Годящі парні: ти і я,
Ану!" — і сильно так стовкнулись,
Що трохи в'язи не звихнулись,
Мезентій же упав з коня.

73 Еней, не милуя чванливих,
В Мезентія всадив палаш;
Дух вискочив в словах лайливих,
Пішов до чорта на шабаш.
Еней побідой утішався,
Зо всі ми добре частовався,
Олимпським жертви закурив.
Пили до ночі та гуляли
І п'яні спати полягали,
Еней був п'яний, єлє жив.

74 Уже світовая зірниця
Була на небі, як п'ятак,
Або пшенишна варяниця,
І небо рділося, мов мак.
Еней троянців в гурт ззиває
І з смутним видом об'являє,
Що мертвих треба поховать;
Щоб зараз принялися дружно,
Братерськи і єдинодушно,
Троян убитих зволікать.

75 Потім Мезентія доспіхи
На пень високий насадив,
І се робив не для потіхи,
А Марса щоб удоволив,
Шишак, панцир і меч булатний;
Спис з прапором, щит дуже знатний;
І пень, мов лицар, в збруї був.
Тогді до війська обернувся,
Прокашлявся і раз смаркнувся,
І річ таку їм уджигнув:

76 "Козацтво! лицарі! трояне!
Храбруйте! наша, бач, бере;
Оце опудало погане
Латинів город одіпре.
Но перше чим начнем ми битись,
Для мертвих треба потрудитись,
Зробить їх душам упокой;
Імення лицарів прославить,
Палланта к батькові одправить,
Що наложив тут головой".

77 За сим пішов в курінь просторий,
Де труп царевича лежав,
Над ним аркадський підкоморий
Любистком мухи обганяв.
Троянські плакси тут ридали,
Як на завійницю кричали,
Еней зарюмсав басом сам:
"Гай, гай! — сказав, — ув'яв мій гайстер!
Який то був до бою майстер.
Угодно, бачу, так богам!"

78 Звелів носилки з верболозу
І з очерету балдахин
Зготовить тіла для виносу,
Щоб в них Паллант, Евандрів син,
Вельможна, панськая персона
Явилася перед Плутона
Не як абиякий харпак.
Жінки покійника обмили,
Нове обрання наложили,
Запхнули за щоку п'ятак.

79 Як все уже було готово,
Тогді якийсь їх филозоп
Хотів сказать надгробне слово,
Та збився і почухав лоб;
Сказав: "Се мертвий і не дишеть,
Не видить, то єсть і не слишить,
Єй, єй! Уви! он мертв, амінь!"
Народ від річі умилився
І гірко-гірко прослезився
І мурмотав:" Паноче, згинь".

80 Потім Палланта покадили,
К носилкам винесли надвір;
Над балдахином положили,
Еней тут убивавсь без мір.
Накривши гарним покривалом,
Либонь, тим самим одіялом,
Що од Дидони взяв Еней;
Взмостили воїни на плечі
І помаленьку, по-старечи
Несли в містечко Паллантей.

81 Як вибрались на чисте поле,
Еней з покійником прощавсь,
Сказав: "О жизнь! бурливе море,
Хто цілий на тобі оставсь.
Прости, приятелю любезний,
Оддячу я за вид сей слезний,
І Турн получить з баришком".
Потім Палланту уклонився,
Облобизав і прослезився,
Додому почвалав тишком.

82 К господі тілько що вернувся
Наш смутний лицар, пан Еней,
Уже в присінках і наткнувся
На присланих к нему гостей:
Були посли се од Латина,
І всі асесорського чина,
Один армейський копитан;
Сей скрізь по світу волочився,
І по-фригійську научився,
В посольстві був як драгоман.

83 Латинець старший по породі
К Енею рацію начав,
І в нашім, значить, переводі
Буцімто ось він що сказав:
"Не ворог, хто уже дублений,
Не супостат, чий труп нікчемний
На полі без душі лежить.
Позволь тіла убитой рати,
Як водиться, землі предати;
Нехай князь милость сю явить".

84 Еней, к добру з натури склонний,
Сказав послам латинським так:
"Латинус рекс єсть невгомонний,
А Турнус пессімус дурак.
І кваре воювать вам мекум?
Латинуса буть путо цекум,
А вас, сеньйорес, без ума;
Латинусу рад пацем даре,
Пермітто мертвих поховаре,
І злости корам вас нема.

85 Один єсть Турнус ворог меус,
Сам ерго дебет воювать;
Велять так фата, ут Енеус
Вам буде рекс, Аматі зять.
Щоб провести ад фінем беллюм,
Ми зробим з Турнусом дуеллюм,
Про що всіх сангвіс проливать
Чи Турнус буде, чи Енеус,
Укажеть глядіус, вель деус,
Латинським сцептром управлять".

86 Латинськії посли ззиркнулись,
По серцю їм ся річ була;
Знечев'я трохи схаменулись,
Дрансеса смілость тут взяла:
"О князю, — крикнув, — пресловутий!
Великим ти родився бути!
Ми все в Латинови уста
Внесем, дрібнесенько розкажем
І щиро, щиро те докажем,
Що з Турном дружба єсть пуста".

87 І мировую тут зробили
На тиждень, два або і три,
І в договорі положили,
Щоб теслі і другі майстри
Латинські помогли троянам,
Сим ланцям, голякам, прочанам,
Достроїть новий городок;
Щоб нарубать дали соснини,
Кленків, дубків і берестини,
На крокви годних осичок.

88 За сим тут началось гуляння,
І чарочка пішла кругом;
Розкази, сміхи, обнімання,
Ділились дружно тютюном.
Які пили, які трудились
І над убитими возились;
В лісах же страшна стукотня.
В коротке мировеє врем'я
Латинське і троянське плем'я
Було як близькая рідня.

89 Тепер би треба описати
Евандра батьківську печаль
І хлипання все розказати,
І крик, і охання, і жаль.
Та ба! не всякий так змудрує,
Як сам Виргилій намалює,
А я ж до жалю не мастак:
Я сліз і охання боюся
І сам ніколи не журюся;
Нехай собі се піде так.

90 Як тілько світова зірниця
На небі зачала моргать,
То все троянськая станиця
Взялася мертвих зволікать.
Еней з Трахоном роз'їзжає,
К трудам дружину понуждає,
Кладуть із мертвих тіл костри;
Соломой їх обволікають,
Олію з дьогтем поливають
На всякий зруб разів по три.

91 Потім солому підпалили,
І плам'я трупи обняло,
І вічну пам'ять заквилили,
Аж сумно слухати було.
Тут кость, і плоть, і жир шкварчали,
Тут инчі смалець істочали,
У инчих репався живіт;
Смрад, чад і дим кругом носились,
Жерці найбільше тут трудились,
Ізконебє халтурний рід.

92 Други, товариші і кревні,
Батьки, сини, куми, свати,
На віки вічні незабвенні,
А може, хто із суєти,
В огонь шпурляли різну збрую,
Одежу, обув дорогую,Шаблі, лядунки, келепи,
Шапки, свитки, кульбаки, троки,
Онучі, постоли,волоки
Шпурлялись, як на тік снопи.

93 Не тілько в полі так робилось,
В Лавренті сумно тож було;
Багацько трупа там палилось,
Поспульство ж на чім світ ревло.
Там батько сина-парубійку
Оплаковав і кляв злодійку
Війну і ветхого царя;
Тут дівка вельми убивалась,
Що без вінця вдовой осталась,
Утративши богатиря.

94 Жінки, порозпускавши коси,
Розхристані і без свиток,
Розтрьопані, простоволоси
Галасовали на ввесь рот.
По мертвих жалібно кричали,
По грудях билися, стогнали,
Латинів проклинали рід;
Про Турна ж всі кричали сміло,
Що за своє любовне діло
Погубить даром ввесь народ.

95 Дрансес на Турна тут доносить,
Що Турн всім гибелям вина;
Еней на бой його лиш просить,
І так би й кончилась війна.
Но і у Турна був сутяга,
Брехун, юриста, крюк, підтяга,
І діло Турна защищав;
Та і Аматині пролази
Пускали розниї розкази,
Щоб Турн ні в чім не уважав.

96 Як ось од хана Діомида
Латинові прийшли посли,
І із охлявшого їх вида
Не видно, радість щоб несли.
Латин вельможам з старшиною
Велить явитись пред собою,
Що все і сталося якраз;
Послів кликнули до громади,
І, виполнивши всі обряди,
Латин прорек такий приказ:

97 "Скажи, Венуле нежахливий,
Всю хана Діомида річ,
Здається, був ти не брехливий,
Таким тебе зна наша Січ".
"Підніжок твій я і підданець,
Із слуг твоїх послідній ланець, —
Сказав Венул, — не погнівись!
Мужича правда єсть колюча,
А панська на всі боки гнуча,
І хан сказав так, не сумнись:

98 Не з мордою Латина битись
Против троянських розбишак;
Вам треба б перше придивитись,
Який то єсть Еней козак!
Під Троєю він дався знати
Нам всім, як взявся ратовати
Богів домашніх і рідню.
Він батька спас в злу саму пору,
На плечах зніс на їду-гору,
Сього не майте за бридню.

99 Против Енея не храбруйте,
Для нас здається він святим;
І так Латину розтолкуйте,
Щоб лучше помирився з ним.
Гай! гай! де діти єсть такії,
Щоб кудрі батькови сідиї
Найвище ставили всього?
Не ворог я царю Латину,
Но чту Анхизову дитину
І не піду против його.

100 Прощайте, доміні латинці!
Поклон мій вашому царю;
Возьміть назад свої гостинці,
Одправте їх к багатирю
Енею і просіть покою".
Венул утерся тут рукою
І річі сій зробив кінець.
Збентежила ся річ Латина,
Здавалось, близька зла година;
На лисині трусивсь вінець.

101 Латин од думки схаменувся,
Олимпським трохи помоливсь;
Наморщивсь, сентябрьом надувся
І смутно на вельмож дививсь.
"А що? — сказав, — чи поживились?
От з Діомидом ви носились,
А він вам фигу показав;
Заздалегідь було змовлятись,
Як з пан-Енеєм управлятись,
Поки лапок не розіклав.

102 Тепер не приберу більш глузду,
Як тут сих поселить прочан;
Землі шматок єсть не під нужду,
То їм з угоддями оддам.
Оддам нив'я і сінокоси,
І риболовні тибрські коси,
То буде нам Еней сусід;
Коли ж не схоче він остаться,
То все ж ізбавимся од бід.

103 А щоб з Енеєм лад зробити,
Пошлю послів десятків п'ять;
І мушу дари одрядити,
Диковинки коли б достать:
Павидла.сала, осятрини,
Шалевий пояс і люстрини,
Щоб к празнику пошив каптан,
Сап'янці із Торжка новенькі,
Мальованиї потибеньки.
А нуте! як здається вам?"

104 Дрансес був дивний говоруха
І Турнові був враг лихий,
Встає, ус гладить, в носі чуха,
Дає одвіт царю такий:
"Латине світлий, знаменитий,
Твоїми мед устами пити!
Всяк тягне в серці за тебе;
Но одізватися не сміють,
Сидять, мовчать, сопуть, потіють
І всяк мізкує про себе.

105 Нехай же та личина люта,
Що нас впровадила в війну
І ганьбою до всіх надута,
Походить більш на сатану!
Що скілько болі причинила,
Що скілько люду погубила,
А в смутний час навтікача!
Нехай лиш Турн, що верховодить
І всіх панів за кирпи водить,
З Енеєм порівня плеча.

106 Нехай оставить нас в свободі,
Нехай царівні дасть покой;
Нехай живе в своїй господі,
А щоб в Латію ні ногой.
А ти, Латине, всіх благійший,
Придбав Енею дар смачнійший:
Йому Лавинію оддай.
Сим сватовством нам мир даруєш
І царства рани уратуєш;
Дочці ж з Енеєм буде рай.

107 Тебе ж прошу я, пане Турне!
Покинь к Лавинії любов
І проясни чоло нахмурне,
Щади латинську нашу кров.
Еней тебе лиш визиває,
А нас, латинців, не займає,
Іди з троянцем потягайсь!
Коли ти храбрий не словами,
Так докажи нам те ділами,
Побить Енея постарайсь".

108 Од річі сей Турн роз'ярився,
Як втопленик, посинів ввесь;
Дрижали губи, сам дрочився,
Зубами клацав, мовби пес,
Сказав: "О, стара пустомеля!
Яхидств і каверз всіх оселя!
І ти тхором мене зовеш!
І небилиці вимишляєш,
Народ лукаво ввесь лякаєш,
На мене ж чортзна-що плетеш.

109 Що буцім хочу я одтяти
Головку лисую твою;
Та згинь! — не хочу покаляти
Честь багатирськую свою.
А ти, Латине милостивий,
Коли такий став полохливий,
Що і за царством байдуже?
Так лізьте ж до Енея раком,
Плазуйте перед сим трояком,
Він мир вам славний устриже.

110 Коли ж до мира я поміха,
Коли Еней мене бажа
І смерть моя вам єсть потіха;
Моя душа не єсть чужа
Од храбрости і од надії,
Іду, де ждуть мене злодії,
Іду і б'юся з втікачем!
Нехай хоть стане він Бовою,
Не наляка мене собою,
Поміряюсь з його плечем".

111 Коли в конгресі так тягались,
Енеи к Лавренту підступав;
На штурм троянці шиковались,
До бою всякий аж дрижав.
Латин таку почув новинку,
Злякавсь, пустив із рота слинку,
І вся здригнула старшина.
"От вам і мир", — сказав Турн лютий
І, не терявши ні минути,
Пред військом опинивсь, як на!

112 Оп'ять настав гармидер, лихо;
Народ, як черв, заворушивсь.
То всі кричать, то шепчуть тихо,
Хто лаявся, а хто моливсь.
Оп'ять війна і різанина,
Оп'ять біда гне в сук Латина,
Сердешний каявсь од душі,
Що тестем не зробивсь Енею,
І послі б з мирною душею
Лигав потапці і книші.

113 Турн миттю нарядився в збрую,
Летить, щоб потрошить троян;
І роз'ярив дружину злую
Побить Енеєвих прочан.
Прискочив перше до Камилли,
Як огир добрий до кобили,
І став їй зараз толковать:
Куди їй з військом напирати;
Мессап же мусить підкрепляти
Цариці сей прокляту рать.

114 Розпорядивши, Турн, як треба,
Махнув, засаду щоб зробить,
На гору, що торкалась неба,
І щоб фригійців окружить.
Еней построїв тож отряди,
Де всім назначив для осади
Без одступу на вал іти.
Ідуть, зімкнувшись міцно, тісно,
Ідуть, щоб побідить поспішно
Або щоб трупом полягти.

115 Троянці сильно наступали
І тиснули своїх врагів,
Не раз латинців проганяли
До самих городських валів.
Латинці также оправлялись
І од троянців одбивались,
Один другого товк на прах;
Тут їх чиновники тузились,
Як півні за гребні возились;
Товклись кулаччям по зубах.

116 Но як Арунт убив Камиллу,
Тогді латинців жах напав;
Утратили і дух, і силу,
Побігли, хто куди попав.
Троянці з біглими змітались,
Над їх плечами забавлялись
І задавали всі сто лих.
Ворота в баштах запирали,
Своїх ховатись не пускали,
Бо напустили б і чужих.

117 Як вість така прийшла до Турна
То так мерзенно іскрививсь,
Що твар зробилась нечепурна
І косо, зашморгом дививсь.
Потім ярує од досади,
Виводить військо із засада
І гору покида, і ліс
І тілько що спустивсь в долину.
То в тую ж самую годину
Уздрів Енеєвих гульвіс.

118 Пізнав пан Турн пана Енея,
А Турна тож Еней пізнав;
Вспалали духом Асмодея,
Один другого б розідрав;
Не обійшлося б тут без бою,
Коли б пан Феб од перепою
Заранше в воду не заліз
І не послав на землю ночі;
Тут всіх до сна стулились очі
І всяк уклався горлоріз.

119 Турн, облизня в бою піймавши,
Зубами з серця скреготав;
Од дуру, що робить не знавши,
Латину з злостию сказав:
"Нехай злиденниї прочани,
Задрипанці твої трояни,
Нехай своїх держаться слов
Іду з Енеєм поштурхаться,
В моїх проступках оправдаться:
Убить — і околіть готов.

120 Пошлю Енея до Плутона,
Або і сам в ад копирсну;
Уже мні жизнь і так солона!
Оддай Енею навісну..."
"Гай, гай! — Латин тут обізвався. —
Чого ти так розлютовався?
Що ж буде, як розсержусь я?
Уже мені брехати стидно;
А потаїть — богам обидно;
Святая правда дорога!

121 Послухай же, судьби єсть воля,
Щоб я дочки не оддавав
За земляка, а то зла доля
Насяде, хто злама устав.
Мене Амата ублагала
І так боки натасовала,
Що я Енею одказав.
Тепер сам мусиш мірковати,
Чи треба жить, чи умирати;
А лучше, якби в ум ти взяв

122 І занедбав мою Лависю;
Чи трохи в світі панночок?
Ну, взяв би Муньку або Прісю,
Шатнувсь то в сей, то в той куток:
ВІвашки, Мильці, Пушкарівку,
І в Будища, і в Горбанівку,
Тепер дівчат, хоть гать гати;
Тепер на сей товар не скудно,
І замужню украсть не трудно,
Аби по норову найти".

123 На слово се прийшла Амата
І зараз в Турне і вп'ялась;
Лобзала в губи стратилата
І од плачу над тим тряслась.
"Внапасть, — сказала, — не вдавайся
І битися не поспішайся,
Як луснеш ти, то згину я;
Без тебе нас боги покинуть,
Латинці і рутульці згинуть,
І пропаде дочка моя".

124 Но Турн на се не уважає,
І байдуже ні сльоз, ні слов;
Гінця к Енею посилає,
Щоб битись завтра був готов.
Еней і сам трусивсь до бою,
Щоб сильною своєй рукою
Головку Турну одчесать.
А щоб повірить Турна слову,
Тож посила зробить умову,
Як завтра виставляти рать.

125 На завтра, тілько що світало
Уже народ заворушивсь;
Все вешталося, все кишало,
На бой дивитись всяк галивсь.
Межовщики там розміряли,
Кілочки в землю забивали,
На знак, де військові стоять.
Жреці молитви зачитали,
Олимпським в жертву убивали
Цапів, баранів, поросят.

126 Тут військо стройними рядами
В параді йшло, мовби на бой;
В празничній збруї, з прапорами,
Всяк ратник чванився собой.
Обидві армії стояли
На тих межах, що показали;
Між ними був просторий плець;
Народ за військом копошився,
Всяк товпився, всяк ліз, тіснився,
Побоїщу щоб зріть кінець.

127 Юнона, як богиня, знала,
Що Турну прийдеться пропасть,
Іще в мізку коверзовала,
Щоб одвернуть таку напасть;
Кликнула мавку вод Ютурну
(Бо ся була сестриця Турну)
І розказала їй свій страх;
Веліла швидче умудриться,
На всякі хитрости пуститься,
Щоб брата не строщили в прах.

128 Як так на небі дві хитрили,
Тут лагодились два на бой;
Всі за свого богів молили,
Щоб власною своєй рукой
Ізміг врага в яєшню зм'яти.
Рутульці ж стали розмишляти,
Що Турн їх може скиксовать;
Уже заздалегідь смутився,
Іще нічого, а скривився,
Не лучше б бой сей перервать.

129 На сей час Ютурна – мавка
В рутульських подоспіла строй;
І там вертілася як шавка,
І всіх скуйовдила собой.
Камерта вид на себе взявши,
Тут всіх учила толковавши,
Що сором Турна видавать;
Стид всім стоять згорнувши руки,
Як згине Турн терпіти муки,
Дать шиї в кандали ковать.

130 Все військо сумно мурмотало,
Сперва тихенько, послі в глас
Гукнули разом: "Все пропало!"
Щоб розмир перервать в той час.
Ютурна фиглі їм робила,
Шпаками кібця затровила,
І заєць вовка покусав.
Такії чуда небувалі
Лаврентці в добре толковали,
Тулумній к битві підтруняв.

131 І перший стрелив на троянців,
Гиллипенка на смерть убив;
А сей був родом із аркадців,
То земляків на гнів підвів.
Отак оп'ять зірвали січу!
Біжать один другому встрічу,
Хто з шаблею, хто з палашем;
Кричать, стріляють, б'ють, рубають,
Лежать, втікають, доганяють;
Все вмиг зробилось кулішем.

132 Еней, правдивий чолов'яга,
Побачивши такий нелад,
Що вража, зрадивши, ватага
Послать фригійців дума в ад,
Кричить: "Чи ви осатаніли?
Адже ми розмир утвердили!
Ми з Турном поб'ємось одні".
Но відкіль стрілка не взялася
І спотиньга в стегно вп'ялася,
І кров забризкала штани.

133 Еней од рани шкандибає
В крові із строю в свій намет;
Його Асканій проважає,
Либонь і під руку ведеть.
Уздрів се Турн, возвеселився,
Розприндився і розхрабрився
І на троянців полетів:
То б'є, то пха або рубає,
Із трупів бурти насипає,
Хотьби варить на сто котлів.

134 І перших Філа, Тамариса
На землю махом поваляв;
Потім Хлорея, Себариса,
Мовби комашок, потоптав;
Дарету, Главку, Ферсилогу
Поранив руки, шию, ногу;
Навік каліками зробив.
Побив багацько Турн заклятий,
Не трохи потоптав зикратий,
В крові так, мов в багні, бродив.

138 Коробилась душа Енея,
Що Турн троянців так локшив;
Стогнав жалчіше Прометея,
Бо був од рани єлє жив.
Я пид, цилюрик лазаретний,
Був знахур в порошках нешпетний,
Лічить Енея приступав:
По локті руки засукає,
За пояс поли затикає,
Очками кирпу осідлав.

136 І зараз приступивши к ділу,
Він шпеник в рані розглядав;
Прикладовав припарки к тілу
І шилом в рані колупав.
І шевську смолу прикладає,
Но все те трохи помагає;
Япид сердешний чує жаль!
Обценьками питавсь, кліщами,
Крючками, щипцями, зубами,
Щоб вирвать проклятущу сталь.

137 Венери серце засвербіло
Од жалю, що Еней стогнав;
Підтикавшись — ану за діло;
І Купидончик не гуляв.
Шатнулись, разних трав нарвали,
Зцілющої води примчали,
Гарлемпських капель піддали,
І, все те вкупі сколотивши,
Якісь слова наговоривши,
Енею рану полили.

138 Таке лікарство чудотворне
Боль рани зараз уняло,
І стрілки копій це упорне
Без праці винятись дало.
Еней наш знова ободрився,
Пальонки кубком підкрепився,
В пайматчину одігся бронь.
Летить оп'ять врагів локшити,
Летить троянців ободрити,
Роздуть в них храбрости огонь.

139 За ним фригійські воєводи,
Що тьху, навзаводи летять;
А військо — в лотоках як води
Ревуть, все дном наверх вертять.
Еней лежачих не займає,
Утікачів нізащо має,
А Турна повстрічать бажа.
Хитрить лукавая Ютурна,
Яким би побитом їй Турна
Спасти од смертного ножа.

140 На хитрости дівчата здатні,
Коли їх серце защемить;
І в ремеслі сім так понятні,
Сам біс їх не перемудрить.
Ютурна з облака злетіла,
Зіпхнула братня машталіра
І стала коней поганять;
Бо Турн ганяв тогді на возі,
Зикратий же лежав в обозі,
Не в силах бігать ні стоять.

141 Ютурна, кіньми управляя,
Шаталась з Турном між полків,
Як од хортів лиса виляя,
Спасала Турна од врагів.
То з ним наперед виїзжала,
То вмиг в другий кінець скакала,
То не туда, де був Еней.
Сей бачить хитрость тут непевну,
Трусливость Турнову нікчемну,
Нап'явсь в погонь зо всіх гужей.

142 Пустивсь Еней слідити Турна
І дума з ока не спустить;
Но мавка хитрая Ютурна
І тут найшлася кулю злить.
К тому ж Мессап, забігши збоку,
Зрадливо, зо всього наскоку,
Пустив в Енея камінець;
Но сей, по щастю, ухилився
І камінцем не повредився,
З султана ж тілько збивсь кінець.

143 Еней, таку уздрівши зраду,
Великим гнівом розпаливсь;
Гукнув на всю свою громаду
І тихо Зевсу помоливсь.
Всю рать свою вперед подвинув
І разом на врагів нахлинув,
Велів всіх сікти та рубать.
Пішли латинців потрошити;
Рутульців шпиговать, кришити
Та ба! Як Турна б нам достать.

144 Тепер без сорома признаюсь,
Що трудно битву описать;
І як ні морщусь, ні стараюсь,
Щоб гладко вірші шкандовать,
Та бачу по моєму виду,
Що скомпоную панихиду.
Зроблю лиш розпис іменам
Убитих воїнів на полі
І згинувших тут по неволі
Для примхи їх князьків душам.

145 На сей баталиї пропали:
Цетаг, Танаїс і Толон;
Од рук Енеєвих лежали
Порізані: Онит, Сукрон.
Троянців Гілла і Аміка
Зіпхнула в пекло Турна піка...
Та де всіх поіменно знать?
Там вороги всі так змішались,
Стіснились, що уже кусались,
Руками ж нільзя і махать.

146 Як ось і сердобольна мати
Енею хукнула в кабак,
Велів, щоб штурмом город брати,
Рутульських перебить собак.
Столичний же Лаврент достати,
Латину з Турном перцю дати;
Бо цар в будинках ні гу-гу.
Еней на старших галасає,
Мерщій до себе їх ззиває
І мовить, ставши на бугру:

147 "Моєї мови не жахайтесь
(Бо нею управля Зевес)
І зараз з військом одправляйтесь
Брать город, де паршивий пес,
Латин зрадливий п'є сивуху,
А ми б'ємось зо всього духу.
Ідіть паліть, рубайте всіх;
Громадська ратуш, зборні ізби
Щоб наперед всього ізслизли,
Амату ж зав'яжіте в міх".

148 Сказав, і військо загриміло,
Як громом, разним оружжям;
Построїлось і полетіло
Простесенько к градським стінам.
Огні через стіну шпурляли,
До стін драбини приставляли
І хмари напустили стріл.
Еней, на город руки знявши,
Латина в зраді укорявши,
Кричить: "Латин вина злих діл".

149 Якиї в городі остались,
Злякались од такой біди,
І голови їх збунтовались,
Не знали утікать куди.
Одні тряслись, другі потіли,
Ворота одчинять хотіли,
Щоб в город напустить троян.
Другі Латина визивали,
На вал полізти принуждали,
Щоб сам спасав своїх мирян.

150 Амата, глянувши в віконце,
Уздріла в городі пожар;
Од диму, стріл затьмилось сонце;
Напав Амату сильний жар.
Не бачивши ж рутульців, Турна,
Вся кров скипілася зашкурна,
І вмиг царицю одур взяв.
Здалося їй, що Турн убитий,
Через неї стидом покритий,
Навік з рутульцями пропав.

151 їй жизнь зробилася немила,
І осоружився ввесь світ.
Себе, олимпських кобенила;
І видно ізо всіх приміт,
Що глузд остатній потеряла;
Бо царськеє обрання рвала,
І в самій смутній сій порі,
Очкур круг шиї обкрутивши,
Кінець за жердку зачепивши,
Повісилась на очкурі.

152 Амати смерть ся бусурманська
Як до Лавинії дойшла,
То крикнула "уви!" з-письменська,
По хаті гедзатись пішла.
Одежу всю цвітну порвала,
А чорну к цері прибирала,
Мов галка нарядилась вмах;
В маленьке зеркальце дивилась,
Кривитись жалібно училась
І мило хлипати в сльозах.

153 Такая розімчалась чутка
В народі, в городі, в полках,
Латин же, як старий плохутка,
Устояв ледве на ногах.
Тепер він берега пустився
і так злиденно іскривився,
Що став похожим на верзун.
Амати смерть всіх сполошила,
В тугу, в печаль всіх утопила,
Од неї звомпив сам пан Турн.

154 Як тілько Турн освідомився,
Що дав цариці смерть очкур,
То так на всіх остервенився,
Підстрелений мов дикий кнур.
Біжить, кричить, маха руками
І грізними велить словами
Латинцям і рутульцям бой
З енеївцями перервати.
Якраз противні супостати,
Утихомирясь, стали в строй.

155 Еней од радости не стямивсь,
Що Турн виходить битись з ним
Оскалив зуб, на всіх оглянувсь
І списом помахав своїм.
Прямий, як сосна, величавий,
Бувалий, здатний, тертий, жвавий,
Такий, як був Н е ч е с а-князь;
На нього всі баньки п'ялили,
І сами вороги хвалили,
Його любив всяк — не боявсь.

156 Як тілько виступили к бою
Завзята пара ватажків,
То, зглянувшися між собою,
Зубами всякий заскрипів.
Тут хвись! шабельки засвистіли,
Цок-цок! — і іскри полетіли;
Один другого полосять!
Турн перший зацідив Енея,
Що з плеч упала і керея,
Еней був поточивсь назад.

157 І вмиг, прочумавшись, з наскоком
Еней на Турна напустив,
Оддячивши йому сто з оком,
І вражу шаблю перебив.
Яким же побитом спастися?
Трохи не лучше уплестися?
Без шаблі нільзя воювать.
Так Турн зробив без дальней думки,
Я к кажуть підобравши клунки,
Ану! Чим тьху навтіки драть.

158 Біжит пан Турн і репетує,
І просить у своїх меча;
Ніхто сердеги не ратує
Од рук троянська силача!
Як ось іще перерядилась
Сестриця і пред ним явилась
І в руку сунула палаш;
Оп'ять шабельки заблищали,
Оп'ять панцирі забряжчали,
Оп'ять пан Турн оправивсь наш.

159 Тут Зевс не втерпів, обізвався,
Юноні з гнівом так сказав:
"Чи ум од тебе одцурався?
Чи хочеш, щоб тобі я дав
По паністарій блискавками?
Біда з злосливими бабами!
Уже ж вістимо всім богам:
Еней в Олимпі буде з нами
Живитись тими ж пирогами,
Які кажу пекти я вам.

160 Безсмертного ж хто ма убити?
Або хто може рану дать?
Про що ж мазку мирянську лити?
За Турна щиро так стоять?
Ютурна на одну проказу,
І певне по твому приказу,
Палаш рутульцю піддала.
І поки ж будеш ти біситься?
На Трою і троянців злиться?
Ти зла їм вдоволь задала".

161 Юнона в первий раз смирилась,
Без крику к Зевсу річ вела:
"Прости, паноче! проступилась,
Я, далебі, дурна була;
Нехай Еней сідла рутульця,
Нехай спиха Латина з стульця,
Нехай поселить тут свій рід.
Но тілько щоб латинське плем'я
Удержало на вічне врем'я
Імення, мову, віру, вид".

162 "Іноси! сількісь! як мовляла", —
Юноні Юпитер сказав.
Богиня з радіщ танцювала,
А Зевс метелицю свистав.
І все на шальках розважали,
Ютурну в воду одіслали,
Щоб з братом Турном розлучить;
Бо книжка Зевсова з судьбами,
Не смертних писана руками,
Так мусила установить.

163 Еней махає довгим списом,
На Турна міцно наступа,
"Тепер, — кричить"---. підбитий бісом,
Тебе ніхто не захова.
Хоть як вертись і одступайся,
Хоть в віщо хоч перекидайся,
Хоть зайчиком, хоть вовком стань,
Хоть в небо лізь, ниряй хоть в воду,
Я витягну тебе спідсподу
І розмізчу погану дрянь".

164 Од сей бундючної Турн речі
Безпечно усик закрутив
І зжав свої широкі плечі,
Енею глуздівно сказав:
"Я ставлю річ твою в дурницю;
Ти в руку не піймав синицю,
Не тебе, далебіг, боюсь.
Олимпські нами управляють,
Вони на мене налягають,
Пред ними тілько я смирюсь".

165 Сказавши, круто повернувся
І камень пудів в п'ять підняв;
Хоть з праці трохи і надувся;
Бо бач, не тим він Турном став.
Не та була в нім жвавость, сила,
Йому Юнона ізмінила;
Без богів ж людська моч пустяк.
Йому і камень ізміняє,
Енея геть не долітає,
І Турна взяв великий страх.

166 В таку щасливую годину
Еней чимдуж спис розмахав
І Турну, гадовому сину,
На вічний поминок послав;
Гуде, свистить, несеться піка,
Як зверху за курчам шульпіка,
Торох рутульця в лівий бік!
Простягся Турн, як щогла, долі,
Качається од гіркой болі,
Клене олимпських єретик.

167 Латинці од сього жахнулись,
Рутульці галас підняли,
Троянці глумно осміхнулись,
В Олимпі ж могорич пили.
Турн тяжку боль одоліває,
К Енею руки простягає
І мову слезную рече:
"Не жизни хочу я подарка;
Твоя, Анхизович, припарка
За Стикс мене поволоче.

168 Но єсть у мене батько рідний,
Старий і дуже ветхих сил;
Без мене він хоть буде бідний,
Та світ мені сей став не мил;
Тебе о тім я умоляю,
Прошу, як козака, благаю,
Коли мені смерть задаси,
Одправ до батька труп дублений;
Ти будеш за сіє спасений,
На викуп же, що хоч, проси".

169 Еней од речі сей змя’гчився
І меч пінятий опустив;
Трохи-трохи не прослезився
І Турна ряст топтать пустив.
Аж зирк— Палантова лядунка
І золота на ній карунка
У Турна висить на плечі.
Енея очі запалали,
Уста од гніву задрижали,
Ввесь зашарівсь, мов жар в печі.

170 І вмиг, вхопивши за чуприну,
Шкереберть Турна повернув,
Насів коліном злу личину
І басом громовим гукнув:
"Так ти троянцям нам для сміха
Глумиш з Паллантова доспіха
І думку маєш буть живим?
Паллант тебе тут убиває,
Тебе він в пеклі дожидає,
Іди к чортам дядькам своїм".

171 3 сим словом меч свій устромляє
В роззявлений рутульця рот
І тричі в рані повертає,
Щоб більше не було хлопот.
Душа рутульська полетіла
До пекла, хоть і не хотіла,
К пану Плутону на бенькет.
Живе хто в світі необачно,
Тому нігде не буде смачно,
А більш, коли і совість жметь.