Ждать от гудков и многоточий
электрозвук, обрубок-текст,
желать чужое «я» на ощупь,
как инвалид, беря протез –
точней «особенный» (едва ли) –
невмоготу: «Вези, шофёр!» –
под речь, немее полинялой
иконки, вдавшейся в салон,
спешу на рейс междугородний,
тревожно теребя билет,
как вдруг колясочник проворный
рукой, протянутой ко мне,
сказал – то был ладонный говор –
своё буквальное «привет»…
Наушниками скрыл от слуха
автобуса шансон, сериал,
но даже музыка, как муха,
меня бесила, я страдал:
кого-то остро не хватало –
острей, чем угол пандуса –
с него я вылетел из сна
на автостанцию квартала,
где мужичок, лицом – дитя
раскосое, ко всем прохожим
подходит с помощью: рюкзак,
иль сумку донести, твердя:
«Я – ПОЛЕЗНЫЙ, Я – ХОРОШИЙ» –
подумалось: «и мне бы так»…
И вот: с друзьями на застолье
в кругу, обнявшись – лоб ко лбу:
закуска, танцы, песни, пойло,
но что-то мечется изну-
тривенно мотыльком наружу:
другими заменять костыль
не то, а вкапываться глубже –
лишь чётче различать мосты –
и это ценно, но не больше,
а цельность, что ль, в дорожных «меж»,
или на мёртвом: «Temet nosce»,
иль «я» само всего лишь плешь? –
не знаю. Встал, и кто-то в спальне
спросил: – Особенный? – Едва ли.
Красноярск – Братск, XX.XX.20XX