Жара стоит на холме, словно Наполеон,
Заложив руку за борт жилета,
И лорнирует впавший в оцепенение склон
Лучами невыносимого света.
Температуру воздуха учишься определять
По оттенку теней,- чем жарче, тем сизоватее.
Видишь девочку, которая через трубочку всасывает мать:
Выпьет – наступит момент зачатия.
Иду пока вру по ковру из сухих стебельков,
Солнце размахивает руками, напоминая Шиву.
Кажется, Лета выплеснулась из берегов,-
В жидком воздухе бултыхаются мёртвые и живые.
На рассохшейся лавке парочка мертвецов
С задремавшим бомжом терпеливо ведут беседу,
Изредка убирая со лба травяной покров,
Смахивая жучков на соседа.
Они объясняют: когда пройдет порог болевой,
По прежнему продолжаешь мучиться от жажды.
А чтобы научиться дышать под землёй
Пришлось отрастить специальные жабры.
Мертвецы поворачиваются, если кто их помянет,
И идут на зов спиною вперёд.
Я глотаю мороженое, хрупкое, как пергамент,
Липкое, словно мёд.
Жара забивает все щели, как стекловата,
И не спадает, сколько погоду не гугли.
Лёгкие трутся о седую щетину асфальта,
Ноздри втягивают в бронхи горящие угли.