Она почти что в матери годилась,
Но матерью мне все же не была.
Каким теплом глаза ее искрились,
Как нежно она за руку брала!
С каким порывом страсти отзывалась
На тихое прикосновенье к ней!
И то, что мы друг другу отдавались, -
Да будет прощено и мне и ей!
Хоть стан ее был некрасив, не тонок,
Да и на внешность милой не была.
В свои лета она совсем ребенок,
И легкой кротостью тогда меня взяла.
Ее саму жизнь не разбаловала,
Без мужа дочку ростила она.
И все страданья в свой черед узнала,
Что женщинам отмерены сполна.
Отмерено сполна ночей тревожных,
И смен работ и слез в углу тайком.
И ласковость соседушек безбожных,
Как будто стороживших за углом.
Как много дел им до чужого горя!
Как много чести до чужих грехов!
"А уж отцов у девки точно двое,
Явился третий, да и был таков!".
И вот она растила в одиночку,
Здоровье по больницам растеряв,
Свою любимую единственную дочку,
Ни красоты, ни счастья не узнав.
И разве стать могла она красивой,
Глуша мрак жизни дымом и спиртным?
Не стала даже капельку счастливей,
С сожителем живя очередным.
Лишь улыбаться грустное искусство
Доступно стало бледному лицу.
Хоть женщина не любит, в сердце пусто,
Но свет улыбки режет темноту.
Напрасно ли тогда мы повстречались?
Ей уж за сорок, я ж почти юнец.
Но как мы друг пред другом открывались!
И я же был влюбленный, наконец.
Я сам тянулся словно к солнца бликам,
К потерянной как будто бы душе.
Но мир познав столь чувственно-великий
Мы больше с ней не встретились уже.
Судьба порою многие разводит
Живые и любимые сердца.
А что потом в тех душах происходит -
Никто не знает точно до конца.
Быть может мы с ней к счастью разлучились,
Хоть час той встречи и коротким был.
Она почти мне в матери годилась,
И кажется, что я почти любил.