А он творил! И камень оживал,
Под незабвенными руками.
Да неужели он все время горевал,
Имя другой шептал устами?
Вдруг он заметил, и доверчивой улыбкой.
Озарил. И протянул к ней руки.
Какой зловещей было пыткой,
Знать, что скажет, несмотря на муки.
«Домой уйдешь!», а голос как чужой.
От выстрела, как будто, отшатнулся.
Обнять, прижать, назвать его «родной»!
Но для него же лучше, чтобы он вернулся!
Бросав себя на жертвенный огонь дрожала. ,
А он презрительно спросил: «Наигралась, злая?»
Упрек как лезвие, но возражать не стала.
Смотрела в спину уходящему. Упала.
На камни. Не сознавая то, что плачет.
А слезы то живые льют! Такие горячие!
И слева стук, никак не ожидала
Руку к груди, тихонечко прижала.
Там гордое своей же человечностью,
Ей подтверждение, что боль не будет вечностью.
Держась одной рукой за сердце пламенное,
Сказала с горьким юмором «А что, мне будет, каменной?»