Бойко Ламбовски Вестник Вестоносец

Красимир Георгиев
„ВЕСТОНОСЕЦ” („ВЕСТНИК”)
Бойко Панов Ламбовски (р. 1960 г.)
                Болгарские поэты
                Перевод: Виктор Куллэ


Бойко Ламбовски
ВЕСТОНОСЕЦ

С картонени шлемове, с глъчка се върнаха воините,
за спомен се снеха, умиха ръцете си с газ,
и ми викнаха: – Тичай, момче, и поръчай на хората
да приготвят курбан за героите, сиреч за нас.

Без да мисля, аз хукнах; аз бях специално обучен
да промушвам Вестта между огън, земя и вода.
Нямах вече другари, затуй пък усмихнати кучета –
цял кордон от зъби, охраняваха мойта следа.

Като жива стрела, като умен куршум цепех въздуха,
и крещях до прегракване с криви, усърдни уста.
– Мене слушайте, хорица! – виках. Но те не помръдваха,
и през мен си намигаха. Сякаш ме нямаше там.

Зад гърба си те пазеха своите вехти надеждици
както крие затворникът фас от пазача суров.
И различно животът челата им с нокът бележеше,
но дълбоко, дълбоко бе всеки на гордост готов.

Но дълбоко, дълбоко сме всички ятаци на дявола,
а пък дяволът шепне, че воините нямат лица;
че зад техните брони кръвта е лукава и ялова;
че с корона картонена всеки изглеждал би цар.

Затова спирам аз – като кост във гръкляна на пътя,
и крещя, че не съм вестоносец победен, че са
два бодила очите ми, често навътре обърнати,
и че сам ще изправя и сам ще си счупя гласа.

Тук отвързвам сандалите – друг да изпратят нататък,
Който тича по-бързо и по-гръмогласно реве,
та да може да стигне и да се завърне обратно,
без да види стената, иззидана от гърбове.

               1983 г.


Бойко Ламбовски
ВЕСТНИК (перевод с болгарского языка на русский язык: Виктор Куллэ)

Щеголяя картонными шлемами, грязные, шумные –
возвратились солдаты. Сварганили фото на память.
В керосине отмылись и крикнули мне: – Ну-ка, шустро
сообщи этим людям, чтоб пир приготовили, парень!

Я бежал, не задумываясь. Я был натаскан отлично –
земли, воды и пламя минуя надменно, как бог.
Я давно уже жил без друзей, но собаки улыбчивые
сторожили мой след частоколом корявых зубов.

Как живая стрела, как разумная пуля, со свистом
рассекая пространство – усердным растресканным ртом
я, срываясь, кричал: – Эй, людишки! Оглохли?.. – но, свински,
не внимали они. Лишь моргали друг другу. Потом

за спиной они прятали ветошь надежд своих радужных,
как последний бычок – от тюремщика – в поте лица –
арестант. И по-разному лбы их судьба исцарапала –
глубоко. Но – глубоко гнездилась гордыня в сердцах.

Но глубоко, глубоко мы все в себе дьявола чувствуем.
Он нам шепчет, что лица у воинов стерты, что зря
так бесплодно и мелко пульсирует кровь под кольчугами;
что в картонной короне так просто сойти за царя.

И позтому – стоп! Остановка – как кость, застревающая
в гибком горле дороги. Я вовсе не вестник победы.
Я кричу вам, что сам искалечу свой голос срывающийся;
что глаза – два шипа, зачастую направленных в бездну

мозга. Здесь расшнурую сандалии. Пусть посылают
тех, кто мчится быстрее и громогласней вопит –
чтобы он добежал и вернулся обратно, обласканный...
Не заметив картонной стены из сомкнувшихся спин.