«Тот самый Мюнхгаузен». Бароны встретились
Дневниковая заметка 25 декабря 2011 г. Ранее выложена в ЖЖ и на Вордпрессе.
Почти совсем серьезное исследование о герое комической фантазии том самом бароне Мюнхгаузене, и почему он велел улыбаться. ;
Кто такой барон Мюнхгаузен? Человек, который обещал вернуться. Но так и не ушел.
Сопоставление между собой пьесы Григория Горина, его же киносценария и фильма Марка Захарова (все — под названием «Тот самый Мюнхгаузен») дело полезное и увлекательное. Для любителей наблюдать развитие образа, а равно для любителей абсурда. Представим себе, что встретились даже не два, а три барона — вернувшись с Луны, разумеется — и выясняют вопрос: «Ты кто такой? — Я тот самый Мюнхгаузен. — Нет, это я тот самый. — А я тогда кто, если не тот самый Мюнхгаузен?» И весь Ганновер получает бездну удовольствия. (А госпожа баронесса, тем временем, разумно пользуясь суматохой, сохраняет имение в своих руках). Все верно: каждый из них — тот самый Мюнхгаузен в Ганновере того самого Горина. Только их трое. Хорошо хоть имя тройное — Карл Фридрих Иероним. Можно поделить.
Нет, не шутя с первого взгляда понятно, что речь идет об одном и том же герое, но, так сказать, в разных возрастах и с небольшими изменениями. Все дело в этих изменениях. Потому что, чтобы разница получилась впечатляющей, не нужно менять многое. Достаточно изменить несколько деталей, и вот эти-то отличия бросятся в глаза.
Фокус-покус в том, что основная проблема остается в общем одна и та же (хотя поставлена она каждый раз со своими особенностями, с разной остротой), но знаменитый финальный призыв «Улыбайтесь» попадает в три разных контекста, и каждый раз звучит неодинаково.
Но сначала о литературных родственниках господина барона.
Значительные произведения о конфликте личности и общества с темой «ухода» — достойная уважения семья, к которой принадлежит и «Тот самый Мюнхгаузен». Родство его довольно легко устанавливается. Это не значит, что господин барон неоригинален — значит лишь, что он не так уж одинок. Отлавливать литературные ассоциации-реминисценции всегда интересно, но из родственников господина барона я сейчас назову троих наиболее близких, по моему мнению.
Пьеса «Тень» Евгения Шварца на мотив сказки Андерсена. Там, как мы помним, жители сказочного королевства человека Ученого объявляют Тенью (сравним — в «Мюнхгаузене» живого объявляют мертвецом). Ученого, говорящего правду, объявляют клеветником и казнят. Потом его поневоле воскрешают (если он мертв, то и захватившая власть его Тень не может жить) и даже предлагают всевозможные блага, но Ученый уходит из королевства вместе с Аннунциатой. (Так и в финале пьесы «Тот самый Мюнхгаузен» барон уходит на Луну вместе с Мартой).
Другой родственник, настолько важный, что имя его вызывает священный трепет, — сочинение Ивана Карамазова «Великий Инквизитор». «Завтра сожгу Тебя. Dixi». Это на первый взгляд параллель вызывающая, на второй она очевидна. Из собственных глубоких убеждений инквизитор бросает в темницу и намеревается сжечь на костре воскресшего и явившегося в его город Иисуса Христа, о котором он безошибочно знает, что это — тот самый Христос, которому он поклоняется. По его мнению, сложившемуся после долгих искренних раздумий, так будет лучше. Рамкопф и баронесса все-таки «не убийцы же» — собрались казнить не барона Мюнхгаузена, а только его человеческое достоинство и незаконные притязания на собственное имя. Между тем кто-кто, а они безошибочно знают, что это — тот самый непонятый и погибший после неправедного суда современников герой Мюнхгаузен, которому они поклоняются в Ганновере, стремясь распространить культ по Германии и миру. Накануне казни инквизитор приходит в темницу, чтобы объяснить лично Иисусу мотивы своего решения. Накануне того, как барон Мюнхгаузен «воскреснет», баронесса, адвокат и бургомистр знают об этом (ведь все четверо — участники одного заговора) и в приватной беседе оказывают Карлу мотивированное сопротивление: «Вы похоронены, у Вас есть могила…» Инквизитор считает, что его соображения — высшего порядка, баронессе и Ко лучше оставить все как есть из своих простых личных интересов. Выслушав инквизитора, Пленник целует его, после чего тот отпускает Его на свободу, оставаясь, однако, при своей идее насчет блага и потребностей человека. Мюнхгаузен не человеколюбив настолько, чтобы целоваться со своими мучителями и спасать их от тяжкого греха, пробуждая их человечную сущность, но отправиться на Луну ради доказательства истины он готов.
И в пьесе, и в сценарии Григория Горина без особенных обиняков проводится мысль, что беспокойный сосед Мюнхгаузен — это, так сказать, «неузнанный святой». Аккуратнее: он — человек из тех, кого не понимают и преследуют, пока они здесь, но признают святыми после их ухода. (Не устраивает слово «святой» — можно подставить «герой», «мученик истины», «гений»). Но покуда барон еще здесь, он — всего лишь вызов устоявшемуся образу жизни. Слишком не похож на святого — с точки зрения окружающих, и обе стороны доставляют одна другой лишние проблемы. Тем не менее, в наличии два существенных признака: барон — бескомпромиссный страдалец за правду и совершает чудеса — то есть, он расширяет представление о том, что возможно. Чудеса его при этом не обманные, а научно обоснованные — результат открытий. Вопрос славы его не занимает — но заботят вопросы счастья Марты, доброго имени, непотерянного времени и истины: «Я всегда говорю только правду!»
Тут-то и приобретают значение небольшие, но броские отличия между разными лицами того самого барона. В пьесе барон Мюнхгаузен — куда как более проблемный сосед и знакомый, чем в сценарии и в фильме. Впервые встретившись с ним без должной подготовки и пиетета, его-то как раз труднее всего из троих принять за «святого» и легче всего — за дядю с колеблющейся крышей. Самый старший из троих Мюнхгаузенов по возрасту — мужчина, достигший полноты расцвета (лет пятидесяти). C первых шагов — эксцентричный, спешащий (часы для него — не слишком быстрая, а поразительно медленная машина. «Как она умудряется отсчитывать столетия, просто не понимаю…»), повелевает временем и стихиями, видимо, часть своей волшебной силы сообщая домашним («Милая, сходи поторопи огонь»). Так вообще он добродушный, но неизвестно, что в следующую минуту выкинет. Из троих Мюнхгаузенов он труднее всего сдерживается, легче всего обижает других людей (кого не любит) и ругается: почему местный пастор отказывается венчать его с Мартой? — » Потому что – дурак!» Будучи доведен до белого каления пастором, обвинившим его во лжи несправедливо и высокомерно, начинает вбивать в стену гвоздь среди своих охотничьих трофеев: » Здесь я повешу его голову, иначе мне опять не поверят!..» И ведь это самый правдивый человек! Каково поладить с таким соседом? Да им можно гордиться…если выживешь.
По ходу действия выясняется, что на деле этот барон не столько опасный для мирных обывателей, сколько хрупкий человек, нуждающийся в заботе и любящей жалости. «Ты знаешь, Марта, почему я перестал быть Мюнхгаузеном? Потому что тогда в кабинете, три года назад, выстрелил в воздух. Такой отличный стрелок, а в себя не попал… Они мне этого никогда не простят… Что ж… Будем честными до конца!» Но это уж потом, и для зрителей — не для ганноверцев.
Барон Мюнхгаузен в пьесе самый гордый из троих Мюнхгаузенов:
«Бургомистр. Во всяком случае, весь город перестанет смеяться над вами.
Мюнхгаузен. Не смеяться, а подсмеиваться. Это разные вещи!»
В сценарии и фильме барон говорит по-другому: «Я не боялся казаться смешным…Это не каждый может себе позволить.» (И эти слова я люблю).
В киносценарии барон по сравнению с пьесой моложе, меньше шумит и несколько лучше держит себя в руках — очевидно, Марта из последних сил на него влияет. Здесь это человек средних лет, но без определенного возраста — «высокий человек с веселыми глазами, в парике, с дымящейся трубкой в зубах».
Самое главное, на мой взгляд, что говорится в сценарии об этом человеке: все время упоминается, что барон что-нибудь делает весело, или что в его доме что-нибудь происходит весело. Но одновременно автор без посредников-исполнителей дает понять, что на самом деле его Мюнхгаузен — грустный человек. Это нужно прочесть о нем и запомнить прежде, чем дойдет до финала и «Улыбайтесь»:
» Он прошел мимо коллекции часовых механизмов, весело побуждая их к движению…»
«Глаза Мюнхгаузена продолжали смеяться, но сам он принял позу огорченного и глубоко задумавшегося человека…»
» Он взмахнул рукой, словно дирижер. И зазвучала уже знакомая нам мелодия. Немного грустная, но, видимо, одна из любимых для хозяина дома.» Тема танца Марты и Карла названа «наивно-шутливой». Слово «весело» повторяется, как рефрен. Но улыбка господина барона не всегда веселая.
«Мюнхгаузен грустно улыбнулся и пошел в обратную сторону».
И здесь, наконец, должен быть назван еще один родственник нашего господина барона — наверное, это родство самое неожиданное в свете сказанного выше. Последняя фраза киносценария — барон поднимается по веревочной лестнице:
«Даже после надписи «Конец фильма» он весело и отчаянно лез вверх».
Откуда это «весело и отчаянно»? — из знаменитейших стихов, баллады «Макферсон перед казнью», вариант Роберта Бернса, перевод Самуила Маршака:
«Так весело,
Отчаянно
Шел к виселице он.
В последний час
В последний пляс
Пустился Макферсон…»
Оригинал (как у Бернса):
«Sae rantingly, sae wantonly,
Sae dauntingly gaed he;
He play’d a spring, and danc’d it round,
Below the gallows-tree».
Идя на виселицу, Макферсон, по преданию, приплясывал, пел и играл на скрипке. Это скрипка в киносценарии Горина о Мюнхгаузене тоже есть (хотя ее нет в фильме). Мюнхгаузена пришли арестовывать за его «войну с Англией». Отдав шпагу, он берет у музыканта скрипку и играет «свое любимое место».
» Чистая, щемящая душу мелодия понеслась из открытых окон трактира. Второй вооруженный отряд гвардейцев обнаружил у трактира плотную толпу слушателей.
Мюнхгаузен был в ударе. Многие плакали. Играл мастер.»
Святой, Иисус и — пират Макферсон? Возможно ли такое сближение? Возможно, если вспомнить, что Иисус был распят на кресте между двумя разбойниками, и один из них — тот, который пожалел — должен был оказаться вместе с Ним в Царствии Небесном.
И в киносценарии, и в пьесе лучше, чем в фильме, показано, что барон — человек травленый, а не просто непонятый. За Мюнхгаузеном в пьесе бегают мальчишки и кричат «Чокнутый барон!» В киносценарии так описывается замок Мюнхгаузена: «Обшарпанная стена, примыкавшая к воротам, была исписана многочисленными надписями, в том числе и не очень лицеприятными для барона. Некоторые надписи сопровождались иллюстрациями».
Вместе с тем и в киносценарии и в пьесе много таких вещей, которые могут не прийтись по душе верующему христианину. Дело в том, что, хотя барон — искренний приверженец Истины, готовый пострадать за нее, он не является другом церкви и сторонником требуемого ею от своих чад соблюдения необходимых формальностей (если можно так сказать, потому что я никого не хочу обидеть). Венчаться — это желание Марты, Карл спокойно мог бы жить с ней, как живет, но идет навстречу любимой женщине. И в киносценарии, и в пьесе — но не в фильме — между бароном и пастором происходит такой диалог, свидетельствующий, что взаимопонимание между ними невозможно:
«— Хватит валять дурака! Вы погрязли во вранье, вы купаетесь в нем, как в луже… — пастора мучила одышка, и он яростно погонял лошадь. — Это грех!
— Вы думаете?
— Я читал вашу книжку!
— И что же?
— Что за чушь вы там насочиняли!
— Я читал вашу — она не лучше.
— Какую?
— Библию.
— О Боже! — Пастор натянул вожжи. Бричка встала как вкопанная.
— Там, знаете, тоже много сомнительных вещей… Сотворение Евы из ребра… Или возьмем всю историю с Ноевым ковчегом.
— Не сметь! — заорал пастор и спрыгнул на землю. — Эти чудеса сотворил Бог!
— А чем же я-то хуже! — Мюнхгаузен выпрыгнул из брички и уже стоял рядом с пастором. — Бог, как известно, создал человека по своему образу и подобию!
— Не всех! — Пастор стукнул кулаком по бричке.
— Вижу! — Барон тоже стукнул кулаком по бричке. — Создавая вас, он, очевидно, отвлекся от первоисточника!«
Мюнхгаузен — человек ума предерзостного и преисполненный гордыни. А как же иначе — с точки зрения пастора? (Предположу, что если бы на месте пастора оказался какой-нибудь вольнодумный священник эпохи Возрождения, типа легендарного фра Лоренцо, специалиста по гонимым возлюбленным, — кто знает, может быть, они и поладили бы с бароном).
Кроме того, хотя сам диалог эффектен, нельзя не признать, что остроумие господина барона здесь бьет мимо цели. (Должно быть, на него так действует пыл полемики). Барон, действительно, — автор книги о своих приключениях, однако пастор не является автором Библии.
Но при всей этой гордыне и пренебрежении религиозной догмой в пьесе и киносценарии ставится вопрос о посмертном прощении Мюнхгаузена церковью (которая наложила на наглеца «негласное проклятие») и даже почти что о его … канонизации. Самое забавное, что действует в этом направлении не кто-то, а именно предприимчивая баронесса Якобина, конечно, ради семейного дела. Имею неотвязное подозрение, что Библию (не Евангелие) с автографом святого Матфея в баронскую библиотеку подбросила именно она. Сообразительная женщина! И так-таки старалась сделать что-то полезное для мужа. (Сама того не желая, облегчила для него задачу воскресения).
Пастора в пьесе и киносценарии зовут Франц Мусс (Франц Должен). От пастора в фильме он отличается агрессивностью и более ярко выраженным неприятием Мюнхгаузена. Если барон наделен чертами…гонимого просветителя, то пастор — чертами фарисея. Он не просто напуган странными выходками Мюнхгаузена — он проклинает его и обвиняет во лжи, хотя сам только что видел все его трофеи — доказательство правдивости рассказов о подвигах.
Все эти сложные и спорные моменты, связанные с религиозными ассоциациями, по возможности убраны в фильме Марка Захарова, а образ пастора, потребовавшего полного отречения барона, значительно смягчен. (Вспомним, как он мирно кушает в доме покойного Мюнхгаузена, в гостях у баронессы Якобины — в пьесе и сценарии он только приходит по ее приглашению на переговоры о прощении и возможной канонизации Мюнхгаузена). Но в фильм привнесена другая ассоциация из того же ряда, сильнейшая. «Я буду свидетельствовать, что ты Мюллер. Я предам тебя», — и с этими словами Марта целует Карла, заставляя зрителей, глядящих на Мюнхгаузена, вспомнить также Христа.
По сравнению с фильмом в пьесе и киносценарии более подробно дана предыстория эпохального развода господина барона: его брака, отношений с супругой и сыном, знакомства с Мартой. Еще одно небольшое, но значительное отличие: в пьесе и киносценарии барон заявляет, что он не испытывал никогда нежных чувств к навязанной ему невесте, — «Нас познакомили еще в колыбели, и моя супруга мне сразу не понравилась», » в церкви на вопрос священника…я честно ответил «Нет!» — о ее же чувствах в ту пору барон не говорит ничего. В фильме это индивидуальное неприятие со стороны жениха превратилось во взаимное отторжение нареченных: «Якобина с детства не любила меня и, надо отдать ей должное, сумела вызвать во мне ответные чувства», «на вопрос священника…мы оба ответили «Нет!» (а не один только барон, как было в литературной основе).
Не сомневаясь в честности господина барона, я все же позволю себе высказать сомнения в его проницательности. Кто ведает сердце женщины? — точно не мужчина, улетающий на ядре. ; В начале их столь печального супружества баронесса с очевидностью тянулась к супругу и искала сближения на почве общих интересов. Способ, при помощи которого был соблазнен сбежавший барон и зачат наследник Феофил, явно вдохновлен комедией «All is well that ends well», принадлежащей перу известного драматурга, друга нашего барона по переписке, и в свою очередь вдохновленной «Декамероном» Боккаччевым. Но в киносценарии повзрослевший (но не дозревший) Феофил цитирует «Гамлета», и баронесса восклицает «Что за пошлость!» Можно предположить, что после своего любовного фиаско с Мюнхгаузеном она в Шекспире разочаровалась и с тех пор его забросила. ;-)
Насчет Феофила в первооснове тоже сообщаются некие данные, которые можно принять за неувязку и потому уличить правдивого Мюнхгаузена в семейной несправедливости. В пьесе барон обвиняет баронессу в том, что она с детства отгородила сына «от губительной дружбы с отцом», а Феофила — в том, что он «будучи послушным мальчиком, не искал этой дружбы» . Потому «его память об отце не больше, чем память табуретки о дубовой роще…» Но ведь и сам господин барон во времена детства и отрочества сына своего Феофила отнюдь дома не сидел: «Я вернулся в полк, прошел с ним полмира, участвовал в трех войнах, где был тяжело ранен в голову. Вероятно, в связи с этим возникла нелепая мысль, что я смогу прожить остаток дней в кругу семьи». Это согласно киносценарию. Согласно пьесе, барон в период своего брака совершил несколько кругосветных путешествий. Неудивительно, что трехдневное общение с воспитанным без него сыном и женой оказалось для барона неприятно сюрпризным. Изучив вопрос, я прихожу к выводу, что если родственники барона были слишком нечуткими, то и сам барон был слишком независимым для благополучной семейной жизни.
Феофил вырос пародией на своего выдающегося отца: если барон призывает улыбаться, то его отпрыск — выставленный в смешном виде любитель патетики. Получается пара «культурный герой — трикстер», где участники поменялись ролями и подвергнут осмеянию первый, а не второй. (Статус героя как раз у отца, Мюнхгаузена. Феофил героем быть хочет, но не может — ибо представлен идиотом). Но в пьесе «Тот самый Мюнхгаузен» есть эпизод, показывающий, что Феофил, каков он не есть, все-таки унаследовал от отца отвращение к неправде:
» Рамкопф. Ну, не убийцы же мы в самом деле… Он пролетит не больше двух саженей и шлепнется на землю. Все посмеются…
Феофил. Какая низость! (Рамкопфу.) Да вы подлец! (Выхватил шпагу.) Защищайтесь!
Рамкопф (кричит). Тихо! Если вы способны хоть немного думать, подумайте!.. Мы же спасем его!.. Убедится, что он Миллер, и вернется к своим цветочкам… Или вы хотите его смерти?!
Феофил (после паузы). Нет, Рамкопф… Я не хочу его смерти. И главным образом потому, что вы будете стоять в почетном карауле».
Марта в пьесе и сценарии кажется мне интереснее, чем в фильме, потому что — разнообразнее. Понятно, почему она — женщина Мюнхгаузена. Сперва, покуда они вместе, видно, что Марта — слабее, чем ее Карл, больше зависит от общественного мнения. Она хочет венчаться, потому что ей больно, когда у нее шепчутся за спиной, и потому, что иначе ее не пустят в церковь. (Рядом с фрау Якобиной барону наверняка было неуютно потому, что властная баронесса желала подавить и подчинить себе испытательную и творческую натуру супруга). Карл знает Марту, лучше, чем она сама себя знает: если он станет, как все, она разлюбит его. (В фильм не попало). Но после того, как барон пробует стать «как все», и расставание все-таки происходит, видно, что Марта похожа на своего Карла и многое восприняла от него. Когда Карл попытался превратиться в преуспевающего обывателя, он стал именно таким, каким желала его видеть баронесса Якобина: «За три года вам удалось сделать из моего мужа то, что мне не удалось и за двадцать» — и тогда Марта ушла от него так же, как он ранее бежал от Якобины в войны и кругосветные путешествия, ушла как от навязанного ей чужого человека. И мыслить запоминающимися парадоксами она тоже вполне умеет: «У каждого своя логика, сударыня. Вы понимаете, что можно выйти замуж не любя. Но чтобы уйти любя, этого вам не понять!»
Теме отношения народа к чудящему барону в пьесе и сценарии уделено больше внимания, чем в фильме. В пьесе установлено разделение «голоса народа» между Томасом, верным слугой, единственным защитником образа барона от грязи и пыли, и Фельдфебелем, кричащими или молчащим в соответствии с требованиями начальства. В киносценарии подчеркнуто, что все, происходящее с бароном, для ганноверцев — шоу.
«— А потом она его разлюбит? — спросил зритель в цилиндре.
— Если вы знаете дальше, так не рассказывайте, — недовольно ответила сидящая рядом дама».
Тема войны с Англией…Точнее, войны с Англией и власти в Ганновере. «А имеет ли право Мюнхгаузен объявлять войну?» Это одно из моих любимых мест в фильме, много можно было бы о нем поразглагольствовать, поворачивая его так и эдак…но не будем преувеличивать международно-правовой аспект проблемы. Подойдем сейчас только с одной стороны. Исторически на момент событий правитель (не герцог, а курфюрст) Ганновера и король Англии — это одно и то же лицо, Георг Вильгельм Фридерик, он же Георг III. В пьесе «Тот самый Мюнхгаузен» это пикантное обстоятельство обыграть можно неотложно, потому что монарх Ганновера, называемый «его величество герцог» ни разу не появляется на сцене и производит впечатление далеко отсутствующего-раз приехавшего. Короля Англии зовут Георг, и герцога, которого заочно благодарят за торжество ганноверской демократии, тоже зовут Георг. Можно угадать, что имеют в виду одного человека, но в разных качествах, а слова барона к бургомистру: «Я знаю, вы достойный человек, в душе вы тоже против Англии…» приобретают дополнительный подрывной смысл.
В киносценарии и фильме дело другое — там появляется герцог, который по старой памяти носит имя Георг, но живет в Ганновере, увлекается портняжным делом и не очень представляет, где находится Англия. «Это же совсем рядом!» Как и главный герой-барон, герцог — человек творческий, и его увлечение так же, как и у Мюнхгаузена, может показаться странным для человека его положения. В отличие от главного героя-барона герцог при жизни признается гением («Гениально, как все истинное!» — ахает фрейлина, втайне разделяющая с ним портняжные утехи), ценит важность, показательно ответственен и подчеркнуто серьезен. От других требует того же. (Почему и не позволяет лить воду из памятника Мюнхгаузену). В отличие от сына главного героя, герцог не должен производить впечатление смешного идиота: «Умные глаза герцога отражали напряженную работу мысли». Итак, герцог всегда серьезен и с умными глазами. Но это не значит, что он никогда не улыбается. В самом конце киносценария, когда барона объявляют успешно возвратившимся с луны, «впереди стоял большой банкетный стол, за которым сидел добрый герцог и улыбался».
И вот теперь, когда мы опять пришли к этому треугольнику «ум-серьезность-улыбайтесь», давайте посмотрим на разные финалы «Того самого Мюнхгаузена». Свои мысли о финале фильма я уже записывала, повторять их не буду. Что же до пьесы и киносценария, то там в обоих случаях в финал помещена какая-то цитата, и узнать ее легко.
В финале пьесы нет никакой опасности для жизни господина барона — есть только уход вместе с возлюбленной, как в «Тени» Евгения Шварца. Сухим порохом из пушки дали залп в честь Мюнхгаузена. Барон, правда, обещает с Луны вернуться, но на поход должна уйти целая жизнь. Еще и уходит он вместе с Мартой по лунной дорожке — где у нас другая знаменитая лунная дорожка, лунный луч, по которому уходят? Как раз в том произведении, где прокуратор очень хотел, чтобы казни не было.
Но раньше, бургомистр говорит Мюнхгаузену: «Вам придется признать, что все это ложь… Ну, вроде неудачной шутки».
Я думаю, что в пьесе Григория Горина о Мюнхгаузене противопоставлены шутка и истина с одной стороны и ложь и преувеличенная серьезность с другой. Вначале, когда барон показывает рукопись Софокла, не сразу поймешь, серьезен он или шутит. Оказывается, что не шутит. Правда может звучать как шутка. Недаром в киносценарии и в фильме барон восхищается в своей Марте тем, что она — самая доверчивая. Предположение, ведущее к серьезнее некуда научному открытию, может вначале звучать как шутка. Финал пьесы о Мюнхгаузене как бы говорит: не бойтесь представить невозможное — и материя покорится вам. То, что казалось шуткой, может стать чудом.
В киносценарии — ничего безоблачного. И героиня остается здесь, и нет лунной дорожки. И цитата из баллады о Макферсоне напоминает, что мы все еще присутствуем при сцене казни. И зритель должен поверить в то, что при этих очевидных условиях как будто совсем уж немыслимо — что герой совершит чудо.
Когда Мюнхгаузен объявил, что отправится на Луну, «раздался общий тревожный вздох, все поднялись со своих мест, звякнули тарелки». «Улыбайтесь!» — звучит как успокоение: а вы поверьте, что все возможно. И обращен этот призыв не только к остающимся, но и к самому барону: «Музыка летела рядом с ним, она дарила ему уверенность и отвагу. За первыми метрами подъема побежали новые, еще и еще, без всякой надежды на окончание. Но он был весел, и это занятие нравилось ему».
Еще раньше, на свидании в тюрьме: «Марта попыталась улыбнуться, но это оказалось выше ее сил». Улыбка поддерживает, показывает, что человек не сдался.
» Улыбайтесь» означает «будьте сильными».
«Улыбайтесь» означает — » а вы поверьте в невозможное. Вдруг сбудется?»
Итого-сего-все того же-ничего. Даже самая лучшая экранизация не отменяет удовольствия от знакомства с литературной основой. Вот сколь многозначительна, оказывается, — для любителей искать многозначности — улыбка господина барона.