И не только улыбка, от которой хочется жить,
И не только способность во всякой нужде выживать,
Было что-то такое в нем…
Словно сосуд с огнём.
Будто горящий шар сердца
Он поднял над головой
И за собой повёл
Через туманности,
Сквозь черноту и боль неизвестности
К новой никем ещё не испытанной данности,
К новой никем ещё неизведанной местности.
И не то чтобы с детства эта мечта росла,
Да и профессии такой - космонавт - ещё не было,
Просто он терпел, когда центрифуга его трясла,
Казалось, от перегрузок спина в ложемент вросла,
Но ведь знал он откуда-то,
Что за гранью вымысла,
Засияет весна,
А не ядерное холодное шило.
И когда пришла пора произнести:
«Экипаж, взлетаю!»,
Он сказал «Поехали!» не по регламенту, потому лишь,
Что считал, юмор много легче латунной медали
(Сколько раз спасало его добродушие).
И когда давление скакало, будто мяч баскетбольный,
А корабль вращало, как щепку в вихре:
Небо, Африка, горизонт и больно
до потери сознания - перегрузка -
Он верил: выживет.
Не потому что страдание очищает
(Родина рая не обещает)
Просто каждую из 108-ми
Он проживал костьми
И духом,
Пропуская сквозь них весь мир.
А потом уже венчанный на царство, с королевой английской пивший чай,
Опекал он и учительницу свою старую, и односельчан.
Было что-то такое в нём.
Словно сосуд с огнём.
Словно душа чиста.
В Лавру, к мощам, а потом
С высокой трибуны - в защиту Храма Христа.
Уберечь не смогли,
рассыпалось его сердце не угольками в степи,
А звёздами на небосклоне таинственном.
Я хочу, чтоб еще тысячу лет имя его выстояло.