За моим дастарханом сидели они
И смеялись, и пели в зелёной тени.
И клялись, что я брат наилучший у них,
И летел тост за тостом, гремел звучный стих.
Все, что было моё - этим их наделил,
И пришедшего каждого я одарил.
Каждой просьбе ответил по мере я сил,
Думал прав я, когда их обильно кормил.
Думал я, когда я отойду в мир иной,
Все они будут вместе с моею семьей.
И помогут они, не щадя кошелька
Ведь щедра и добра была брата рука.
За моим дастарханом сидели они
И клялись в своей верности в светлые дни!
Но настала пора боли, жгучих потерь
И никто из родных не толкнул мою дверь!
И никто не сказал: "Брат ты болен и слаб,
Если раньше работал для нас всех, как раб,
То теперь, брат, тебе мы поможем гурьбой
Наша очередь, брат, приглядеть за тобой!".
Тишина. Никого. И напрасно я звал!
Ни один мне - ни долг, ни салем не отдал...
Бедность, голод и холод ко мне подкрались.
Ослабевший, порой проклинал свою жизнь.
До рассвета я ждал у стола у окна.
Я просил: "- Помогите!". В ответ - тишина.
И тогда мои боль и любовь отцвели,
И другие цветы в моём сердце взошли.
И сказал я тогда, что не буду их звать.
Поднимусь я один. Их не буду я ждать.
Пусть я плакал, но - встал, а поднявшись - пошёл,
И, взойдя на корабль, прочь его я повёл.
А теперь слышу жалобный часто я зов:
- Брат, приди! Сними тяжкие звенья оков!
Помоги! Защити, как нас раньше хранил!
Накорми нас, как раньше когда-то кормил!
Но нельзя вызволять тех, кого судит Бог,
За молчанье на просьбу и тяжкий мой вздох.
Прав во всем мой Владыка и мой Господин
Помнит он, что в беде я остался один!
Потому, отступая я в райскую сень,
Говорю: "Наступил справедливости день!
За моим дастарханом сидели они
В мои самые светлые тёплые дни,
А когда голодал я и плакал порой
Не подали ни хлеба, ни чаши с водой!