Мой приятель гуляет ночами,
замыкая в себе белый свет.
Он не брезгует ночи харчами,
ибо днем их практически нет.
А за ним, нервной тени подобно,
осторожно, но верно, ползет
проводник к идеалам загробным,
что питают тоскливый народ.
Мой приятель умеет бодаться,
и, внимая мирам, что вокруг,
он в украденной маске паяца
развлекает друзей и подруг.
Даже небо, и то потеплело
от его ироничных речей,
за которыми он столь умело
прячет дни от своих же ночей.
Мой приятель давно не страшится
благодарностей в виде хулы,
отраженной в искусственных лицах,
вечно ищущих выгодной мглы.
Он бросает, как дротики, шутки,
забывая о том, что судьба
умещается вечностью в сутки,
в чьих пределах и вечность слаба.
Мой приятель рисует мелками
на асфальте заветов Его,
изначально оправленных в камень,
а не в душу, что сдалась живой.
В каждом жесте он топит за веру
в беспредельность любви как добра,
обреченного плыть на галерах
из сегодняшних грез во вчера.
Мой приятель стесняется истин,
но упорно за ними бредет
по дорожке из умерших листьев
с древа жизни. Немой небосвод
подает ему странные знаки
призывая остаться собой
там, где может остаться не всякий,
ибо всякому нужен покой.
Мой приятель играет со страхом
на веселья невнятного куш.
Проигравшему - времени плаха,
победившему - кладбище душ.
Но какие бы ни были риски,
он идет, не взирая на тьму,
чтобы людям - далеким и близким -
стало так же светло, как ему.