Феликс Довжик
Земные мгновения
Часть вторая
На перекрестках
Где верные пути, дороги где мужские?
Куда и как идти – какой укажет гений?
Сумбур характеров и глупости людские –
все та же суета в потоке направлений.
Недоуменные вопросы
Сидят герои без обеда,
наивно разыграв дебют,
но, если это не победа,
зачем был праздничный салют?
Про дух борьбы свернулись сказки,
ушла начинка пирога,
куда таскаются салазки,
и где та мельница врага?
Кругом одни метаморфозы –
былое едет на песке,
кому ударили морозы
и боль зачем в тупом виске?
Пустых фигур мелькают тени,
несут, как попугаи, вздор,
знамена и рули в смятении –
где наш ведущий коридор?
Что предлагает нам провизор,
какой идеей он силен,
в чью душу смотрит телевизор,
и как нам склеить связь времен?
Рычаги и повороты
В далекую древнюю пору,
не веруя в верность примет,
однажды подправить опору
решил хулиган Архимед.
С тех пор стало многое можно.
Когда весь в колдобинах двор,
собраться, как Стенька, не сложно –
Россия взялась за топор.
Слепой растревожили улей,
земной потревожив мотор,
небрежно страну повернули,
но вышли совсем без опор.
В России всегда непогода,
и здесь ни при чем Архимед,
есть тяга к еде у народа,
но скудным бывает обед.
И каждые новые сборы
пугают пустым очагом,
имел бы я точку опоры –
давно бы вертел рычагом.
Страна Советов
Страна Советов – просто клад:
на все ответы вновь расспросы,
на все советы вновь вопросы,
и царь один – великий блат.
Здесь много раз бывал я бит,
то равнодушно и привычно,
а то со вкусом энергично –
раз без битья ни сыт, ни брит.
Издав в отчаянии рык,
я бросил бы в сердцах отчизну
и наплевал на укоризну,
когда б не гордый наш язык.
И мне не нужно чуждых врат,
там не найду такой привычный,
такой изящный, энергичный,
такой могучий русский мат.
Страна Россия – тот же клад:
на все вопросы есть советы,
на что не надо есть ответы,
и правит всем великий блат.
Но!..
Советы поехали юзом,
и им от судьбы не свернуть,
но вместе с Советским Союзом
виляет наш жизненный путь.
Когда все проблемы на взлете,
торчим у разбитых ворот,
но манит в своей позолоте
новейший крутой поворот.
В поспешном трескучем потоке
до счастья два шага ходьбы,
но ждет нас в конечном итоге
большой подзатыльник судьбы.
Больной зуб
Все было в суете гнилой –
и смех, и слезы, и палач,
не обошел нас стороной
стальной, с охранником, калач.
С ленцой крутился плоский шар,
росли проблемы с бородой,
в душе погас бойцовский жар,
но долго тлел режим и строй.
Плескалась черная вода,
висело облако чернил,
в стране гудели провода,
и зуб больной уныло ныл.
Дорога
Замазан тучей ясный луч,
тропа опять сошлась с кюветом,
потерян к будущему ключ –
былое светит ложным светом.
Печальный дым идет из труб,
а даль еще черней и гуще,
повсюду ругань нервных губ –
душа издергана текущим.
Нас каждый при портфелях мим
зовет на ринг за запах меду,
а ветер злой неутомим –
гоняет снег по гололеду.
Крест
Советский рай всем вышел боком,
а боги что ж не дули в ус?
За что наказаны уроком,
где справедливость, где Иисус?
Смотрю на мир я и балдею –
как перепахан огород,
к Христу взывают, к иудею,
и гонят вон его народ.
А у Христа своя тревога –
еврейским вскормлен молоком,
тогда чего же ждать от бога,
ему скорбеть тогда о ком?
В начале века взялись рьяно –
страну накрыл колючий смог,
был новый бог, Ильич, Ульянов,
да что-то плохо он помог.
Ушли в песок его идеи,
остался праздный мавзолей,
живут же где-то иудеи,
у нас – ни русский, ни еврей.
Никто не хочет быть уродом –
душа нужна, не крестный жест,
пока народ не стал народом,
нести России тяжкий крест.
Все наше
Капкан советский в сотню петель
в народных мыслях счастье стер –
бросая сотни слов на ветер,
мы разжигали наш костер.
На большевистской части суши
пожухла от огня трава
и, выжигая в копоть души,
сгорели старые дрова.
Не обогрело Землю пламя,
не прибыл в Африку гонец,
истерся серп, повисло знамя –
всему на свете есть конец.
Звезда борьбы в золу упала,
погас войны холодный свет,
и, если б ночь не наступала,
я бы поверил в наш рассвет.
Уроком служат мне итоги,
я в дело верю, а не в спич,
всегда к борьбе зовут нас боги,
держа за пазухой кирпич.
Наш марш
Любой подъем – плохие вести,
взболтнем себя – в осадке муть,
идем вперед – стоим на месте,
и каждый раз насмарку путь.
Но призовем-ка в судьи честность –
кружится страх, как воронье,
вперед идем мы в неизвестность,
назад же в прошлое свое.
Во все накаты и отливы –
то полужизнь, то полусмерть,
ни разу не был путь счастливым,
всегда сплошная круговерть.
Всегда имеем мы в итоге
то редьку горькую, то хрен –
терпенья нашего истоки
и легкость наших перемен.
Верный путь
Я видел много недостатков,
но думал, что нельзя свернуть –
служил работе без остатка
и верил в общий верный путь.
Плюется ветер снежной сажей,
проносит счастье стороной,
и я иду, как после кражи –
обманут собственной страной.
Не переделать мир, хоть тресни –
живи, как Шар Земной живет,
не по законам красной песни,
а так, как требует живот.
И взвесь разумно, чего ради
ты в жизни был слепой совой?
Не верь ни рыцарям, ни дяде,
а больше думай головой.
Трасса
Опять грохочут сапоги,
куда ни кинь – повсюду плохо,
что мы создали, слабаки,
что подарила нам эпоха?
Поток безграмотных вождей,
иллюзии, духовный голод,
над головою свист вожжей –
слепой работы тяжкий молот.
Не выбирали мы судьбу,
пахали, продирая локти,
почти минули молотьбу,
но давит век на горле когти.
И мы живем – душа в петле
и сами – пленники соцбыта,
скрипим по дурости в седле,
пока не сбросят под копыта.
Ответ приятелю
Твое письмо попало в руки,
меня журишь ты, так сказать,
но не писал я не от скуки –
ей богу, не о чем писать.
Идет на нет теленеделя,
стирает колкой жизни след,
а в темноте в конце туннеля
не возникает близкий свет.
Везде сплошные неполадки,
давно течет на кухне кран,
мы пятилетку без оглядки
сидим, уставившись в экран.
Еду имеем с огорода,
плодим бездельников полки,
вручив избранникам народа
судьбу и души, и долги.
Живем от бани до зарплаты
и ждем, что будет впереди,
а там гуляют депутаты,
повесив шильдик на груди.
Нас учат жить телекоробки,
прости, поэтому спешу,
когда сгорят в прихожей пробки,
тогда подробно напишу.
Перебор
Быть слишком умным неразумно,
хоть сладок логики изюм,
победы празднуются шумно
и взяться некогда за ум.
От сверхума одна обуза –
за горизонт вести людей,
а самому страдать от груза
чужих надуманных идей.
Необходимо год за годом
тренировать себя в борьбе,
спускаясь в жизнь не вольным ходом,
а по намеченной тропе.
Зачем идеям сообразно
с пеленок с плетью в кулаках
от сочных жизненных соблазнов
всегда держать себя в руках?
Вкушать премудрости из книжки,
о них и спорить без конца,
знать о любви лишь понаслышке,
не слышать, как стучат сердца.
Не быть простым студентом вуза,
не почудесить под хмельком,
не знать ни разу вкус конфуза,
не быть чуть-чуть под каблуком.
Поставить до небес задачу,
затем народу бросить клич,
поймать за хвост свою удачу
и погореть, как наш Ильич.
Зеркала
Свои фанфары, трубы, трели
и свой для каждого час пик,
мир на подъеме – мы сгорели,
шагали в рай – зашли в тупик.
В обещанные кущи сада
повел нас пряник или кнут?
Хотелось бы пожить, как надо, –
не может быть прямым маршрут.
Какие вырыли овраги,
как в вихрях закрутили Русь,
а на свои взгляну зигзаги –
а сам ли не такой же гусь?
Из жизни в ад и не однажды
с лихвой продолблена нора,
страна грешила, как и каждый,
и каждый грешен, как страна.
Приколем жалобы к отчету,
обиды перельем в стихи,
пора нам по большому счету
простить взаимные грехи.
Наша мера
Всегда у России свой ход,
и тяга к трескучему строю,
и свой на мели пароход,
и гордость своя пред собою.
Себя мы возносим везде,
носы утирая их фордам,
о счастье твердим по еде,
а талии мерим по бедрам.
В почете случайный проем
и острая глупость без ножен,
у нас и на спуске подъем,
и спуск на подъеме возможен.
На льдине
Отцы шагали в коммунисты,
из дома отчего в помол,
деды-то знали – путь бугристый
избрал сопливый комсомол.
Не каждым запрещался выбор,
хотя в глазах была слеза,
не сахар детям жребий выпал –
решать: быть против или за?
Как удержаться посредине,
чтоб под штыки не ставить грудь?
И на глазах дедов на льдине
поплыли дети в скользкий путь.
И снова в жизни развороты,
а мы не внуки, а отцы,
и неизбежны повороты,
починов пламенных концы.
Сыны и дочери на льдине,
и вновь опасен крайний путь,
как удержаться посредине,
чтоб не подставить сдуру грудь?
Российский омут
Метет поземка по карнизам
и удалую гасит прыть.
Пустая барыня с капризом
Муму велела утопить.
В сердцах, созревши до протеста,
поднял Герасим хвост трубой.
Каким он был, какого теста,
раз не забрал Муму с собой?
Тем наш народ вождям прекрасен,
что равнодушен он к ярму.
Пока живет глухой Герасим,
не выплыть из реки Муму.
Выбор
Любой не промах самотеком
топтать корону, как жену,
но, если дело вышло боком,
долой невинную княжну.
Маршрута нет, и кто на веслах,
да в темноте карга с клюкой –
когда заблудишься в трех соснах,
страдает тот, кто под рукой.
Плутуя, позабыв набеги,
забросил Разин за борт мисс,
чтоб знали все враги на свете,
что значит русский компромисс.
Виссарион
Познать никто не смог ни разу
ни жизнь, ни годы, ни район,
а охватил все это сразу
неистовый Виссарион.
Писал для нас он документы,
как критик критики не ждя,
и сам, предвидя постаменты,
ваял Белинского-вождя.
Упрямым лбом фанатик цели
толкал тяжелую арбу,
врагов загнал, конечно, в щели,
раз силы бросил на борьбу.
Он знал – придет эпоха сходки
и станет править всем ревком,
в пыли боев, в пылу чахотки
добил он Гоголя плевком.
Причины и следствия
Способен правящий глупец
беспечно ждать, что гром не грянет,
дворянам наступал конец –
не стали умными дворяне.
Согнав их хлипкого царя,
сменив харчи на корм тернистый,
с народом черт те что творя,
не поумнели коммунисты.
В России жизнь, как закрома,
в ее тюрьме и на просторе:
есть ум – так горе от ума,
а нет ума – и смех, и горе.
Без перемен не быть заре,
власть от всевластия дуреет –
не будет счастья на дворе,
пока мужик не поумнеет.
Хронический климат
Наш мир – Россия и природа,
на том стояли и стоим,
своя страна – мозоль народа,
ее погодою горим.
Весной в России мало зноя,
обычно сыплет снег и дождь,
охотно каждою весною
мозги нам пудрит новый вождь.
Помянем первого поэта,
лишь осень знал в родном краю,
в России не бывает лета,
о лете я не говорю.
Нырнем-ка в осень – грязь и слякоть,
а то внезапно холода,
чтоб о вождях не сильно вякать,
нам с неба льдистая вода.
Потом зима приходит дружно,
за нас берется Дед Мороз
и всем подряд, кому не нужно,
мозги морозит или нос.
Романтик из кремлевских кущей
чувствительный пропишет шок,
а потому на сон гнетущий
ну как не пить на посошок?
У нас в любое время года
Россия в беспробудном сне,
весь год морозная погода
и медный лязг в пустой казне.
От спячки затекают члены,
встает размяться новый вождь,
глядишь, и снова перемены –
среди зимы холодный дождь.
Размякли снежные раздолья,
Россия встала ото сна,
в руках дубинки или колья –
пришла на улицы весна.
Кругом затоплены угодья,
опять в тревоге бьем в набат,
опять в России половодье,
что делать нам, кто виноват?
Но раз посыпались вопросы,
то, мать честная, мы живем
и даже дальше сквозь торосы
плывем с вождями и жульем.
Не все в порядке в нашей лодке
и тяжело рулить двоим,
но если не утонем в водке,
то мы себя перестоим.
Поток событий
Мы разбрелись по разным тропам,
не тот теперь пошел проспект,
и я галопом по Европам
пишу по памяти конспект.
Чуть что, бывало, сразу митинг
и лжеплакат – язык толпы,
теперь иной поток событий
и их кувалды, и столпы.
Вот царь последний – царестранец,
с боярством, с прочей ерундой
профукал Русь, а лезет в ранец,
и нам долдонят: царь – герой.
Вот коммунист, факир без маски,
наукой подтирая зад,
людей заставил верить в сказки,
чтоб править на удобный лад.
По нраву мне тот честный малый,
кого не подгоняет плеть,
кто не за рюмку, не за сало
готов работать и терпеть.
Кто не считал, гори все прахом,
когда в стране не шла руда,
кто не махал фальшивым флагом,
а честно строил города.
Кто не имел всего навалом
и, лишь скользнув в поток идей,
не закрутился за наваром,
а честно вырастил детей.
Когда-то все мы сбились с толку,
не труд, а радость – вот и стресс,
всем разом – золотую телку,
тут мы и вляпались в процесс.
Что даст сейчас поклон дежурный
то к коммунистам, то к царю,
да чтобы жизнь была разумной
не надо снова ждать зарю,
а, как положено в пехоте,
дабы не даром кашу есть,
всего себя отдать работе
за жизнь, за совесть и за честь.
Новые тормоза
В дни эйфории и в ненастье
что делать с памятью моей?
Я помню наше антивластье
и споры давних юных дней.
Мы были прежде на подъеме,
благих идей катили ком,
а нынче, словно пень в проеме,
мешаем строить новый дом.
К чему такая держимордость
и с новизной угрюмый спор,
и на пустом хмельная гордость
без оснований и опор.
Кого и в чем мы убедили,
и нам за что почет и честь?
Себя и жизнь не победили
да и достигли не бог весть.
В душе сумбур от всех демаршей,
от хитрых дьявольских затей –
то грудью лезем против старших.
то в штыковую – на детей.
А не живем ли мы впустую?
Когда возможности даны,
возможность держим молодую,
как нас держали за штаны.
Кто кого?
Не обновляются вехи,
труден обратный поход,
и не приходят успехи,
хоть мы стремимся вперед.
Нет без обманов мытарства,
правда без лжи – не для масс,
дурим мы все государство,
как государство всех нас.
Грех и суд
Завалы мусора зимою
примнут холодные снега,
не сразу сор сгниет весною,
но сор в России – чепуха.
Не тащит сор на суд соха.
И грех людской не будет взвешен.
Единен плод и шелуха.
Судья обязан быть безгрешен,
но кто в России без греха?
Школа
Давно ни кола, ни двора,
к реваншу просрочены сроки,
в отчизне другая пора,
а мы извлекаем уроки.
В законно разбитой стране
не в пору нам школьная парта,
но, хоть голова в седине,
мы – дети весеннего марта.
Давно все обманы ясны,
семь коробов с детства наврали,
а мы ожидаем весны
и сказочной солнечной дали.
Самим нам себя не понять –
на ломкой дороге, как прежде,
служить мы готовы опять
волами смазливой надежде.
Страну вывозить на горбу
нам выпала вечная карта,
и снова мы славим борьбу,
мы – дети весеннего марта.
Обновление
Сгорают былые заслоны,
и споры до крика без лени,
свергаясь, возносятся троны –
идет по стране обновление.
Курки мы взвели до упора,
к бинтам приготовлены раны,
эпоха ломает заборы
и ставит нам всюду капканы.
Невпопад
Бывает так во все века –
бунтует в берегах река.
Тут бы терпение и мера,
но в кандалах любовь и вера.
Когда поток – как водопад
и друг на друга камнепад,
тогда встает среди стихии
великий сукин сын России,
дает народу свой расклад,
но все бывает невпопад,
как та княжна была у Стеньки,
как те, что падали у стенки,
и снова плеть и кандалы
и новый клапан до поры.
Действующие лица
В эпоху разломов
российских бараков
различны уклоны,
а ход одинаков.
Приходят из буден
на радость отребьев
и Гришка Распутин,
и Гришка Отрепьев.
И их и их ниши
во всяческой буре
не праведность движет –
забота о шкуре.
Приносит нам вскоре
всеобщая скупость
и прежнее горе
и прежнюю скудость.
Итоги похода –
буза и делишки,
и ропот народа
до нового Гришки.
Колесо
Пустил создатель колесо,
им управлять народ бессилен,
мир воздвигая без лесов
на грубом топоре и силе.
Срываясь в пропасть всякий раз
и выбираясь из обломков,
мы проклинаем толпы масс,
их гениев и их подонков
и ищем, кто тут поваренок
на карточке в дубовой раме.
Весь ход вселенских шестеренок
нас подкатил к прошедшей драме.
Но, видя, что творит коса,
мы понимаем лишь отчасти –
дороги нет у колеса
без наших жизней и несчастий.
Дойти ж охота до вершин,
попировать в пути на славу,
приладить жизнь на свой аршин
и повести свою ораву.
И каждый крутит свой штурвал,
чтоб проскочить у самой кромки,
со всеми падает в обвал
и попадает под обломки.
Двадцатый век
Всему на свете есть конец,
идет на нет гнилая эра,
дошли до точки, наконец,
и век двадцатый у барьера.
Немало утекло воды,
года последние на счетах,
эпоха нашей слепоты
в печенках наших и отчетах.
Нас соблазнил лукавый рок
в пути стоять столбы столбами
и наш надуманный мирок
самим держать своими лбами –
продукт идейного плута
без прочных стержней и без граней,
сошедший с кончика кнута
из бреда сказочных познаний.
И как слезою по щекам
плоды труда различной пробы –
на память будущим векам
вершины и ума, и злобы,
и боли мудрые врачи,
и поджигатели событий,
титаны духа, палачи
и гении больших открытий.
В поту тащили, как волы,
в потоке разных резолюций
и мировые две войны,
и кучу драк и революций.
Все было – воля и тюрьма,
раздолье подлости безмерной,
полеты острого ума
к устройству звезд, к ядру вселенной,
а счастья меньше, чем на грош,
но век за нас-то не в ответе.
Двадцатый век! Он тем хорош,
что я в нем жил на этом свете.