Смеркалось и сгущался цвет теней
от пепельного серого до сажи.
И он напротив думал не о ней.
Молчание чем дальше, тем больней
и тягостней ей становилось. Даже
казалось, имя прозвучало тут,
что у него каталось подъязычно,
как надоевший камешек во рту.
Не замечал он, что давно потух
окурок сигареты горемычный.
Она вскочила, нервно свет зажгла,
терпеть густую тишину не в силах,
с намереньем сослаться на дела
и выставить! На краешек стола
вдруг оперлась и чаю предложила.
И он, очнувшись, был слегка смущен.
С запинкой за отказ просил прощенья.
В прихожей потянулся за плащом,
пообещав заглядывать еще.
И дверь закрыл в сырое воскресенье.
Ей опротивел запах табака
с древесной нотой от одеколона.
Она не успокоилась пока
зафорточная стылая тоска
в квартиру ей не хлынула с разгона.
Холодный дождь восприняла как знак,
что все случилось к лучшему в итоге:
жила же до него она одна.
Но отчего-то долго из окна
Смотрела, как курил он у дороги.