ПОЗНАКОМИМСЯ?!
Стихи и прозу Виктора Теплицкого знают и любят не только в Красноярском крае, но и за его пределами.
Его произведения публиковались в журналах «Старое и новое», «День и ночь», «Нужные люди», а также представлены книгами: «Осенняя свирель», «Прикосновение к горизонту», «Открытия художника Карелина», «Дом на холме», «Ванечка».
Пьеса «Королевское сердце» была поставлена в Лиссабоне.
Благодаря этой пьесе Виктор Теплицкий стал лауреатом премии имени Астафьева.
Как говорит восточная мудрость, случайность не случайна: и Астафьев, и Теплицкий родились 1 мая.
Виктор Теплицкий имеет техническое и филологическое образование, служил в армии.
И, конечно же, имеет духовное образование - закончил Высшие богословские пастырские курсы.
Живёт, служит в старинном Свято-Никольском храме, где в своё время службы проводил Лука Войно-Ясенецкий.
Руководит епархиальным молодежным отделом, ведёт литературный клуб при храме.
У Виктора хватает времени и для посещения других литературных объединений Красноярска и края.
Он уделяет время и для нашего литературного клуба "Высокий берег".
Его творчество представлено в альманахах нашего литклуба.
Каждая встреча с Виктором, как глоток свежего воздуха, всплеск вдохновения и творчества.
Он говорит о сложных вещах простым, доступным для понимания языком, при этом без всякого давления и агитации про религию.
В настоящее время Виктор Теплицкий готовит , точнее подготовил, к печати новую книгу, в которую вошли рассказы по нескольким темам: "Жили-были", "Никитки", "Письма Умы".
Книга украшена рисунками священника Сергия Круглова (Минусинск).
На творческой встрече Виктор познакомил нас с этой книгой: мы услышали авторское прочтение этих рассказов, увидели иллюстрации к книге.
"Жили-были" написаны с хорошим, качественным юмором, лёгкой иронией.
Это рассказы о людях разных профессий и социального статуса.
"Письма Умы" - оригинальная подача философских и социальных вопросов от имени кошки Умы.
Самыми сложными для восприятия , точнее очень грустными и трогательными, иногда жёсткими, оказались "Никитки".
По словам Виктора, самое любимое время года - осень, при этом у Виктора прекрасное чувство юмора.
И этим всё сказано...
***
Ангелы снежного скрипа (АССы).
Всюду снег.
Всюду скрип.
Веселятся смычки в январе.
Безупречен
изгиб
белой скрипки на белом плече.
Не понять.
Не объять
белых скрипок холодным умом.
Время движется
вспять
под прозрачно-упругим крылом.
Стрелки — так.
Стрелки — тик.
Остановятся вдруг и замрут.
Воздух влит
в белый скрип
средь засыпанных снегом минут.
И теперь
не унять
разгулявшийся танец смычков;
кружат в парах
опять
каблучищ, каблуков, каблучков.
Всюду скрип
ки снуют.
Может, ангелам это невмочь?
Крылья там,
крылья тут —
и печаль уносится в ночь.
***
Я - сибирский сентябрь
Я — сибирский сентябрь.
Я дождлив и печален,
но печалью моею согрею тебя.
Я тебе расскажу, как бывает в начале,
когда стынет ночами до свету земля.
Я открою тебе все великие тайны
этой грусти вселенской холодных дождей;
ничего не бывает в этом мире случайным.
Я хранитель печальный осенних ключей.
Я тебя уведу в глубину листопада,
где теряется отзвук неспешных шагов...
Только вечный мотив тополиного лада.
Только сладкая мякоть созревших плодов.
Только ты не считай бесконечно минуты –
заплутало в листве время здесь искони.
Здесь всегда небеса что-то шепчут кому-то,
и кружат бесконечно сухие огни.
Я — сибирский сентябрь.
Я дождлив и печален,
но печали моей семена проросли
сквозь века, времена. То, что было в начале,
то и будет в конце — на исходе Земли.
***
В. П. Астафьеву
Полюбить эту русскую речь,
неспокойное тесто глагола,
и слова, будто блинчики, печь
из муки снегового помола.
Натопить жарко русскую печь,
зачерпнуть пространства окошком
и потом долго-долго беречь
эту лунно-январскую плошку.
А ещё полюбить русский звон
колоколен, рванувшихся к Свету,
положить свой последний поклон,
согревая дыханьем планету.
***
Когда одолеет зевота,
диван станет невмоготу,
измятый доспех Дон Кихота
найду в запылённом шкафу.
Очищу от ржавчины латы,
проверю надёжность копья.
Прощайте, родные пенаты,
надеюсь, до встречи, друзья!
Не лей горьких слёз, Дульсинея,
и ты, Санчо, вслед не рыдай,
один выхожу на злодеев,
опасен неведомый край.
Я знаю, что ростом не вышел,
свисает на брюки живот,
но едет стремительно крыша,
вперёд, Росинант мой, вперёд.
Глумятся опять великаны,
алеет зловеще закат…
несутся леса и поляны,
копыта стучат об асфальт.