Всю ночь, как будто кулаками, ветер
По ставням бил и успокоиться не мог.
Подброшенный к калитке на рассвете,
Скулил, скукоженный от страха кабыздох.
Он листики ушей своих дрожащих,
Сопя, почухивал подушечками лап.
С газетой, брошенной в почтовый ящик,
Его мне в сумке почтальонка принесла.
О, сколько лет прошло, а я всё помню
От гноя слипшиеся чайные глаза!
Он целиком вмещался на ладони
И, как наждачкой, языком её лизал.
Худющий, беспородистый, блохастый,
Но с цепким прикусом наточенных зубов,
Едва торчащих из рычащей пасти,
Сгонял гусей на баз и уток-шипунов.
И жизнь крутилась словно киноплёнка,
И постепенно ускоряла ход бобин.
Газеты приносила почтальонка,
Ночами ветер кулаками ставни бил.
Моих стихов хронического сплина
Он - первый слушатель и критик много лет!
И каждый вечер, сидя у камина,
Мы преломляли одиночество, как хлеб!
Календари стремятся к эпилогу!
И есть у каждого мгновения предел!
Без лая и без воя на пороге
Мой верный кабыздох окоченел...
******
Как будто оборвалась киноплёнка,
И не допишется никак в стихе строка!
И время превратилось в обыдёнку,
Посеребрёную щетиной на щеках.
Но выпал из почтовой сумки случай,
Как из дырявого кармана сухари,
Он у калитки, фыркая, мяуча,
Мне девять новых жизней подарил!