«Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю» (Евангелие от Матфея 5:5)
Знал я одного святого человечка, по имени Коленька…
Коленька был очень хорошим человеком, вряд ли кто-то мог его упрекнуть в привычных большинству пороках. Он не ругался матом, работал много и прилежно, как того требовал работодатель, водки не пил даже по большим праздникам и регулярно посещал церковь, что была неподалеку. Взор имел кроткий, как у божьей овечки, и дела творил такие же, несуетливо, честно и смиренно, с грустной гримасой покорности и какого-то смутного страдания в потускших глазах, словно нес и свой крест на Голгофу. Коллеги его так и прозвали — Николай Угодник или Кроткий Клаус, за его житейскую кротость, по примеру его любимого святого, Николая Чудотворца, на которого он мысленно, и не только, пытался походить.
Коленьке стукнуло же тридцать пять, семьей он так и не обзавелся — женский пол ему с юности внушал какое-то непонятное чувство из суеверного страха и иррационального обожествления и все немногочисленные и более чем робкие попытки сблизиться с таинственными и страшными потенциальными «чадородицами» оказались безуспешными — детей у него не было.
А все, что было — это довольно скромные способности и довольно нескромное терпение и трудолюбие, которые со временем начали окупаться и принесли свои результаты. «Не везет в любви — повезет в делах и деньгах» — это было про скромного Коленьку.
В тридцать пять Коленька осторожно ушел от своего работодателя и организовал также осторожно собственное ИП, попутно, правда, по ошибке или нет, прихватив у бывшего хозяина одного из его крупнейших клиентов, на чьем проекте он уже долгое время работал и знал клиента по имени.
Сделав все без шума и пыли, так, чтобы никто не заподозрил его в нечестности и нарушении божьих заповедей, этот Кроткий Клаус переманил еще пару своих коллег, пристроил их на тот же проект и бросил все силы на развитие собственного скромного бизнеса.
Силы-то бросил, клиента увел, а вот опыт для развития своего малого предприятия с собой взять, видно, забыл.
Дело в том, что хотя Коленька и был крайне терпеливым, как многострадальный Иов в своей проказе и трудолюбивым, как Ной, построивший Ковчег, у Коленьки не было опыта в управлении делами даже самого скромного ИП. Как не было и задатков и желания руководить, а всегда хотелось только лишь одного: спрятаться в свой рабочий скит и, чтобы никто не видел — работать, работать, работать во славу божью. И немножко себя на корысть.
А деньги Коленька любил. Любил и боготворил. Не так, чтобы как Бога — это было бы большим грехом, за который гореть бы Коленьке в аду, но все же страстишка такая у него была. Которая, нет-нет, да и вырывалась наружу наподобие проказливого беса, толстой жабы, которая готова была задушить и ее хозяина и всех вокруг.
И тогда Коленька молился. Молился и жадничал, жадничал, жадничал. Экономил на еде, экономил на жилье, экономил позже и на своих немногочисленных сотрудниках, некоторые из которых, в конце долгих концов, набирались смелости и, в негодовании от скупости этого Гарпагона, уходили от него навсегда.
С утра до вечера старался Коленька, искал новых клиентов и новые проекты, как умел, в своей церкви ставил свечки и воздавал молитвы всемогущему богу о развитии бизнеса, но дела шли со скрипом, несмотря всю богоугодность и благие помыслы раба божьего.
Пока однажды всклоченному и озабоченному Коленьке случайно не повстречался в парке ytrnj некто Гарибальди, так звали его коллегу с прошлого места.
Гарибальди, или попросту Гар, не то что бы очень был рад видеть Коленьку — их мало что связывало, разве что кое-какие прежние дела по работе их то сводили, то разводили по разные стороны их прежней компании, но все же терпеливо выслушал тоскливую литанию божьего раба Николая и заодно просьбу ему помочь.
— Гар, ты ведь в продажах все время работал, я знаю, у тебя было много клиентов, сможешь нам помочь? — и Коленька по-собачьи преданно посмотрел в ничего не выражавшие глаза бывшего коллеги.
И Николай Угодник изложил весь свой нехитрый план по спасению себя и своих сотоварищей.
— Хмм… у меня другие планы пока, но, в начале осени, очень даже может быть — ни «да», ни «нет», напустил туману и смутной надежды хитрый Гарибальди.
— Тогда договорились, я напомню тебе через месяц — с еще большей преданностью и, немного приободрившись, Коленька заискивающе посмотрел на своего потенциального спасителя.
Месяц спустя, когда дела заскрипели еще сильнее, как несмазанное колесо телеги с кривой надписью «мое ИП», колесо, которое вот-вот отвалится и покатится вниз по пыльному склону предпринимательства и коммерции, оставив позади в грязи и пыли все светлые и богоугодные надежды, и вместо двух проектов на плаву остался всего один и пришлось экономить даже на воде в офисе и влажных салфетках, Коленька был осчастливлен тем, что Гарибальди принял его предложение и согласился «попробовать их выручить».
Новому сотруднику купили компьютер, выделили лучшее место у окна в однокомнатной квартире под названием «офис», показали куда ставить тапочки — чтобы не ходить по полу в обуви и не тратиться на уборку в офисе.
Гарибальди был принят на полставки — потянуть ставку такого «опытного и дорогого сотрудника», как его назвал Коленька и, казалось, совсем без лести, было бы трудно, а вытаскивать себя за волосы вместе со скрипучей телегой под названием «наш бизнес», было надо.
Прошел месяц, прошло два, потом три…
И у Гарибальди и Николая Угодника появился Джин. Нет, не джинн, что из бутылки, а Джин, что из Лондона. Первый клиент.
«Бог услышал наши молитвы» — на полном серьезе, так и написал тогда Коленька в Скайпе, как только контракт был подписан.
Потом появился клиент второй, третий. Дела потихоньку пошли в гору. В офис вернулся кулер и посиделки за общей пиццей по праздникам. А потом появилась Корона.
Ковид-19. И клиенты стали уходить.
Коленька был в отчаянии. Он краснел, бледнел, про себя воздавал молитвы и благодарности в небесную канцелярию, но виду, что все плохо, не подавал.
Тогда Гарибальди предложил поменять стратегию и переключиться с рынка западного, затянувшего пояса и выпучившего от страха ковидные глаза, на рынок восточный и местный.
Стратегия медленно, но заработала. Вместо западных заказчиков появились заказчики местные и рядышком «за поребриком». Не особо денежные, но «рыбка пошла».
И снова из воды удалось показать сначала подбородок, потом шею, а потом и за волосы и уши вытянуть и само многострадальное ИП на сухую землю.
И тогда снова Коленька, глубоко вдохнув и выдохнув, перекрестившись, записал в общем чате: «Бог услышал наши молитвы — слава Богу!»
На что Гарибальди коротко лишь заметил: «Если бы не некоторые смертные, то Бог до сих пор клевал бы носом». Чем вызвал священный ужас Николая Угодника, передававшийся, казалось, гнетущим молчанием через монитор и поспешил сменить тему, чтобы не травмировать нежную душу Коленьки, а заодно и не провоцировать своим богохульством.
Прошел еще год. Дела шли лучше и лучше. При помощи Гарибальди компания, которая уже величала себя «Господь и Ко», ну или почти так, съехала из однокомнатного офиса с тапочками, чтобы не нанимать уборщицу, в новый бизнес-центр. Сняла три просторных кабинета с кухней.
На кухне установили кулер, микроволновку и холодильник. Постепенно в просторных кабинетах стали появляться новые тела и лица. Мальчики, девочки, юристы и делопроизводители.
Всего из четырех приунывших голов компания увеличилась до двадцати шести энергичных тел, не считая подрядчиков на стороне в лице шести, а иногда и всех семи единиц. Вместо одного заказчика с одним проектом появилось не меньше десяти новых и около тридцати больших и малых проектов, из самых разных стран, в которых говорят на самых разных языках.
Дела шли великолепно, планы «Господь и Ко» множились и плодились, зарплаты росли, в офисах то и дело мелькали фигуры.
Но, как это уже и было, грянул очередной кризис. Да такой, что всем кризисам кризис, «специальный» такой кризис, разнесший все к чертям мохнатым.
И все посыпалось катастрофичнее, чем когда-либо: проекты стали сворачиваться «с сегодня на завтра», клиенты не выполнять условия и иногда исчезать, не заплатив, платежи задерживаться и отзываться.
Сотрудники нервничали, Гарибальди психовал, и иногда вслух, Коленька молился, и не всегда про себя.
Однажды Коленьку переклинило на своих богоугодных принципах так незаурядно, что он отказался взять готовый, из немногочисленных предложенных, проект только потому, что тот «не соответствовал принципам компании». А дело было в том, что заказчик хотел организовать виртуальные сервисы по игре в лотто и бинго, а они, как Коленька выразился относились к «азартным играм, неугодным Господу нашему Богу».
Переубедить Кроткого Клауса Разъяренному Гарибальди тогда не удалось: в делах божьих и принципиальных Коленька, раз в сто лет, из невзрачного песчаного суслика превращался в храброго Немейского льва. Хотя больше напоминал упрямого Буриданова осла, разрывающегося между грешными проектами и своими богоугодными принципами, в горло трубящего свою осанну во славу божию, где надо и еще больше, где не надо.
Время неумолимо шло, шаткая телега частного бизнеса поскрипывала все сильнее и сильнее. Коленька молился все ожесточеннее и ожесточеннее. Гарибальди ругался все неприличнее.
Ему уже давно не нравилось поехавшее на «божественный лад» поведение главного героя их трагикомедии, Николая Святого. Вернее, Святоши.
Надо сказать, что веру в Творца и Силы Небесные Николай Угодник воспринимал все больше в определенном выгодном для себя и несколько странном для некоторых свете. Когда ему было выгодно, он воздавал хвалу Всевышнему и где надо и не надо шел на сомнительный принцип, круша и руша потуги многомесячной работы того же Гарибальди. Отказываясь от готовых немногочисленных проектов или упираясь своими ослиными ушами в «честность», которая стала для него в последнее время идеей фикс.
Например, он мог из своих честных порывов сходу рассказать потенциальному заказчику на первой встрече всю ненужную подноготную правду со всеми слабостями и минусами, как потенциальная невеста своему ухажеру нарочито выставляет все свои бородавки и целлюлит, тыча туда толстым пальчиком, вместо того, чтобы попридержать все это «богатство» до более удобного случая и не отпугивать кавалера.
Надо сказать, что честность, вообще, со временем стала пунктиком Коленьки и упоминалась также часто, как примерно и его любимое «Слава Богу» или не совалась в глаза всем, как те иконки, которые он вешал на вайтборде или стенке кухни, сотворяя некий иконостас, как это делают некоторые водители авто.
Он даже сочинил опус на тему «Честность и Бог» и разослал его всем в десять вечера, по всей видимости в тот час мучимый всеми бесами вместе взятыми. Чтобы потом корректировать его и слать снова и снова, призывая быть честным и богобоязненным.
Одним словом, одни люди с возрастом сходят с ума на алкоголе, другие на деньгах, а кто-то на вере в бога.
Закончилось все, как всегда пошлой кульминацией. Дела у компании шли все хуже и хуже. Людей надо было кормить, а вера в бога с привлечением новых клиентов как-то уже не очень помогала.
Собрания сменялись собраниями, планы выплывания и выживания очередными планами, реорганизациями и вероятными сокращениями.
И после одного из таких собраний, на которых обсуждалась очередная реорганизация компании с привлечением психолога и походом на корпоратив для проведения необходимого, как воздух, тимбилдинга, Святой Николай предложил обсудить кое-что с Гарибальди, в начале сделал ему, как всегда комплимент по поводу его работы, а потом внезапно выстрелил предложением урезать жалованье втрое или уволиться по собственному желанию.
— Извини, мы просто не тянем — в предобморочном состоянии с трудом вышептал он.
Гарибальди не то что бы был ошарашен, он понимал, к чему все идет — дела шли все хуже и хуже, персонал был раздут сомнительными людьми, симулирующими бурную деятельность, три офиса и кухня съедали львиную долю денежных поступлений — но все же такой резкий переход от вчерашнего отказа резать зарплаты и увольнять людей на совещании и сегодняшним именно таким предложением показался мелким ханжеством и большой трусостью.
— Вы меня не тянете или еще кого-то? — голос Гарибальди был настолько же спокойным и ровным, насколько дрожал голос Святого Николая.
— Мы уже урезали зарплату всем, кому могли… а девочки, ну они и так сидят на копейках.
— А менеджмент себе не думает урезать зарплаты?
— Менеджмент?
— Ну, да. Ты себе когда думаешь уменьшить жалованье?
— Дело в том, что себе я увеличил… но ты всего не знаешь, у меня сейчас два новых проект, поэтому…
— Ясно. Но только вчера на собрании ты говорил ровно обратное — как понимать твои слова, как лицемерие или хитрые коммерческий ход?
— Я не хотел расстраивать ребят… я… мы…
— Хорошо, Николай, я понял. Резать зарплату втрое — все равно что резать мотивацию под корень. Но я понял. Хорошо, я подумаю и дам тебе ответ. Резать или увольнять.
Через неделю Святой Николай выдал еще одно предложение, как ему казалось более выгодное. Правда, для кого, он не упомянул. Вообще убрать оклад и оставить только бонусы…
Одним словом, насколько я знаю, Гарибальди написал заявление и до сих пор выбивает свои деньги из «божьего человека» Коленьки.
А у Коленьки, у него то нет денег, то нет самого Коленьки. Разве что только фото его на фейсбуке и в инстраграм, где он все чаще в своей еврейской церкви поет осанну своему творцу и радеет о спасении своей грешной души.
Большой, святой души божьего человека.