Сквозь навязчивый сон
осязаемо чувство,
что последнюю зиму
ногами топчу.
Что судьба меня кинет
за каменный бруствер,
где соседом вору; буду
и палачу.
Там, на передовой,
перед точками ДОТов
в перепаханном поле
белеют тела.
Там строчит пулемёт
в бесконечной работе
и в отравленном воздухе
тлеет зола.
По плечу
крепко хлопнет холодной рукою,
проведя ей по форме,
истёртой до дыр,
по шевронам и стяжкам
тюремного кроя,
направляя в атаку
меня командир.
Мне приказано
встать ростовою фигурой,
пронести в себе фронт
на переднюю треть
и затем, потому что
я в лоб атакую,
в стратегический план
включена моя смерть.
А за мною уже
незаметно сложилась
беспокойная очередь
хмурых ребят.
И они собираются
с духом и силой
и вполголоса
между собой говорят
...что какая-то глупость
такие приказы:
в одиночку в атаку
ходить в полный рост.
Что в такой обстановке
целесообразно
сменить вектор атаки,
бежать за откос...
Их всё больше —
шеренгой стоят миллиарды,
в их решительных действиях
дни сочтены.
И всевидящим взглядом
на тысячи ярдов
их стеклянные лица
насквозь прожжены.
Крик, свисток, выстрел — я
сквозь торосы из трупов,
сквозь глубокую скорбь,
сквозь извечную хтонь
прорываюсь один
к непреступным редутам,
прорываюсь вперёд
мотыльком на огонь.
Прорываюсь под звуки
внезапного гимна,
под надзором у всей
страстотерпной страны.
Прорываюсь
с понятной задачей — погибнуть.
И с напрасной надеждой
остаться живым.
На мгновенье
увидел себя удалённо, —
словно через глаза
равнодушных богов.
На земле, между линий
забытый ребёнок
нервно мечется
между багровых снегов.
Между жизнью и смертью
в броске протяжённом,
сокращая дистанцию
перед концом,
в окулярах прицелов
в него наведённых
он маячит спиной,
и, быть может, лицом.
И от пули
одно ожидание — милость.
И в ногах
тяжелеет истерика.
И вся жизнь
длиною своей уместилась
где-то в области
мушки и целика.
Острова павших тел
постепенно редеют —
мелким снегом,
как пудрой, завьюжены.
И становится сложно
понять уже, где я
и противник
необнаруженный.
Но исчезла вдруг вьюга
и сразу стеной
обнажились
бетонные ДОТы.
И в их каменном жерле
вдруг передо мной
вместо пушки
и пулемётов
стоит парень —
улыбчив, немного патлат
и в руках его
только фотоаппарат.
Звук затвора.
Мгновенное фото.