Наживы мир — войны расход.
Но всем плевать, покуда мыслей
у них один и тот же ход,
и занят он чрезмерной миской.
Так эмчеэсовец тайги,
с мечтой схлестнувшись энтомолога,
суля ей все свои таньги
в ответ одно лишь знал: — И только-то?
Он дерзновенен был, но мал,
к тому ж без навыков и — пеший.
И как вингсьютке не склонял
доход свой, он с того успешней
не делался. И что гадать,
чем завершился б этот вяло
текущий скетч. Она витать
продолжила. А он бывало
увидит где её лодыжку —
и хоть фон Линда затыкай
за пояс кисточке вприпрыжку.
И жизнь и краски — через край!
А между тем, по ходу дела
она, что вовсе не смешно,
бактериологом хотела
стать. Он, по сути, — тоже, но
отмёл — и скурвился по арт;
обжился этикой новьёвой;
и позабыл на свой уклад
про навь, укрытую понёвой.
Налёг азартней и ловчей
на инсталляции с граффити
наоборот. Возбух! А ей,
весь мир которой по флюиде,
ей полюбился «Байрактар»,
и ближе стал Восток весь Ближний,
пока её Ахмад-Икар-
заде не сбит был силой высшей,
точнее, — снизу по заде
на утренней в песках заре.
О том прознал и наш маляр,
New York читая Times на скверном,
но, налегая на «Голдстар»,
не разразился фейерверком.
Ведь он давно, где фюзеляж
какой в растополке увидит,
ни драйв, ни удаль, ни кураж
его на волю к нам не выйдет.
Забыв арт-стритные слова
перчить, мол, всем приятней сахар,
лишь той, с персидского Ан-2
отсевшей ловко на Air Tractor,
он сделал в холст — шалтай-болтай —
одной пикантной частью тела
ответ акриловый без тайн,
лишь той, что сдуру, где-то там…
вновь оглянуться не успела.
И в мир ушла такая тема:
— Ты «кукурзником» хотела
стать? Так лети же, опыляй…