На фото - Петропавловск-Камчатский, 1938 г. В центре - Сопка Любви.
Первые метры подъёма даются Степанову легко.
Он лезет по стене сопки, нависшей над бухтой,
цепляется руками за выступы скалы, за кустики.
По спине бегут мурашки, по лицу стекает пот.
В какой-то момент вес начинает тянуть его вниз,
он пытается вжаться в тёплый камень, вцепиться —
вокруг никого, снизу хлещет прибой, помогать некому.
Скатиться по откосу — сломаешь голову на камнях.
Подыматься наверх нету сил. Ау, весёлые друзья!
Он видит своё тело со стороны лежащим на камнях,
неподалёку плавает такой же дохлый собачий труп,
ненужный и неэстетичный, злая гримаса природы.
Холод одиночества, безразличный океан за спиной...
О чём ещё он думал тогда в отчаянии? Кого молил?
Степанов запомнил из того приключения одно —
человека спасают только присутствие духа и удача.
А вовсе не связи, не деньги и не слепая вера.
Человек открывает себя один на один с природой.
Сограждане много лет живут в больших городах,
там тоже жизнь не сахар и покой им только снится,
но города неминуемо искажают отражение личности,
социум не даёт полной чистоты эксперимента.
Степанова с малых лет тянуло к северным местам.
Узнав о том, что практику после третьего курса
студенты проходят на Камчатке, он сделал всё,
чтобы оказаться в коротком списке избранных.
Все однокурсники Степанова, жившие в городе,
искали место на практике поближе к тёплому дому,
иногородние тоже пытались наладить контакты,
алчно подыскивая для себя будущее место работы,
и только романтик Степанов мечтал повидать мир.
Он с товарищами заблаговременно навёл мосты,
чтобы в нужный момент всё вышло как надо,
поэтому их и послали в Петропавловск-Камчатский.
Вулканы, океаны, корабли — Степанов с детства
грезил загадочными бригантинами и буканьерами.
Мест для практики было немного, всего-то три.
СРЗ — явно какой-то "селёдочно-развесочный завод",
ЖБФ — однозначно "база флота", но зачем Ж в начале?
ПРКЗ — "ремонтно-корабельный завод", как иначе?
На деле всё вышло совсем не так романтично.
СРЗ оказался судоремонтным заводом "Фреза".
ЖБФ — прозаической жестяно-баночной фабрикой,
а ПРКЗ — Петропавловским рыбоконсервным заводом.
Разделились по два человека на предприятие.
Степанову и Запарацкому свезло — им достался ПРКЗ,
аккуратный заводик на окраине, в бухте Моховой.
Их поселили в чистеньком заводском общежитии,
напротив которого по утрам открывалась пивная точка,
в столовке при заводе кормили рыбным за сущие копейки.
Отчёт по практике Степанов написал всего за неделю.
Каких-то особенных хитростей на заводе не сыскалось.
Из океана приходил проржавевший корабль-колхоз,
стивидор собирал местных "бичей" на выгрузку рыбы,
а вербованные работницы сутками фасовали банки.
Работа в вонючем трюме фантастически адовая,
но платили за неё хорошо, "бичи" не жаловались.
"Безработных интеллигентных людей" бродило много,
бывшие моряки отсидевшие или просто спившиеся —
Степанов жадно искал бесед, слушал чужие рассказы.
Приятель Игорь днём спал, ночи проводил у соседок,
за стеной жили чебоксарские девахи, нанятые на сезон.
Игорь отслужил срочную, жил у зажиточных родителей,
отец обещал устроить сына на нужное местечко —
а вот Степанов не знал, возьмут ли его ещё хоть на курс.
В военкомате Степанова предупредили — всё, хватит!
Осенью готовь котомку с сухарями, Родина ждёт тебя.
Камчатка оказалась него последним глотком свободы,
военная кафедра фактически отреклась от Степанова,
зачем ему сборы, если не сегодня-завтра "заметут"?..
А пока Степанов бродил по туманным берегам Авачи,
пил вкуснейшее пиво на свете, вкушал икру и палтус.
Тогда рыба стоила недорого, навагой кормили скот.
Степанов не знал, что будет дальше — и никто не знал.
Оставалось отдаться на волю волн, не строя планов.
В один прекрасный денёк они собрались выпить,
вышли на Озерновскую косу вместе с "узниками СРЗ",
эти Лёша и Вова славились как те ещё весельчаки.
Кто-то надоумил приезжих посмотреть Сопку Любви —
как это так, быть на Камчатке и не повидать такое?
Вблизи Сопка внушала выпившим оторопь и уважение,
вроде бока покаты, а поди-ка подымись — страшно!
Пивом запили водку, захмелели, расхрабрились.
Лёшка Королёв подбил Степанова — слабо, паря?
Степанов заартачился — кому слабо? Лезь, давай!
Степанов полез один — по скале, по нехоженым кустам.
Азартно шептал себе под нос: «Если сейчас залезу,
то всё у меня получится, всё у меня будет хорошо!»
Добрался до середины, а дальше никак не получается.
"Не получается!" Что теперь? Скорее на пузе юзом вниз,
но риска сорваться никак меньше не становится.
Что делать? Жмётся Степанов к скалистой щеке сопки,
дрожит так, что судорогой сводит мышцы тела.
Трясётся и воет: "Господи! Помоги, и я поверю в тебя!"
И тут, словно впрямь по чьей-то команде сверху,
тёплый ветер с Авачи вдавливает Степанова в скалу.
С утроенной силой работают сбитые пальцы рук,
не жалея ногтей, чувствуя треск куртки в плечах.
Полыхает адреналин, Степанову так хочется жить,
что он долго ещё хохочет в истерике,
стоя на четвереньках наверху, в жухлой траве.
Камчатская практика в середине июля заканчивается.
Степанов чувствует себя каким-то другим, новым.
То ли порыв океанского ветра придал ему свежих сил,
то ли он осознал наконец своё одиночество на свете,
а может, время наступало иное, перестроечное...
"В поле свежий ветер, я давно его хотел" — так?
Степанов мчится к начальнику военной кафедры,
врёт на голубом глазу про то, что военком согласен.
Лето, поди проверь! Степанова берут на сборы,
а после экзаменов предлагают службу — уже лейтенантом.
Это уже не то, что рядовым, квартиру дают, оклад!
Степанов с тех пор перестаёт общаться с друзьями ,
не чувствуя в ответ тепла и внутренне ожидая подвоха.
От безделья и доброты напишет каждому по диплому,
а они зло подшутят над ним в ответ — кто-то спьяну
назовётся Степановым, и Степанова чуть не отчислят.
Через пятнадцать лет он встретит Игоря Запарацкого,
они снова повздорят. "Волком живёшь!" — орёт Игорь.
"Лучше уж один, чем с шакалами!" — отвечает Степанов.
Через год бизнесмен Запарацкий пропадёт на рыбалке.
Говорят, неспроста — как раз пойдёт передел его завода.
Доверится Игорь кому-то из "друзей" — и, видимо, зря.
Степанов вспоминает о Камчатке только хорошее.
Пиво, палтус, силуэты кораблей, туман, сырость.
Рассказы проспиртованных портовых «бичей»,
словно сошедших со страниц "Территории" Куваева.
Как мечтал — а не стать ли ему, Степанову, тоже "бичом"?!
Вспомнит ночной "агдам" с чебоксарскими красотками,
воровавшими с завода жареную горбушу.
А ещё — первый увиденный в Доме Рыбака концерт
какого-то удивительного Розенбаума, врача-еврея.
Стоит иногда закрыть глаза в тишине —
так и мерещится она, скала Сопки Любви.
И наполняет крылья упругий тёплый ветер в спину.
"Летать так летать…"