Жажда. Жара. Жадно внимаю солнечным лучам.
Сохнут губы. Фонтанка колышется от снующих по глади воды корабликов.
Клёны, дубы, липы Летнего сада неподвижны,
по вечерам в их хладных тенях скрываются любовники.
Сатир гоняется за солнечными зайчиками.
Там из фонтанов сладко пить зверям,
сбежавшим с памятника Крылову,
пока тот сам сошёл с престола,
поесть гречневой каши, щей, выпить чаю с коньяком.
Три раза ознаменовав крест на груди, толкаю
в пространство дверь в Храм Великомученика и Целителя Пантелеймона.
Меня встречает тишина, обвивает темнота.
Дверь за спиной
словно чьей-то рукой
идёт к закрытию,
отделяет тихое спокойствие и голос города,
разделяет шум и покой.
Тёплое спокойствие ладана.
Бабушка несёт в руках ведро и тряпку,
тихо приговаривая: «Почему Бог не дал женщине три руки?»
Расшатывает тишину лёгкий шёпот свечки у трогательной иконы Петра и Павла.
Всё вокруг в янтарном тихом мягком свете.
Истёртые дубовые скамьи.
Оплывают свечи, разносят свой медовый аромат и свет.
Рядом с иконами тихо кивают розы, альстромерии, ромашки.
Льются ароматы цветов, тёплого дерева, горячего воска.
Зажигаю тоненькую свечку,
утешительно и приветливо улыбаются Святитель Николай, Спиридон, Пантелеймон.
Ангелы из мрамора, расположившиеся на капителях колонн храма,
тихонько поводят крылами, переживают,
чтоб шелест перьев не спугнул мою молитву.
В вышине евангелисты продолжают вдумчиво писать послания,
орёл, ангел, бык, лев кружат вблизи их.
Свет лампад озаряет спокойные лики преподобных –
глаза их подвижны, губы неторопливо творят молитву.
Образ Спасителя. Его ласковый взор, внимающим моим речам.
Чувствую внутри себя бесконечность.
Что я принёс с собой, что я обнажу в своём сердце пред Тобой?
Повторяю одно и то же: «Слава Тебе…».
Мысль приплыла: «Хочу, чтоб Ты мной гордился».
Ясно слышу сонмы серафимов и херувимов, поют: «Свят, Свят, Свят…».
Свечки теплятся, тихонько трещат,
огоньки трепещут, золото нимбов горит.
Храм – место, в котором меня всегда ждут.
Найду время для общения с Богом,
Он в ответ для меня точно найдет Своё.
У Него времени в избытке – целая вечность.
Боже, как звучит твой голос?
Женщина у чудотворной иконы Божией Матери Тихвинской тоненьким голосом:
«Днесь, яко солнце пpесветлое,
возсия нам на воздусе всечестная икона Твоя, Владычице…».
Шепчутся свечи, нехотя догорая.
Если у каждого есть ангел, а то и два. Какая же на небе суета?
За всеми подоспеть, вовремя уберечь, когда надо выругать,
во дни сомнений и тягостных раздумий утешить.
Царит тишина во храме.
Сию слышал и Пушкин, Достоевский, Лихачёв,
нынче ей внимаю я.
Вьётся дым от потухшей свечи.
Залпом стакан хладной святой воды:
всё горит внутри,
словно побывал в руках стакан гранёный горячего чая,
отправился в горло и растёкся по груди,
и преисполнил тело жаром.
Крещусь.
Батюшку спрашивает некто «-Почему Он молчит?»
Я толкаю тяжелую дверь в улицу.
В ответ: «-Он уже всё сказал».
Из храма я ушёл не один, взял с собой ангела.
Мужчина на Пантелеймоновском мосту вкусно затягивает сигарету.
В солнечных лучах клубится неторопливо дым. Солнце всё выше.