Огромное общежитие в начале июля стояло пустым.
Горластые студенты разъехались по стройотрядам,
в длинных мрачных коридорах разгуливало эхо,
везде царил разгром, в туалетах шумели водопады.
"Девочка сегодня в баре!" — звучало окрест,
то был самый настоящий хит сезона того года.
Страной правил очередной полумёртвый генсек,
к похоронах вождей привыкли и посмеивались.
Днём в общежитие работала строительная бригада,
"бойцы" её что-то красили, где-то приколачивали.
Внешнего облика здания это никак не меняло,
внутреннего, впрочем, тоже не особенно.
Неприметная девушка восемнадцати полных лет,
имени и фамилии которой история не сохранила,
отработав в стройбригаде две недели маляром,
как-то решила завернуть по пути домой в сортир.
Темнело, дорога оказалась на удивление длинной,
девице предстояло пройти по коридору до конца,
лампочки в общежитии повсеместно отсутствовали.
Словом, маленькая малярша сильно поспешала.
И надо же так случиться, что за одной из дверей
послышался юной прелестнице какой-то шорох,
потом стук, чей-то невнятный голос или стон —
замирая от ужаса, любопытная распахнула дверь...
Здесь пора наконец объясниться с читателем.
Летом того самого года, о котором идёт речь,
студент Степанов поехал со товарищи "на село"
строить дома, этакие "бунгало" блочного типа.
"Село" стояло километров за сто от Хабаровска.
Типичная глухомань с коровниками и тракторами,
жили в строительных вагончиках, питались сами,
наслаждались дикой природой и тупели от жары.
Их невеликий стройотряд состоял из двух бригад.
Юноши укладывали привозной бетон в опалубку,
сорок девушек трудились штукатурами-малярами.
По вечерам пили вино и обжимались под магнитофон.
Нашлись вскоре две девицы лёгкого поведения,
любительницы мужского общества и приключений,
скрасили суровый быт, с визгом пошли по рукам —
пока вдруг не началась в отряде повальная "чесотка".
Смех смехом, но болезнь привезли те самые девицы,
пришлось их отселять, потом вывозить на лечение.
Вместе с "заразами" в город поехали их жертвы,
одной из которых оказался "развратник" Степанов.
Между тем накрыло мальчишек не по-детски,
тело зудело до остервенения, да ещё в жару,
меж пальцев то и дело лопались мерзкие пузырьки.
Ах, чёртова Роза, весёлая татарочка, вот натворила!
С великим трудом нашли на окраине больничку,
но поскольку в городе давно бушевала "чесотка",
то запасы серной мази иссякли, кое-как отыскали,
теперь нужно было найти место для натираний.
Хорошо, что родное общежитие стояло пустым,
Степанов с дружком облюбовали по комнате,
раздевались догола, мазали расчёсанные тела,
делали всё, как научили тётки в инфекционке.
А однажды под вечер, когда Степанов голышом
разгуливал по комнате, любуясь отражением заката,
дверь отворилась, и опешившая деваха завизжала:
— А-а-а! Маньяк! Помогите, мамочки, убивают!
Степанов засуетился, путаясь в штанинах джинсов,
выскочил в коридор — девчонки и след простыл.
Зато из беззвучно приоткрывшейся напротив двери
хрюкал от изнеможения голый дружок Володенька:
— Ах-ха! Маньячина! Ой, не могу... Ты! Маньяк!
Так и покатилось за Степановым с тех пор прозвище,
этимологическая причина которого с годами забылась.
Вышло всё, как в старом анекдоте про пальто,
то ли он украл, то ли у него украли —
вот и Степанов привык, благодушно отмахиваясь.
А вот девчонка та, где она, всё ли обошлось с ней?
А то, может, так и осталась от страха старой девой?
Живёт себе Степанов в чьих-то эротических фантазиях,
да ведать о том совсем не ведает. А зря...