Родился в Кутаиси я, в истории пример -
Сегодня это Грузия, тогда Груз ССР.
Судьбою предначертанной, родители мои,
Как внукам нашим говорим, в “капусте”, там нашли.
Родная мамочка моя, - рязанская мадонна!
Пять братьев из её семьи
сражались на полях войны -
не все вернулись с фронта.
Один остался навсегда - 30 апреля,
лежать под каменной плитой,
где Трептов-парк аллея.
Она – парашютистка,
любитель хоби в небе,
Прошла от Минска,
приняв бой до Энгельса на Волге,
где сформирован женский полк
Мариною Расковой.
Полк легкий и ночной,
и с командиром от полка -
Бершанской-Бочаровой.
Служила в авиации,
закончив, Осоавиахима курсы.
Летала на По-2 и “У”,
латала планеры и авиамоторы,
И ряд наград от Волги до Берлина.
за “голубую линию ”, –
Кавказа, Кубани, Крыма.
Ранена, контужена,
И орденов подвинув ряд,
что на груди её горят -
медалью “За Отвагу“.
(располагалась среди орденов -слева)
Когда закончилась война, была демобилизована.
А так как, дел невпроворот, направлена ЦК в аэропорт,
И по приказу сверху ли, врачебной ли комиссией – но в город Кутаиси.
Где встретила отца, токаря и ремспеца, строителя завода.
Мой папа, тульский токарь,
“увешанный броней”,
(“бронь” от службы в армии на военном заводе)
С тремя сестренками родными,
с неполною семьей, (мама и папа отца умерли –1938-39гг.)
Как многие тогда в стране рвались на фронт,
с военного завода, уходит добровольцем в бой –
сражаться,
и в плен попал, но не пропал –
под Ельней в 20.
Но благостна к нему судьба, что сразу не убили,
По концентрационным лагерям, где Бешенковичи и Уллы,
Перемещали по границам там - по Белоруссии, по Латвии.
Бежал не раз, но вновь ловили.
Советские войска пришли –
его освободили.
Потом проверка в ПФЛ*, и искупление вины.
Два года трудовой повинности, бараки, в общежитии,
И ссылка в нужный регион, где зеки, что-то строят, (Кутаисский автозавод)
А там контроль, а там пригляд,
работа снова на подряд,
его восстановили.
А память детская моя, когда три года было,
Один чудесный эпизод, в сознании сохранила.
В тот день была гроза и дети с нашего барака,
Забившись где-то в уголок, тряслись тогда от страха.
Где в коридор, шипя огнем, из двери по бараку,
Втянуло молнию к нам сквозняком,
большую, шаровую.
Она проплЫла до окна и в форточку шмыгнула,
Но зацепила провода – столба,
и вот тогда рванула.
И этот треск, позднее взрыв, то в памяти отметка,
А дальше снова темнота, и снова новые места.
Тут память врать уже не даст, осесть семья решила,
Приехали на Северный Кавказ, где якорь закрепили.
Сначала прибыли туда, где мама воевала,
Станицей Ассиновской - село, его казаки звали,
Где полк её стоял в войну,
совхоз здесь был отличный.
Мой папа смог найти работу в нём,
в заслугу мамы личной,
а комбинат для овощей - он как завод,
для местных фруктов на компот.
Станица славная казачья, форпост для терских казаков,
С названием рекИ текущей, что к Сунже, к Тереку приток.
Все называли её Асса, за бурный, непокорный нрав.
Из Чёрных гор и на равнину, она врывалась на простор.
Но что-то не сошлось с работой, зарплата, может интерес,
И вот опять решились ехать, искать работу в МТС**.
В станицу Нестеровскую, рядом, где два колхоза, есть лесхоз.
Станица выше по теченью, той речки, что смывает лес.
Участок под застройку дали, с работы папы, в МТС.
Решили строиться тогда мы, застройку начав с этих мест,
Солому с глиной замесили, как многие тогда могли,
месили скопом, в одиночку,
кто босиком, кто, взяв коня,
Настало лето, мы дождались, сложили дом из самана,
Сестрёнку мама родила, и веселей пошли дела.
А через год, а может два, семья уже в тот дом вошла.
Станица терских казаков, нас приняла, дала нам кров.
Не велика она была, запомнил восемь улиц я -
Речная, Леонидова, Дьякова и Кирова, Советская
и Пролетарская, последняя Московская,
возможно и Степная, (Коммунистическая)
Была и Ленина и клуб и парк вокруг,
где отмечали свой досуг –
когда свободны были мы –
кино, концерты, свадьбы.
Возможно, ошибаюсь я, пускай друзья прервут меня, а лучше пусть поправят!
А света не было в селе, была плотинка на реке,
Где мельничное колесо крутило долго генератор.
И этой мощности тогда, хватало лишь едва-едва,
Чтоб освещать для всех места –
где сельсовет, почтамт, духан,
а также магазина.
“ Да будет свет, да сгинет тьма!” - страна под лозунгом жила.
Когда коробки с фильмами машина привозила, (снабжал кинопрокат)
Как правило, по воскресеньям – всегда был полон клуба зал.
Там трактор подгоняли к клубу и он не затихал, (использовали как динамомашину)
Пока кино смотрели зрители –
энергию давал, не только в кинозал.
Смотрели фильмы на экране, всегда с журнала начинали.
Когда же меркло полотно,
стучали зрители шумнО,
ещё кричали в щёлку
И если долго было –
"Киномеханика на мыло”.
Свистела молодежь.
Курить ходили на крыльцо,
пока латали пленку.
От нашей улицы-застройки и вплоть до улицы Степной,
Ну, если мерить по прямой, дорога из района шла,
Щебенкой, лишь, умощена, там километров может три,
Без тротуаров и излишеств, а посредине степь была,
росли кустов колючки
и разные другие штучки.
Военные машины там, с антеннами растяжками,
С колесами на чурбаках, и в белой извести кругах,
среди степи стояли.
Был раньше это полигон - летали самолеты,
А мы мальчишки бегали,
искали гильзы там,
в траве,
И даже помню налегке, грибы там собирали все.
Но время поджимало, и таборы цыган пришли –
Хрущев осесть заставил.
Шатры, и пляски, и костры, и шум, а чаще драки.
В колхоз приняли кузнецов.
Среди цыган их много,
а в школы к нам подростков,
конечно переростков.
Назвали улицу потом, мы, “за глаза”, ” Цыганскою”.
Потом откуда-то “армян” с границ переселили к нам,
Сказали беженцы они, с границ земли турецкой.
Широкой улица была, с каналом и со шлюзами.
Они осели здесь тогда,
и строить начали дома,
из кирпича с карнизами.
Канал, что здесь же протекал,
арыки нам водой снабжал,
Текли по улицам они - мы звали их “салтанки”.
И летом, и весной,
соседи “тёрлись” меж собой,
ругались понемножку,
В распределении воды,
когда давно не шли дожди,
чтоб вырастить картошку.
На картах названа была, в честь русского поэта,
Кого учили в школе день-деньской,
конечно Лермонтовской.
В народе проще называли, и все конечно понимали,
что если улицу назвать, понятно как –
Армянской,
то значит, улица пойдет
там следом за Цыганской.
(Колхозная-11 Армии)
Затем и новая волна – чеченцев- возвращенцев, (к нам ингуши возвращались)
И всех, кто в Казахстане жил и в 44-ом выслан был,
С какою целью не пойму, от гор седых Кавказа,
Которых, Лермонтов воспел в стихах,
Толстой - в своих рассказах.
Селились. Стали вытеснять
в станицах, где не жили
казАков-терских из домов,
где земли получили.
Казаки стали выезжать семей почти по 300 в год,
На Ставрополье и Кубань, чтоб не было хлопот.
Не просто было, что купить,
тогда не разрешали.
Дома конечно как могли,
но всё же продавали.
И стали бунты возникать в республиках совместных. (Чеченской и Ингушской АССР).
Но были присланы войска, в проблемах разбираться (август 1958г.)
И от разборок, тот напряг, стал сильно сокращаться,
К нормальной жизни города и сёла возвращаться.
И в поле бывший полигон домами заселили,
А возвращенцев, волны вал, тихонько сократили.
Потом пришла ко мне беда – два года по больницам,
и лет в 11 домой, я смог назад вернуться.
И улицу мне не узнать, застроиться успела,
За огородом лесополоса – деревья абрикоса,
вдали подстанция видна, околица и сплошь поля,
а на отшибе ферма.
Домов соседей строгий ряд,
столбы с электросетью вдоль стоят,
не нужно жечь коптилку.
А во дворе бассейн большой, он как колодец с виду,
водой наполнен ключевой, но только привозною,
залит по горловину.
А дома керогаз горит,
там мама варит, он чадит,
но пахнет очень вкусно.
А хлеб и пасхи мы пекли,
в печи, что Русской звали,
а так - и хлеб, и калачи, подушечки-конфеты,
мы покупали их в сельпо,
и даже в лавках где-то.
А во дворе Салтан сидит, кавказская овчарка,
а рядом птичий двор шумит и
слышен крик цесарок.
Ребята с улицы моей, звалась Ордджоникидзе,
как видно на табличке там, висящей на заборе,
все собирались к нам во двор,
чтоб вместе веселиться в нём.
А игры, что мы знали все, теперь их всех не счесть,
но важно, что на улице –
где воздух чистый есть.
А мамы бедные про нас порой совсем не знали,
гуляли допоздна гурьбой и в горы убегали.
На велосипедах по селу, гоняли “сумасшедшие” –
на пруд, на речку, водопад,
где каждый был cкупаться рад,
пришедший.
А с “жикалкою” в колесо, что мы с комбайна сняли, (из проволоки, определённой
конфигурации)
а можно обод с “велика”, невелика поделка –
гоняла в улицах братва,
мальчишечья орава.
Заменой маленьким скакать, лошадкой – хворостина,
что была выдрана тогда, лощиной из плетня.
Табун по улице скакал, мальчишкам подфартило.
Подшипникам нашли мы ход – построив самокаты,
чтоб по асфальту, где найдем,
из досок, где-то взятых,
Кататься так, чтоб шум стоял в станице, и треск, как на мопеде,
а можно щепку в спицы так,
с трещоткой на велосипеде.
По лужам смело корабли, кто с парусом, с мотором,
мы запускали, где могли,
мы моряками были.
Мотор для наших кораблей, крутили из резинки,
от старых братика трусов,
а можно и сестренки.
Где “поджегушки” и “пУшки”, рогатки и “стрелялки” -
вот скромный наш ассортимент мальчишек 50-х,
Девчонки в форме в школу шли,
и ручки с перьями несли,
чернильницы в портфелях,
Играли в “классики” они, в “скакалочки” скакали,
одни, или в кругу своих подруг -
уроки пропускали.
И на уроках, под шумок, мальчишки - сценки вспомним,
стреляли “шпульками” в соседок,
девчонок отвлекали.
(из бумаги или проволочки угольник)
А если дождь прошёл с утра, и грязи намесило,
мы делали” хлопушки” там,
где только можно было,
и под забором на бревне,
где глину находили.
И в “чижика” играли мы. А в “ножечки” и в “крышечки”? (“Чакушки”)
Я помню игры –“клёк”, “кло-кло”, и разные стрелялки –
луки, стрелы и рогатки
и “грязезабросалки”.
А на “рогатки” пацаны, чтоб подобрать резинки,
резали вело-, мотокамеры,
а если нужно “классную”,
от молокодойки,
красную.
Мы играли допоздна, боясь, загонит мама -
и в “жмурки”, в “догонялки” и футбол,
там, где была поляна.
Ну, а в школе, в волейбол, если была сетка,
можно даже в баскетбол, поиграть “водилой”,
когда столб стоит с щитом,
есть кольцо с корзиной.
Всё доступно детям было, приходи, начни играть,
“поканайся” и посмотрим, (ритуал выбора команды)
что ты сможешь показать.
В школу мы ходили разно, если слякоть, дождь и снег,
в сапогах, в галошах, в бурках –
грязь месить пришлось нам всем.
А уборщица на входе, в обувь смотрит с остротой,
класс дежурный помогает,
Не помыл – иди, помой!
Помним мы техничек строгих – подзатыльник даст тому,
кто проскочит, ног не моет,
отведёт к директору.
На скалу ходили классом, из ущелья, где разлив,
там она стеною встала,
как белеющий обрыв.
В той пещере, скрытой в ветках, что с дороги не видна,
Здесь скрывались партизаны, в годы, как была война,
мы патроны находили на полу, в золе костра.
Был обзор хорош оттуда, - видно улицы села,
речку нашу и равнину, и почти наполовину,
виды Терского хребта – Слепцовскую и
Серноводск,
Троицкую, и
Карабулак,
и конечно факела.
***************
Потом случилось нам с сестрой по городам и весям,
Поехать вместе по местам, где жили папа с мамой там,
Перед войной прошедшей.
И этот наш с сестрой круиз
был снят фотоаппаратом из, как помню, Смена-2,
которым, стал владеть тогда,
увлёкшись фотоделом.
Была Москва и Воскресенск, и город Луховицы,
Река Ока, где живописны берега,
паром и сеновал в поселке Белоомут,
И дом, где папа жил пред войной,
Свердловский переулок,
что он оставил навсегда,
когда простился с Тулой.
И реки Волга и Ока, деревня Ивняги,
была река - Москва-река
И реки гор Кавказа – Асса и Сунжа, бурный Терек,
что с ледников берут разбег,
от плат горы Казбек,
селения Казбеги.
И оба моря – наш маршрут Каспийское и Черное.
Вот так узнали мы с сестрой - родное и далёкое!
*ПФЛ – Проверочно-фильтрационные лагеря НКВД СССР
В 1944 году поток возвращающихся в Советский Союз военнопленных и репатриированных резко увеличился. Летом этого года была разработана, а затем введена новая система фильтрации и проверки органами государственной безопасности всех возвращающихся лиц. Для проверки бывших военнослужащих Красной армии, находившихся в плену или окружении противника, решением ГОКО № 1069сс от 27 декабря 1941 года были созданы спецлагеря НКВД.
В 1956 году прошёл массовый пересмотр дел осуждённых бывших военнопленных. По инициативе Георгия Жукова, министра юстиции Константина Горшенина и генерального прокурора Романа Руденко вышло совместное постановление ЦК КПСС и Совета министров СССР от 29 июня 1956 года «Об устранении последствий грубых нарушений законности в отношении бывших военнопленных и членов их семей» ранее упомянутых в проекте Жукова к несостоявшемуся Пленуму ЦК КПСС[61][62]. После этого началось внесение прокурорских протестов на приговоры советским военнопленным
**МТС - Машино-тракторная станция (до Хрущева Н.С.)