Бойся владык, рифмующих белиберду
этой твоей, которая еле-еле
держится в теле, что мы на свою беду
не выбираем. А жаль. Мы б тогда умели
слёз избегать, уходить понарошку вслух,
и возвращаться по-тихому в самом деле
в те откровения, коими правит дух,
чья нереальность реальнее той, что в теле.
Бойся владык, рифмующих, коим нет
дел до Владыки, которого нет над ними
звёздных среди намерений и комет,
равно как солнечных пастбищ среди в долине
горней, где ветер хрипит, над тобою влю
выведав: - Бойся владык из дубовой ступки,
не помогающих произносить «люблю»,
но отвечать достающих за их поступки.
Бойся владык, на всесильных чужих весьма
и весьма должностях восседающих так высоко,
что упавшая с клавиш к последним словам возня
психанувших пальцев у них вызывает, строго
говоря, отрыжку, усмешку, желанье взять
в оборот… А потом - никого, ничего не бойся:
ни людей, ни смерти, а только владык, опять
и опять рифмующих пошло, бездарно, борзо…
Бойся владык, рифмующих белиберду
ради словца… Только не до такой же степени,
чтоб забыть и не вспомнить при случае, на ходу,
из какой такой терры мы были однажды слеплены,
обожжены и наполнены тем, что есть,
тем, что спасает от жажды и мутит мысли.
А иначе, зачем же тогда нам даётся крест,
если не ради глубин и не с целью выси?