Души и капли дождя.
Легкие капли дождя падают и морщат море,
Затем исчезают и полностью умирают.
Не знать бы, что падали капли дождя,
Если бы не сказали круглые морские морщины.
Так души нисходят и сморщивают жизнь
И исчезают в раздорах между плотью и морем.
Можно было бы и не знать, что души имели место,
Если бы не морщины на лице жизни.
*
Нильссон.
Роза совершенного красного цвета, украшенная
серебристым блеском хрустального мороза,
Тем не менее теплая, не теряющая ни жизни, ни аромата.
Высокие страсти пульсируют в сфере,
Что Искусство создало из чистого алмаза,
-- Великое сердце, бьющееся в слезах.
Слушающая душа полна мечтаний
Которые формируют дивно-изменчивые темы,
Как крики людей или плеск ручьев.
Или шум капель летнего дождя вокруг,
Которые изящно стучат по земле
С намеками на небеса в звуке.
Или благородные тона ветра, свободно поющие
В утреннем небе над морем
Дикие гимны какому-то странному величию.
О, если бы один троп, ясный и острый,
Может изобразить искусство лучшей королевы Песни,
Горячей добела души, белого целомудренного взгляда,
В сердце Музыки обитает Нильссон ,
Как если бы шведская снежинка упала
В пылающий свет. цветок-колокольчик.
____
Нью-Йорк, 1871 год.
*
День и ночь.
Невинный, милый День мертв.
Темная ночь убила ее в постели.
О, мавры так же жестоки, как и жениться, и убивать!
-- Потушите свет, -- сказал он.
Более сладкий свет, чем когда-либо излучался
От небесной звезды или ока девицы,
Исчез в неведомой Тени.
-- Она мертва, она мертва, -- сказал он.
Теперь, в диком, печальном настроении,
Рыжевато-коричневая Ночь сидит неподвижно, чтобы размышлять
На рассвете, когда он ухаживал.
-- Я бы ей жил, сказал он.
Звезды воспоминаний о более счастливых временах,
О любовных поступках и любовных рифмах,
Толпятся в серебристых пантомимах.
-- Вернись, о День! сказал он.
____
Монтгомери, Алабама, 1866 год.
*
Песня о дне рождения. To SG
Навсегда волной, навеки плыви и сияй
Перед моими тоскующими глазами, о! мой сон,
в котором мне снилось, что время было подобно виноградной лозе,
ползучей розе, что взбирается на высоту страха
из моря рождения, полного мертвецов,
до блестящего облака смерти над головой.
Эта лоза цвела много лет.
Их лепестки, красные от радости или обесцвеченные слезами,
Колыхались взад и вперед на ветрах надежд и страхов.
Здесь все мужчины цеплялись, каждый висит на своем баллончике.
Анон, один выпал; его сосед начал молиться;
И поэтому они всегда цеплялись, падали и молились.
Но я заметил один недавно распустившийся цветок,
Из которого исходил видимый аромат,
Который окутал меня облаком нежного мрака.
И поднялся - запах преследуемого духа -
И повлек меня вверх с зачарованной скоростью,
Быстро плывя, по дикому морю или неустрашимому небу,
Прямо сквозь облако смерти, где люди свободны.
Я набрал высоту, остановился и согнул колено.
Тогда засияло мое облако, и разбилось, и открыло тебя.
«О цветочно-рожденный и цветочно-душевный!» Я сказал:
"Будь летним цветком, который дышал тобой, всегда красным, И не увядай
, желтея, среди мертвых "
. девушки, подобные тебе!" Затем, пока мы сидели на вершине вдалеке , Наступили сумерки, как любовник, опоздавший с войны, С мягким ветром, флейтящим к своей вечерней звезде. И робкие звезды осмелели и рассыпали золото, И напевные голоса поведали древние тайны, И приветствия ангелов катились к земле. ____ Монтгомери, Алабама, октябрь 1866. Воскрешение. Иногда в лучах утреннего солнца у реки, Где ранней осенью высокие травы колышутся, Легкие ветры над вересковыми пустошами тонут и дрожат И вздыхают, как будто только что дунули через могилу. И тогда я останавливаюсь и прислушиваюсь к этим вздохам. Я смотрю странными глазами на хорошо знакомый ручей. Я слышу дикие родовые крики, издаваемые умирающими . -лилии медленно поднимаются Неподвижное широкое лицо всей жизни, которую я знаю, Изменившееся теперь, полное чудес и неожиданностей, С огнем в глазах, которые когда-то были остекленели от снега. Прекрасны теперь брови старой боли, которые раньше были наморщены, И мир и сила обитают вокруг спокойных уст. Чистая от пепла, что Покаянье сыплет, Голова кроткая качается, как цветок-колокольчик. Все старые шрамы бессмысленных войн исчезли; И какие синяки, цепляясь за Разум, остались , И печальные остатки красных пятен изгнаны, И тусклое пятно сердечного воровства. О, все еще широкое видение преображенных черт, Не посещенных тайными преступлениями или роками, Останься, останься среди этих водных существ, Стойте, сияйте среди цветов водяных лилий. Восемнадцать веков струится река, И ветреные времена колышутся стебли империй,
-- Пусть ветры приходят с болот и вздыхают и дрожат,
Рад, рад я, о Христе, пройти могилу.
*
К ----.
День умирал; его дыхание
дрогнуло в лихорадочном блеске;
И я сказал, что если Жизнь — это сон, и Смерть,
и Любовь, и все остальное — сны, — я буду мечтать.
Туман накрыл залив,
Как сон на глаз.
Туман был бел, и сон был сер
, И в обоих был человеческий крик,
Ноша которого была "Любовь",
И он наполнил и туман, и сон болью,
И холмы внизу, и небеса вверху
Были затронуты и произнесли его снова.
Туман рассеялся: вниз в разлом
Добрый луч выстрелил из святой звезды.
Тогда моя мечта дрогнула, разбилась и поднялась --
Сквозь нее, о Любовь, сиял твой лик издалека.
Так наступает Отрочество: наступает Юность,
Мучительная ночь туманов и снов;
Что размышляет о изысканной истине Любви,
Звезда утренней ясной мужественности сияет.
____
Бойкинс-Блафф, Вирджиния, 1863 год.
*/
Свадьба.
О брачные колокола, ваш шум возвещает о
Двух свадьбах на одном дыхании.
ОНА выходит замуж за того, кого принуждает ее любовь:
-- А я вышла замуж за Гудмана Смерти!
Мой мозг пуст, мои слезы красные;
Слушай, Боже: -- "Я хочу, -- сказал он, --
и я хотел бы, чтобы я был мертв.
Приходите жених Горе и подружка невесты Боль
Приходите и встаньте с ужасной двойкой.
Мой Жених Смерть пришел над болотами,
Чтобы жениться на невесте кровавыми слезами.
Звените, звените, о колокола, весело полные:
Жизненные колокола ей, смертные колокола мне:
О Смерть, я верная жена тебе!
____
Мейкон, Джорджия, 1865 г.
*
Пальма и сосна.
*
От немецкого Гейне.
На далёком Севере стоит Сосна, одинокая,
На зимней высоте;
Он спит: вокруг него снега накинули
Покрывало белое.
Он вечно мечтает о Пальме,
Которая далеко в Стране Утренней
Молча стоит в самом грустном покое
Средь горящего песка.
____
Тюрьма Пойнт-Лукаут, 1864 г.
Весеннее приветствие.
От немецкого Гердера.
Все слабо в моей душе сегодня,
Как из колокола, который далеко
Звенит какой-то шаловливой феей,
Плывет прекрасный звон.
Ты, волшебный колокол, многим падающим
И многим зимним грустным лощинам
Твой язык рассказывает сказку о весне,
Слишком страстно-сладкую для рифмы.
Зазвучь, песенка весны,
Плыви в упоительном голубом небе.
Твоя песня жизни радость приносит
Это сладко, хотя и мимолетно.
Плыви на весеннем ветру к моему дому:
И когда ты подойдешь к розе,
Которая начала показывать свое цветение,
Скажи: я посылаю ей привет!
____
Тюрьма Пойнт-Лукаут, 1864 год.
*
Турнир.
Поединок Первый.
I.
Ярко сияли ристалища, голубели небеса,
И рыцари все так же спешили
На турнир под дамскими взорами,
Где рыцари были Сердцем и Мозгом.
II.
Зазвучали трубы: вошло Сердце,
Юноша в багряном и золотом.
Снова расцвел: Мозг стоял в стороне,
Бронированный сталью, темный и холодный.
III.
Лошади Сердца весело караколили вокруг,
Сердце tra-li-ra'd весело;
Но Брэйн сидел неподвижно, беззвучно,
Так цинично-спокойен был он.
IV.
Гребень шлема сердца принес пользу трем
Из пойманной белой руки его дамы;
В то время как Брэйн носил каску без перьев; не он
Или благосклонность дал или искал.
V.
Протрубил глашатай; Сердце бросило взгляд,
Чтобы найти глаз своей дамы,
Но Мозг смотрел прямо вперед свое копье,
Чтобы точнее прицелиться.
VI.
Они атаковали, они ударили; оба упали, оба истекли кровью.
Мозг снова поднялся, без перчаток,
Сердце, умирая, улыбнулось и тихо сказало:
"Моя любовь к любимому!"
____
Лагерь Френч, Уилмингтон, Северная Каролина, май 1862 г.
*
Второй поединок.
I.
Многие сладкие глаза плакали и плакали,
Многие груди снова вздымались;
Много изящных мертвых надежд спали
С тем рыцарем-Сердцем, распростертым на равнине.
II.
Но звёзды будут гореть сквозь любые туманы,
И дамские глаза, сквозь дожди судьбы,
Всё же сияли на кровавых списках
И зажигали рыцарский поединок Любви и Ненависти.
III.
О странно! или ещё до того, как затрубила труба,
Или до того, как было дано слово вызова,
Рыцарь прыгнул в ристалище; никто не знал,
явился ли он с земли или с неба.
IV.
Его щека была мягкой, как бутон лилии,
Его серые глаза успокоили тревогу его юности;
Ни шлем, ни хауберк, ни даже капюшон
Не могли защитить его жизнь от бед.
V.
Ни один фальшион с его перевязи не качался,
Он носил вместо него белую розу.
Кинжала у него на поясе не висело,
А только оливковая ветвь для изящества.
VI.
И "Ну же, бедный заблуждающийся рыцарь", -
воскликнула Любовь, безоружная, но бесстрашная, -
"Ну же, помилуй тебя Бог! -- Я сражаюсь
без меча, без щита; но, Ненависть, берегись!"
VII.
Поощряемый яростной Ненавистью; у него была пена изо рта,
Его дыхание было жарко в воздухе,
Его дыхание палило души, как сухая засуха
Увядает зеленые деревья и сжигает их дотла.
VIII.
Прямо бьет он во врага,
Его волосатые руки сжимают копье в покое,
Его копье горит полным блеском,
Боже! -- блестит, верно, на голой груди Любви!
IX.
Серые глаза Любви пылают небесным теплом,
Любовь воздевает руку в святой молитве;
Смотреть! Ненависть пала к его ногам!
Смотреть! Ненависть растворилась в воздухе!
X.
Тогда вся толпа посмотрела на всех любезно;
Очи тосковали, уста целовали, немые души освобождались;
Две волшебницы руки подняли покрывало
И мёртвый рыцарь, Сердце, вскочил на своего коня.
XI.
Тогда Любовь воскликнула: «Сломайте мне его копье, каждый рыцарь!
Вы больше не будете сражаться за кровожадную Славу!»
И рыцари все сняли свою бронированную мощь
И раздавали пособие за пособием бедным.
XII.
Тогда голуби освятили равнину,
И ястреб и воробей разделили гнездо.
И разверзлось великое море и поглотило Боль,
И из этой воды-могилы выплыл Покой!
____
Мейкон, Джорджия, 1865.
*
Предсмертные слова Стоунволла Джексона.
«Приказать АП Хилл готовиться к бою».
«Скажи майору Хоуксу, чтобы он продвигал поезд магазина».
«Давайте перейдем реку и отдохнём в тени».
Звезды Ночи заключают в себе сверкающий День
И проливают его славу с более сладостной грацией
На величественный, зачарованный лик темного Мира --
Все не желают отвернуться.
И вот День, готовый испустить дыхание,
Изрекает звезды внимающей Ночи,
Чтобы стоять за горящие прощай-тебе-колодцы света,
Сказал на грани смерти.
О героическая жизнь, которая освещала нас, как солнце!
О герои-слова, которые сверкали, как звезды,
И стояли и сияли над мрачными войнами,
Когда закончилась героическая жизнь!
Призраки битвы поселились
В прерывистом видении его умирающих глаз --
Но даже в боевом сне он посылает припасы
Тем, кого так любил.
Его армия стоит в боевом строю,
Его курьеры летят: все сделано: теперь Бог решает!
-- И только тогда он увидел Другую Сторону
Или принял бы тень.
Ты Земля, чье солнце ушло, твои звезды остались!
По-прежнему сияют слова, которые уменьшают его дела.
О трижды возлюбленный, где бы ни истекало кровью твое великое сердце,
Утешение есть у тебя от боли!
____
Грузия, сентябрь 1865
госпоже Вильгельмине.
Белое лицо, поникшее, на гнущейся шее:
Трубчатая роза, что тяжелым лепестком изгибается
Её стебель: пенный колокольчик на волне, отклоняющейся
Назад от колеблющейся палубы корабля.
Из белейшей тучи лета крадёт
Самая дикая молния: с этого лика твоей
души Твоя, огонь небесный, тёплый и прекрасный,
В чудных вспышках являет себя прекрасное.
Как глядишь с летнего моря
На какое-то далекое тонкое облако, напрягая взор,
Боясь увидеть, как оно исчезнет в небе,
Так, плывущая, блуждающая Душа-Облако, Я смотрю на тебя.
____
Монтгомери, Алабама, 1866 г.
*
Свадебный гимн.
Ты, Боже, чья высокая, вечная Любовь
Является единственным голубым небом нашей жизни,
Очисти все Небеса, что склоняются над
Дорогой жизни этого мужчины и жены.
Пусть эти две жизни будут всего лишь одной нотой
В странно звучащей гармонии мира,
Чья священная музыка всегда будет плыть
Через каждый диссонанс к Тебе.
Как когда от отдельных звезд два луча
Сливаются в один нежный луч:
Как когда два сладких, но сумрачных сна
Объясняют друг друга днем:
Так пусть эти два милых сердца один свет
Излучают, и каждый истолковывает друг друга.
Пусть ангел придет и поселится сегодня ночью
В этом дорогом двойном сердце и научит!
____
Мейкон, Джорджия, сентябрь 1865 г.
В пене.
Жизнь набухает белеющей волной
И разбивает нас с тобою.
Я мчусь к морю: -- будь храбр.
И доберись до берега, Милая.
Дайте отпор отступающему морю.
Твою слабую белую руку его удары могут сорвать,
Христос бушует дикую волну для тебя,
Пока ты не окажешься на берегу, Милая.
Ах, теперь твое лицо быстро тускнеет,
И кажется, что часть белой пены вон там.
Меня не слышно сквозь водяной окунь,
Крик: "На берег, милая?"
Ныне же, Христос, успокой тебя на Берегу,
Мое гибкое море-Бритомарт.
Я мчусь к морю, никогда больше
Чтобы найти берег, Милая.
____
Праттвилл, Алабама, декабрь 1867 г.
*
Ракушки.
Моя душа плывет по морю,
Но прошлое тяжело и мешает мне.
Прошлое покрыло громоздкими панцирями,
Которые держат плоть холодных морских меланов
О моей душе.
Огромные волны омывают, высокие волны катятся,
Каждая морская ракушка цепляется и работает,
И мешает мне плыть!
Отпусти Старое Прошлое и бросься в море,
Пока бездонные воды не покроют тебя!
Ибо я живу, а ты мертв;
Ты отступаешь, я стремлюсь вперед
День найти.
Твои оболочки развязываются! Ночь позади,
мне нужно спешить с ветром
И подготовить меня лучше для плавания.
____
Мейкон, Джорджия, 1867 г. *
*
Ночь.
Ярмарка — это супружеское царство Дня и Ночи.
Каждый правит половиной земли с разной властью,
Меняя королевства, Восток и Запад, всегда.
Подобно круглой жемчужине, которую Египет напоил вином,
Солнце наполовину тонет в розовой воде, полной
до краев: Все выпивает дикая Ночь: как сияют ее глаза!
Ныне свернут быстрый парус натужной жизни,
И сквозь тишину души моей закружит
Стук сердец полмира.
Я слышу крики, которые следуют за Рождением и Смертью.
Я слышу, как огромный Мор испускает парообразное дыхание:
«Остерегайтесь, готовьтесь, иначе вы умрете», — говорит он.
Я слышу, как измученный студент поворачивается и вздыхает:
Я слышу, как мужчины умоляют Небеса позволить им умереть:
И, заглушая все, женский крик с дикими глазами.
Так Ночь расплачивается с Мудростью, как с Грехом.
Щека студента и пьяницы тонка:
Но плоть - не приз, который мы стремимся завоевать.
Нынче воздушные рои порхающих снов спускаются
На души, как птицы на деревья, и им нет конца.
О Боже, от грифовых снов душу мою защити!
Пусть прольется на Нее розоволистный дождь грез,
Весь страстно-сладкий, как любовные лучи
Звездного света на мерцающих лесах и ручьях.
____
Монтгомери, Алабама, апрель 1866 г.
*
Июньские сны, январь.
Так пульсируй, пульсируй, ты, Полдень с ритмичным сердцем,
Который лежит, широконогий, изогнутый вдоль холмов,
В томном трепете, в полуобморочном состоянии,
С пылом, любовью к солнцу и тонким трепетом;
"Пульсируй, Прекрасная! в то время как пылкие часы выдыхаются
Как поцелуи, слабеющие от кончиков пальцев
Вверх к солнцу, которые делают его страстно бледным
И затем краснеют, как любая девичья губа.
"О нежная Тьма, когда кончился июньский день,
- Слабый Запах от раздавленного дневного цветка рождается,
- Тусклый, видимый Вздох скорбного Востока,
Который не может снова увидеть своего владыку до утра:
"И много листьев, широких - ладонью к небу
, Чтобы уловить священный дождь звездного света:
И бледные лепестки, томные, все готовые умереть,
Душа, ужаленная слишком острой страстью ночи:
"И одышка ветров, под той милостивой луной
Делая кроткие поручения для кротких фиалок,
Иль вздыхая с красных губ Июня,
Какой бесцельный путь устремляет поток запахов:
«И звезды, сверкающие в мутовках и колокольчиках,
Иль склонились по небу звездными петлями,
Иль виноградной лозе- раны, с яркими гроздьями в метелках,
Или запутанными ежевикой в сладком лабиринте,
«Или лежащие, как молодые лилии в озере
, Около великого белого лотоса луны,
Или развеваются и плывут, как будто ветры должны стряхнуть
с серебра Звездные цветы. стебли слишком рано,
"Или густые почки вокруг распустившихся звезд,
Или робко карабкающихся по облачным решеткам,
Или утоптанных бледно в красной дорожке Марса,
Или в причудливых садовских фантазиях опрятных:
"И долгие июньские ночные звуки напевали среди листья,
И шептала уверенность темнота и зелень,
И шепот в старом мху о старых карнизах,
И звяканье, плывущее по водному блеску!»
Тогда тот, кто писал, отложил перо и вздохнул;
И тут же пришли старые Презрение и Ожесточение,
Как гуннские короли из варварской земли,
И расположились станом в преходящей Италии
, Которую он мечтал расцвести в своей душе.
"Я буду встречаться с этим сном," сказал он; "Итак: "Дано это,
В эту самую холодную ночь в году,
Из этого самого низкого чердака в мире,
В этом, величайшем городе на земле,
Вам, богатейшему народу по эту сторону смерти,
Клянусь одним, самым голодным поэтом под небесами,
-- Писал, пока его свеча трещала в порыве ветра,
И пока его последний, последний угольок умирал от холода,
И пока смертный лед в воздухе освобождал
Все его кости, кусался и сжимался. его сердце,
И в то время как мягкая Роскошь делала вид, что сжимала
Ее руки в перчатках и улыбалась,
В то время как ее усталые ноги бессознательно
Точили колеса, которые вознесли Алчность к власти,
-- И в то время, кроме того, -- о ты, Боже, ты, Боже, --
Его благоговейная милая жена сидела неподвижно вдалеке
В деревне, откуда она послала его
В город, чтобы сделать его имя и славу,
Ожидая, весь уверенный, гордый и спокойный,
Пока он не сделает для нее свое имя и славу,
Ожидая - о Боже, как остро это режет!- большие глаза,
С Малышом Чарли, пока ее муж не сделает
Для нее и его имя поэта и славу.
-- Прочтите мне, -- вскричал он, встал и топнул ногой
Нетерпеливо по небу, -- прочтите мне это, --
(представив вопрос перед лицом Бога)
: -- Зачем нам, поэтам, мечтать о красоте
? Не может ли нам присниться хлеба?.. Почему же я теперь могу Сделать, да, создать
этот пылкий пульсирующий июнь
Из холодной, холодной материи моей души , Ради Марии, хотя она голодала на моей груди?» И тогда он упал на свою кушетку и зарыдал, И поздно, как раз когда его сердце склонилось над На самом краю разрыва, готового упасть, Бог послал ему сон. Пришел его сосед по комнате, Толстяк Дик, живописец, увидел написанный сон, Прочитал, почесал кудрявую макушку, улыбнулся, подмигнул, упал на Стихотворение в великодушной комической ярости, Быстро сложил, засунул в конверт, обратился к нему . , бог-критик, что восседает мрачно И чудовищно-великански на каменной дорожке , Что ведет к его журналу и славе. Ему, по почте, маленький июньский сон Встретился с рычанием и врасплох Прокрался к его измученной стихами душе , Так что он улыбнулся, -- потом покачал головой на него -- Потом зарычал, потом снова улыбнулся, пока в последний, Как тот, кто смертельно согрешил против своей воли, Он написал на полях Сна Чудесное, чудесное слово, Которое в один день Превратило мимолетную песню в самый хлеб, -- Где Дик Пейнтер вскочил, поэт заплакал, И Мария спала с счастливыми каплями блеска На длинных ресницах ее безмятежных глаз От двадцатого чтения ее поэтических новостей Скоропослано: «О сладкая моя Милая, мечтать есть сила, И я могу мечтать о тебе хлеб и мечтать о тебе вино, И я могу приснится тебе одеяния и драгоценности, дорогая Любовь, Чтобы облачить в них твою святую прелесть, И я буду мечтать о тебе здесь, чтобы жить со мной, Ты и мой маленький человек, которого ты держишь за грудь, -- Приди, Имя, приди, Слава, и поцелуй ноги моей возлюбленной!" ____ Грузия, 1869. Примечания к стихам. I. Восход. «Восход», последнее завершенное стихотворение мистера Ланье, было написано, когда солнце его жизни, казалось, уже почти закатилось, и у руки, первой нарисовавшей его линии, не было силы , чтобы донести пищу до губ. Три «Гимна болотам», открывающие этот сборник, являются единственными письменными частями серии из шести «Гимнов болот», которые были задуманы автором как отдельный том. «Песнь болот» «На закате» не принадлежит к этой группе, но включена в число «Гимнов» как составляющая с ними истинный аккорд. IV. Болота Глинна. Солончаки округа Глинн, штат Джорджия, непосредственно вокруг прибрежного города Брансуик. Клевер. «Клевер» помещен как начальное стихотворение тома, оставшегося в упорядоченном порядке среди бумаг автора. Его собственная группировка в том томе была проследована, насколько это возможно, в этом более полном собрании. Пересмешник. «...тот подстриженный Шекспир на дереве» ведет назад, почти через двадцать лет после его написания, к записной книжке поэта в колледже, где мы находим мальчика, размышляющего: « Поэт — это пересмешник духовной вселенной. собраны все отдельные песни всех индивидуальных природ». Кукуруза. «Кукуруза» представляет особый интерес для тех, кто изучает собирательные силы в росте автора: ибо это был первый результат его сознательно развивающейся художественной жизни. Эту жизнь, жизнь музыканта и поэта, он начал - после многих лет терпеливого отрицания и подавления - в сентябре 1873 года, неуверенный в своих силах, но решивший дать им полет. Его «любящие поля глаза собирали урожай» «среди величественных кукурузных рядов» в части средней Джорджии в шестидесяти милях к северу от Мейкона. Это высокогорная местность, откуда открывается вид на далекие горы Голубого хребта, чье благотворное дыхание, беспрепятственно смешивающееся здесь с древесными запахами бука, гикори и мускатного дерева. г-н Ланье упоминает в другом месте как «то обширное пространство щедрой почвы, где неровности Аппалачей успокаиваются, превращаясь в приятные холмы, а затем совсем исчезают в уровне морского побережья» — где «человек может найти такую умеренность небес и земля — достаточно борьбы с природой, чтобы вызвать человечность, и достаточно щедрости, чтобы санкционировать борьбу, — что нет необходимости искать более тонкое совместное приспособление всех благословенных обстоятельств для жизни человека». Мои пружины. Об этой только что написанной поэме г-н Ланье говорит в письме от марта 1874 года: «Конечно, поскольку я написал ее для печати, я не могу сделать ее такой, какой *я* желаю в художественном замысле: ибо формы сегодняшнего дня требуют определенного самодовольства и гладко выбритой приличия в лице и одежде стихотворения, и я должен заслужить признание , до некоторой степени уступая этим тираниям, с целью ниспровергнуть их в будущем. почти так прекрасна , как мне хотелось бы, и поэтому у меня в сердце есть еще одна, которую я когда-нибудь напишу для себя». VII. Песня любви. «Песнь о любви», как и «Предательство», принадлежит к раннему плану «Жакерии». Она была написана для одной из песен Шута и после нескольких переработок приняла свой нынешний вид в 1879 году. Наннетте Фальк-Ауэрбах. Этот сонет был первоначально написан на немецком языке и опубликован в немецкой ежедневной газете Балтимора, а авторский перевод появился в то же время в Baltimore `Gazette'. Нашему пересмешнику. История жизни этой птицы подробно изложена под заголовком «Боб» в «Индепенденте» от 3 августа 1882 года и покажет, что он заслужил быть бессмертным — на что мы надеемся. Ода Университету Джона Хопкинса. «... парящий гений Сильвестра , Который ранее развязал узел, завязанный великим Ньютоном». Алгебраическая теорема, объявленная Ньютоном, была продемонстрирована и расширена Сильвестром. -- Сидни Ланье. Баллада о деревьях и хозяине. «Баллада о деревьях и хозяине» была задумана как интерлюдия к последнему «Гимну болот», «Восходу солнца», хотя и написанному ранее. В первый авторский экземпляр и первую редакцию этого "Гимна" была включена "Баллада", следующая за призывом к деревьям, который завершается словами: "И там, о там, Когда вы висите с мириадами своих ладоней, воздетых вверх, Молитесь" . мне бесчисленное множество молитв». В окончательном экземпляре г-на Ланье «Баллада» опущена. Это была одна из нескольких интерлюдий, которые он сначала задумал, но по какой-то причине впоследствии отказался. В мой класс: о некоторых фруктах и цветах, которые принесли мне болезнь. Класс английской литературы, состоящий из молодых девушек , которые изучали с мистером Ланье «Историю рыцаря» Чосера. Сонет «На вафлях Виолетты» был адресован представителю того же класса и задуман аналогичным образом. Под каштаном Сидаркрофт. «Этому каштану (в Сидаркрофте, поместье мистера Баярда Тейлора, в Пенсильвании), по оценкам, более восьмисот лет». -- Сидней Ланье, 1877 г. Неподалеку стояла его подруга, по-видимому, несколько моложе. В письме миссис Тейлор от 1882 года сообщается, что в 1880 году, через год после смерти мистера Тейлора, одно из этих величественных деревьев дало первые признаки увядания: в то время как его товарищ задержался на два года дольше, чтобы последовать за ним. близко по стопам мистера Ланье: эти двое, верные сердцем «своему хозяину и тому, кто пел о них». Призрак Флориды. Инциденты, зарегистрированные во время этого шторма, являются частью истории Тампы и ее окрестностей. «Девять из восьми». Местное выражение «под хаком» любезно объясняет специалист по диалекту средней Джорджии Ричард Малкольм Джонстон, автор «Рассказов Дюксборо» и других рассказов о Джорджии. Он говорит: «Выражение «под кайфом» — это хорошо известное среди деревенских жителей выражение, обычно применяемое в юмористическом смысле к тем, кто был запуган каким-либо несчастным случаем. Я часто слышал, как его описывают как «под взломом»: «Она взяла его под взлом». Итак, когда человек потерял дух по какой-либо причине, говорят, что он находится «под рубкой». Фраза, возможно, происходит от слова «хакле», инструмента, используемого для ломания льна». «В Человеке больше, чем в Земле». «Джонс» обозначает округ Джонс, штат Джорджия, один из округов, граничащих с округом Бибб, в котором расположен Мейкон. Жакери. Фрагмент. Хотя «Жакерия» оставалась фрагментом в течение тринадцати лет, интерес г-на Ланье к этой теме никогда не ослабевал. Далеко в этом промежутке он планирует на досуге изложить в романе историю о том диком восстании французского крестьянства, которое Хроники Фруассара запечатлели в его мальчишеском воображении. К ----. Эпоха сочинения стихов с мистером Ланье вновь открывается в этом сне о заливе Вирджиния, где постоянно чередовались мечтания поэта и пробуждения войны . Он представляет его для критики друга — в возрасте двадцати одного года — такими словами: «Я посылаю вам маленькое стихотворение, которое на днях пропело через меня. Это первое, что я написал за много лет. " Ночь. Это стихотворение не было опубликовано писателем, и сравнение второго куплета было присвоено «Вечерней песне». Это частичное повторение — подобно фрагментам «Турнира» и «Июньского сна», которые встречаются в «Псалме Запада», — будет прощено, так как дает благоприятную возможность наблюдать рост г-на Ланье в художественная форма. Столетняя кантата. Медитация столетия Колумбии. 1776-1876 гг. Кантата. <Музыкальные аннотации, заключенные в угловые скобки, предшествуют каждому разделу.> <Полный припев: трезвый, размеренный и в то же время величественный ряд аккордов.> С этой стотеррасной высоты Взгляд более обширный и с более благородным светом Спускается вниз в возвышающиеся годы. Смиренные улыбки и благородные слезы Сияют и падают, сияют и падают, В то время как старые голоса поднимаются и взывают Туда, где туда-сюда Беспорядок моего Давнего Прошлого Движется вокруг неподвижной базы Далеко под моим местом отдыха. <Припев: море и ветры смешивают свои голоса с человеческими вздохами.> Мэйфлауэр , Мэйфлауэр, медленно летящий сюда, Дрожа на запад над тем упирающимся морем, Сердца внутри «Прощай, дорогая Англия» вздыхают, Ветры без «Но дорогая напрасно» отвечая, Серогубые волны вокруг тебя кричали, крича: «Нет! Этого не будет!» <Квартет: скудный и отчаянный минор.> Джеймстаун, из тебя -- Плимут, из тебя -- из тебя, Олбани -- лихорадка кричит: "Вы горите:" прочь!
Голод кричит: «Вы голодаете!» прочь!
Месть кричит: «Ваши могилы останутся!»
<Полный припев: возвращение «мотива» второй части,
но с еще большей яростью, к кульминации крика
в последней строке.>
Затем старые Формы и Маски Вещей,
Обрамленные, как Веры, или одетые, как
Призраки Королей. О благах, когда-то воплощенных и прекрасных,
Оскверненных злодеях в чужом воздухе -
Война и ее самые шумные владыки,
Язык гибких и отравленных мечей -
Ошибка, Ужас, Ярость и Преступление,
Все в ветреную ночь времени
Взывали ко мне от земля и море:
«Нет! Тебе не быть!
<Быстрый и интенсивный шепот-
хор> Слушайте!
Гугеноты шепчут «да» в темноте,
пуритане отвечают «да» в темноте!
«Да», словно стрела, пущенная в цель,
Пронзает тираническое сердце Отрицания.
Терпение, и труд, и торжественное испытание души,
Потерпевший неудачу, еще начинающийся,
Оскверненный, но не согрешающий,
Трудитесь через суровую смерть Ночи,
Трудитесь, когда дикие братские войны затмевают Свет,
Трудитесь, и прощайте, и целуйте. э, и пересветить.
<Припев ликования, до тех пор, пока обращение к последним двум строкам
не вводит тон сомнения: затем он опускается до «pianissimo».>
Теперь хвала часто дарованной милости Бога,
Теперь хвала неустрашимому лицу человека,
Несмотря на землю, несмотря на море,
я был: я есть: и я буду --
Доколе, добрый ангел, о, доколе?
Спой мне с небес человеческую песню!
<Соло баса: добрый ангел отвечает:>
«До тех пор, пока твое Искусство будет любить истинную любовь,
До тех пор, пока твоя Наука знает правду,
Пока твой Орел не причинит вреда ни одному Голубю,
До тех пор, пока твой Закон по закону будет расти,
До тех пор, пока твой Бог Бог наверху,
Твой брат, каждый человек внизу,
До тех пор, дорогая Земля всей моей любви,
Твое имя будет сиять, твоя слава будет сиять!»
ликование и приветствие
О Музыка, с этой высоты времени мое Слово разворачивается:
В твоих больших сигналах все человеческие сердца Человеческое сердце узри:
Середина неба развернет свои аккорды, как развернутые флаги дружбы,
И помашет приветствием лучшего в мире любовника к миру.