Я, очевидно, старомоден,
Хотя по духу не старик,
Но к старине глубокой склонен,
Сдуваю пыль с забытых книг.
В деревне Пушкина читаю,
Крапиву и траву кошу,
Гитару с грустью обнимаю
Да глупость всякую пишу.
«Стишки должны быть глуповаты»,
Как Пушкин завещал когда-то.
Часть первая
Однажды мрачные глубины
Влекли на дно меня во сне,
Но вдруг отважные дельфины
На помощь бросились ко мне.
И вот неслась дельфинов стая,
Легко над волнами взлетая,
Я был средь них, и видит Бог –
Никто догнать меня не мог.
А где-то гибли и страдали,
О скалы бились корабли,
Кровь растекалась до земли,
Когда людей акулы жрали.
Там весь измученный от ран
Бурлил от гнева океан.
Безбожной силою цунами
И волей грозною, чужой
На берег выброшен волнами –
Стою ни мёртвый, ни живой.
И тут бегут ко мне навстречу,
Хватают за руки, за плечи -
Толпа восторженных людей -
И плачут на груди моей.
Бегут откуда-то поэты,
Почти я каждого узнал!
Внезапно грянул карнавал,
И от заката до рассвета
Все пьют, танцуют и смеются,
Из уст стихи беспечно льются,
Летят остроты с языка,
А жизнь прекрасна и легка.
Здесь Блок, Есенин, Маяковский
И Мандельштам, и хмурый Бродский,
И Вознесенский сам Андрей
Налил мне водки поскорей.
И тут же как из-под земли
Возник вдруг Пушкин с Натали.
Он, как шампанское искрился,
В расцвете творчества и сил,
И вместе с нами веселился,
И по-французски говорил.
Блистал умом перед толпою
И всех в тот час затмил собою.
Я на него, раскрывши рот,
Смотрел, как полный идиот.
А рядом милая Наташа -
Немногословна и скромна,
Смотрела из тени она,
Как ярко светит «Солнце наше».
И я превыше всех наград
Напиться с Пушкиным был рад!
Всю ночь мы с Пушкиным кутили,
Я угощал его вином.
На небе звёзды так светили,
Как только Солнце светит днём.
Красавиц было здесь немало
В бурлящей пене карнавала,
От длинных ног со всех сторон
Кипел в крови тестостерон.
А мы уселись с ним за карты,
Продулся я и в пух, и в прах,
Оставшись в полных дураках
Почти с инфарктом миокарда.
Всё специально проиграл,
Чтоб он долги свои раздал.
Ну чем ещё себя потешить?
Чем прессу нынче удивить?
Решил Наталью я утешить
И ей вниманье уделить.
К ней подошёл непринуждённо,
Шепнул на ушко восхищенно:
- Я Вашей потрясён красой,
Хоть Ваш супруг – приятель мой.
Глаза Наталья опустила,
Румянец вспыхнул на щеках,
Произнесла со вздохом: «Ах!» -
И быть скромнее попросила.
Я этим Пушкина взбесил,
Он тут же драться пригласил.
Мне предстоит теперь стреляться!
Зачем к чужой жене полез???
Какой же я придурок, братцы,
И невоспитанный наглец!
К Наталье вовсе нет влеченья,
Зачем все эти приключенья?
Кто я такой, чтоб утешать
И неуклюже подражать?
Честь на кону, мне брошен вызов -
Его нельзя не замечать.
За всё придётся отвечать
Без промедленья и капризов.
Но я надеюсь, повезёт
И Пушкин крови не прольёт.
Я сочинил для некролога
Себе буквально пару строк,
Но тут проснулся, слава Богу,
И стал не нужен некролог.
Я должен искренне признаться:
Люблю немного постебаться
Над кем-нибудь и над собой,
Ведь я же тоже не святой.
И пусть мне будет стёб прощён,
Ведь он пока не запрещён.
Часть вторая
Однажды, горем удручённый,
Брёл напролом сквозь лес густой.
Вдруг повстречался кот учёный
В очках и с цепью золотой.
Он шёл навстречу с умным видом
В костюме у Готье пошитом,
И сам под нос себе вещал,
И тростью в воздухе вращал.
Вокруг гигантская крапива,
Шныряют змеи сквозь хвощи
И лезут прямо в пах клещи,
Но с ним раскланялся учтиво.
Чай, не с горы я тёртый хрен,
А как-никак всё ж джентельмен.
Кот на мгновение запнулся,
Едва цилиндр не уронив,
И по-чеширски улыбнулся,
Меня зубами ослепив.
Из золотого портсигара
Небрежно в зубы взял сигару,
И, слов пустых не говоря,
Достал бутылку вискаря.
Мы с ним до чёртиков нажрались,
Шатались по округе всей,
В лесу шугая медведей,
И в сельском клубе с кем-то дрались,
Где без особенных затей
Нам наваляли пиzdюлей.
Потом пошли мы по ухабам,
По всем просёлочкам в пыли,
По милым кошкам и по бабам,
Как ходят к сукам кобели.
Едва лишь кот промолвит слово,
Его встречают, как родного,
На шее виснут всем селом
И угощают за столом.
То здесь, то там переночует,
А что с кота хотите взять?
Ведь кисок и не сосчитать,
Вот он поэтому кочует.
Потом все кошечки подряд
Несли коту своих котят.
Ещё добавлю для порядка,
Что кот ученый говорил:
- "Наука нынче, брат, в упадке,
Вот я и выбился из сил.
У нас в лепёшку расшибёшься,
Но результата не добьёшься.
В почете бездари, скоты,
А не учёные коты.
Куда на родине податься?
На край земли какой свалить,
Чтоб гордый разум сохранить?
Каким врагам на милость сдаться?
Нам без науки, милый брат,
Остались пьянство да разврат.
Но я не сетую напрасно,
Поскольку твердо убеждён:
Учёным быть котом опасно
Аж с незапамятных времён.
В России шибко одарённых
Мочили, как приговорённых:
Под шерсть кидали наркоту,
Стреляли в спину на мосту,
Травили ядом, истребляли,
Ссылали к чёрту на рога,
Где только сопки и тайга,
И с хрустом косточки ломали.
Вот отчего так непроста
Судьба учёного кота".
Часть третья
Когда во время злой холеры
Снедала Пушкина хандра,
Он от тоски, не зная меры,
Пил водку с самого утра.
Едва проснётся, полусонный
И к сочинительству несклонный,
А слуги ставят уж на стол
Холодной водки и рассол.
Без лишних слов опохмелится,
Рассолу выпьет аж ведро,
Возьмёт гусиное перо
И тут же одой разродится.
Не изменяя лишь перу,
Вот так плевал он на хандру.
Друзья и милые подружки,
В России двести лет назад
Блистал умом проказник Пушкин
И в том пред нами виноват.
Виновен он, что мы ничтожны,
Что жить в России невозможно:
У нас то бунт, то вдруг чума,
И вечно «горе от ума».
Нам привлекательны химеры,
Ни в чём не каемся, греша,
А жизнь не стоит ни гроша,
И нет ни совести, ни веры.
И в каждой подлости подряд,
Конечно, Пушкин виноват.
Ах, если б Пушкин нынче жил,
То бесконечно в дам влюблялся!
И негодяям не служил,
А на дуэлях с ними дрался.
Что ж, в соответствии с моментом
Его признали бы агентом,
Внезапно поразив в правах
За вольнодумие в стихах.
Поскольку был весьма он странным,
В народе чувства пробуждал
И милость к падшим призывал,
Подвергшись трендам иностранным.
И, хоть грехов не перечесть,
Имел достоинство и честь.
P/S
Поэт сказал нам без смущенья:
«Друзья, пора давно признать,
Не продаётся вдохновенье,
Но можно рукопись продать».
Другое дело, каждый знает -
Никто стихов не покупает.
Какой в них толк? Один лишь бред,
Им переполнен интернет.
Всё нынче только на продажу,
Душа, мозги и совесть даже.
Да! А ещё нам говорят,
Что рукописи, мол, не горят.
Когда листы в огне сгорают,
Они как бабочки порхают.
И чуть становится теплей
Печальной Родине моей.
01.04.23. А.Г.