1.
В земле обетованной, где от женщин
едва ли сядет на диету завтра
тугое портмоне дельца, под вечер
я не богаче телефона-автомата.
2.
Исчезли стаи голубей. Сквозняк
блуждает по асфальтовому дёрну.
Последний фавн свезён на живодёрню.
Озябший город погружён во мрак.
Звенит комар над ухом; львиный зев
цветёт на клумбе; катит волны плавно
река; и Савла переводят в Павла,
от потрясенья отойти успев.
3.
«Утратив песню радостную, в кроне
неправ скворечник в средней полосе
нечерноземья», — думаю, как все.
Но обернусь — и пересохнет в горле.
Мелькнёт виденье женщины желанной
и, словно пламя, спрячется в золе.
Жизнь коротка в земле обетованной.
Жизнь коротка в любой другой земле.
4.
«Богаты мы, едва из колыбели,
ошибками отцов и поздним их умом…»
Но кто из нас припомнит на свирели
о том, как стала нимфа тростником?
Отринут звук и свет в немноголюдном,
в немногословном городе моем,
где я отвык бодрить себя вином
и говорить единственной: «Полюбим
друг друга по-земному, как трава
сентябрьский ветер, как Зухра — Гафиза,
как в словосочетании слова —
до афоризма».
5.
Мне на руку сегодня лёгкий плащ
и эта одинокая прогулка
от переулка и до переулка.
Нет, это не бессонница, не блажь
и не уединенье, в коем нощно
есть надобность, как в каплях дождевых,
а просто — ощущение того, что
меня ещё немного есть в живых.
6.
У тьмы и смерти волчий аппетит.
Им на земле спокойно не живётся.
А между тем, утрачивая стыд,
покуда мы, едва всходило солнце,
бросали щедро в борозды от плуга
златые зёрна, поделив чины,
на гербовые пуговицы туго
застёгивали прошлое страны.
С младых ногтей до старости — любого
из нас молчать учили по слогам.
«Всё было встарь, всё повторится снова».
И, если палец поднесут к губам,
я замолчу, но поднимусь, как взрыв…
воронку до краёв наполнит ливнем.
И над водой кусты плакучих ив
заговорят о времени счастливом.
А по весне пичуга запоет
отчаянно — и лёд растает быстро;
и кто-то скажет, что на любопытство
здесь хорошо метафора клюёт.
Но это будет завтра, а пока
звенит комар над ухом; облака,
тускнея, омывают берег, в сочной
траве запутываясь. И во тьме проточной
десятой песни слышу первый звук —
«И вот идёт, тропинкою, по краю,
Между стеной кремля и местом мук,
Учитель мой, и я вослед ступаю».