БезврЕменья минута наступила.
Четыре на часах моих нуля.
Она слова и мысли притупила,
Которые я рифмами пулял.
Все время счастлив только лишь безумный.
Ему не надо думать ни о чем.
Начнется день - докучливый и шумный,
Ночные страхи выдавив плечом.
Вчера сестра мне друга позвонила -
Что Саня,божей волею, ушел.
Его давно безносая манила,
А жил он, на минутку,хорошо.
Он сам тогда поднялся, в девяностых,
Без помощи ТТ и Калаша.
Насилия не принимала просто,
Его святая, детская душа.
Богатого,крутого нувориша,
В себе он беззастенчиво убил.
Любил он нам казаться тише мыши,
И "Волгу" свою старую любил.
Имея первый дан единоборства,
Он мог уроду в дыню дать разА,
И уж тогда запахивались черство,
Больные, близорукие глаза.
Он знал почти все песни из "Юноны",
Карелию облазил всю на раз,
Носил свой подростковый шлем,и оный,
Был репликой доспехов и кирас.
Имел в респект зачетную работу,
И две московских "вышки" за спиной,
О маме проявлял свою заботу,
Но был томим реальностью иной.
Любил носить рыбацкие бахилы,
Гламурным всем завистницам на зло,
И с женами,отжавшими не хило,
Ему всегда фатально не везло.
А первая ушла с байдаркой в Волгу,
И он тогда спасти ее не смог.
Он умер вместе с ней,видать, надолго,
Пропащий,весь до ниточки промок.
Санек,мужик он с виду, неказистый.
Росточком мал, к тому же с животом.
И родинок богатое монисто,
Его отнюдь, не красило при том.
Но у него такие были ляли,
Любил Париж, и звал его Пэрэс.
Француженки к нему не проявляли,
Свой жгучий, меркантильный интерес.
Не то что эти две, с переферии,
Которым только прынцев подавай.
И обе - две, Светуля и Мария,
Зубами рвали Сашкин каравай.
Он им поет про рафтинг на Катуни,
О том, что он хотел быть, как Шойгу,
Мечту такую он лелеял в туне -
Спасателем крутым тушить тайгу.
А женам сбыча мечт - да параллельно!
У них совсем другое на уме -
Хотелось им без мужа жить отдельно,
Но с мужниной, при этом, при суме.
"- Пойми,Серег,все это наносное..."
Мол, жизнь он эту бекову, имел.
Зарядит мне про "солнышко лесное",
А пить он никогда и не умел.
Ему всегда хватало пары стопок,
И то он эту малость запивал,
И снова, без кавычек и без скобок,
Митяева Олега запевал.
Потом в нем что - то резко надломилось,
Потух в глазах горевший антрацит.
Сказал он мне: "- Серега, сделай милость,
Скажи, какой мне выбрать суицид?"
Сказать, что я в отчаянии и шоке,
Гони ты,Саня, мысли эти прочь!
А он сказал мне,ощетинив щеки -
"- Ну не могу себя я превозмочь."
Собрать все звезды в небе невозможно.
Луна на ветке - яблоко - ранет.
И мой котей крадется осторожно,
С паскудной мыслью - сдох я или нет.