(Не Пушкин, можно не читать...)
Это было в стране, где Родину, мать и президента не выбирают.
Было это тогда, когда все текло, но ничего не менялось.
Жил - был царь. Был точно. А жил ли, или помер давно неведомо. Но указы подписывал. Казнить, там, кого принародно, или как иначе простой люд порадовать.
А может и просто на соседей войной специальной пойти, чтоб его батюшку почитали, а не супостатничали.
Ой, простите, не батюшку его, а его-батюшку.
Ну, вы поняли, что к чему. Что президент, что царь - это если выбирать, то есть разница. А если ждать, что сам по доброй воле своей помрет, то, вроде и нет ее, разницы то.
Короче, хороший был мужик. Дороговат, правда. Зато и сносу ему не было.
За то народ его и любил. Прямо денно и нощно. Оттого и было у него три сына. И от той - четвертый-дурак.
Долго ли, коротко ли неведомо. Но, считайте, как от его резиденции до народного ликования. Из окошка, значит, видно. Ликует народец, радуется... В аккурат между лобными местами и консерваторией.
Что ж я опять отвлекся?
Отвлекся, значит, батюшка от неусыпных бдений о благе и безопасности, и закралась в него кручина, пока он закусывал открытым ртом.
Вдруг я помер уже, думает? И похоронен с тайными почестями в наших исконных землях окраинных секретным образом. И вдруг я - это не я; а - не я какой-нибудь, не имеющий ко мне никакого отношения, кроме брезгливости.
Тут сказать надо, что промышлял батюшка охотой и собирательством. Охоч был до девок попригожиней. И собирал земли соседские, неся им независимость ото всех кроме себя-освободителя.
От этой тяги к собирательству стал от звать сыновей. Своих или нет, уже понятно, что не понятно. Да то и не важно вовсе - собрал на приличествующем требованиям санитарной безопасности расстоянии этих троих и того дурака. Обыскали их, чтоб не пронесли чего вредоносного - воды мертвой, разрыв-травы, железки заточенной или стёклышка.
Собрал и молвил
Дети, вы уже не дети,
Вы мне ближе всех на свете.
И должны мне дать ответ -
Жив ли я или же нет?
И в какой же стороне
Мне поплакать обо мне.
Коль взяла меня тоска,
То должны вы взять войска
И отправиться должны
На четыре стороны,
Чтоб вернуть из тех сторон
Мне мой труп. Короче - вон!
Кто мой труп найдет и доставит для воссоединения с моим бессменным духом, тот получит награду щедрую, вслух по соображением секретности не называемую.
Отошли эти четверо подальше от отеческой любви. Поделили войско поровну. Умные десантуру взяли с морпехами. Дураку наскоро мобилизовали неловко затаившихся. Экипировались по лабазам и сусекам, и двинулись походом. Умные от парадного подъезда пошли путями торными вперед, влево да вправо. А дурак от крылечка заднего через кусты непролазные.
Про умных ничего больше не скажу - просрали без вести там в окраинах. Может сгинули, а может и прижились счастливо в плену. Да только соседи с той поры в ту страну ни ногой. Только бомбами.
А войско дурацкое недолго шло. Да уперлось в канаву сточную - в непреодолимую водную преграду. Разнюхав что и как, отойдя и откашлявшись, держали воины совет. Да и порешили возвращаться для ротации и дооснащения понтовой техникой. Не для форсу, а чтоб форсировать, форсировать, да и выфорсировать.
Обратно бодро шли, весело, распевая песни, неся на своих плечах тяжелый груз трофейного хвороста.
Воротились.
Когда видит дурак, а другого войска то в стране нету. Значится, баланс сдержек и противовесов шепчет: "Остановись, мгновенье, ты прекрасно!"
И охраняет батюшку кто? Да практически никто - не самая честная военная компания. Она и порешила его бессердешного со всей полагающейся ему по чину жестокостью в интересах свободы и демократии.
Дурак сразу же заделался новым батюшкой со всеми вытекающими доносами и следствиями. Старых лизоблюдов и приспешников посадили с конфискацией. Новых поспешили облизать до потертостей и опрелостей.
Всем заменили срока с четырех лет на пожизненные.
Сразу стало так же лучше, как было.
А дурак остался дураком.
Труп батюшкин с батюшкой воссоединил.
А награду получить не с кого.
Кончен сказ! Теперь мораль -
Че-то мне их всех не жаль.
И вот опять же так - в сказках добро всегда побеждает зло!
Глядь: опять перед ним землянка;
На пороге сидит его старуха,
А пред нею разбитое корыто.