Когда он из дома уйдёт далеко и надолго,
внезапно уйдёт, улетит далеко, насовсем,
тогда в его дом вдруг заявится кто-то за долгом,
но зря - все долги в этой жизни он выплатил всем.
Проверят шкафы, антресоли, прошарят все книги,
вдруг где-то заначку на чёрные дни отложил,
там даже из сложенных пальцев не встретится фиги,
которые он для себя у судьбы одолжил.
Он счастья хотел, как и все, не без вкуса подлога,
а так, чтоб взглянуть на него, ну, хотя бы глазком,
и чтобы душа не страдала потом от ожога,
от тех, кто считал его чувства смешным пустяком.
Да, грешен он был и влюблялся, что было, то было,
не ради утех, доверялся он чувствам душой,
хотел, чтоб она в поднебесье, как ласточка взмыла,
но небо всегда было тучей закрыто сплошной.
А если любил, то любил до конца, без притворства,
доверчиво верил лукавым признаньям людей,
но совесть свою не топил в молчаливом потворстве,
тому, чтобы кто-то подумал, что он прохиндей.
За пазухой камни обид не держал, как другие,
которые прячут успешно в себе подлецов,
кто с лёгкостью ложь может выдать за действа благие,
а он не ловчил – говорил то, что думал в лицо.
Не нравилось это... Кому же понравится правда,
которая режет, как дымом полынным, глаза,
ненужная вещь, для живущих законом ломбарда,
кто любит держать в рукаве козырно'го туза.
Жизнь прожил наивно, чтоб только судьба не скучала,
на гуще кофейной, на картах, гадай – не гадай,
что было бы, если всю жизнь мог начать он сначала,
да жил бы, как прежде, с душою своей не враздрай.
Финал всем известен - ни что в этой жизни не вечно
и даже надеждам приходит когда-то конец,
ведь время, как пуля, которая движется встречно,
находит всегда свою цель, будь хоть трижды храбрец.
Так пусть же оркестр, свои трубы начистив до блеска,
«Прощанье славянки» сыграет, как пропуск в Эдем,
так будто бы свыше велели прибыть по повестке,
а значит так надо – из дома уйти насовсем.....