На Шёлковой Тропе когтистые следы
отметили исход в болотистый Туран.
О том трубит олень у Огненной Гряды
и в джунглях верещат когорты обезьян.
Голодною зимой рождается весна,
крадётся солнца тигр за буйволом луны.
Скосили камыши, свели на нет леса,
исчезли без следа все туры и слоны.
За стадом кабанов мы шли через Алтай,
шаги скрывали мхи, поил водой Байкал.
Пока мы не зашли в таёжный дальний край
и чёрный змей Амур нам логово не дал.
Грустит по нам Кавказ, зовёт назад Балхаш,
что устланы костьми не перенёсших ран.
Их шкуры как трофей развесил падишах,
как-будто царь зверей Двурогий Александр.
Не фыркает джейран, не бекает муфлон,
там пищевая цепь замкнулась на волках.
Но ирбис прорычит архарам вещий сон:
"Вернётся в степь джульбарс запрыгает сайгак."
Хранится на гербах ещё сибирский бабр,
на кедрах меж ветвей таится борозда.
И думает медведь: "Коварен тигр и храбр,
но я в урман-тайге хозяин навсегда."
Нашили на хоругвь чудесного бобра, -
забыли грозный рык и влажный блеск клыков.
А в Сихотэ-Алинь за жизнь идёт борьба.
Метёт, кружит, летит маньчжурский вальс снегов.