Капитолийская волчица
хромала
на четвертую сторону света
с отрубленным хвостом.
Искала
то ли своих детёнышей,
то ли пьяными руками отдыхающих
брошенную в лесу,
лежащую за кустом
кость.
Более человечных
обезболивающих глаз,
Более нависших над нами
ушей,
Более хромое
в этой полосе существо
не увидишь.
Из всех фраз
спеленаю болезненно-прекрасное,
полное вшей,
совершенно немое,
лёгкое воровство
из моей души.
Капитолийская волчица,
что делать,
если Рима больше нет.
Только на карте.
Нам негде лечиться.
Такой страны нет
ни в апреле, ни в марте.
Боюсь сказать,
вообще во вселенной.
Давно стёртые вожжи.
Вместо
электрические провода
с удовольствием заменяют свет.
Колесница в небо.
Нет места?
Что же?
Окончательно сгнила.
Ведь чтобы не происходило,
остаётся только вода.
Пораненным нёбом над нами
стремление вверх
вырастает перпендикуляром
к земле.
Ты столько ходила зазря,
бедная.
Остаётся только
оголить клыки
на своё одиночество,
и хромать по траве,
использованной
во благо всего,
даже термин такой
есть «человечество».
Ты разносишь
исподлобья на солнце
свет
по домам, по почтамтам,
по окнам,
и да, и нет,
по лицам, сквозь стёкла
отчего-то пустых электричек.
Ничего не просишь
за зыбкостью перемен,
не трогая воспалённых сердец,
ты несёшь людям свет,
а взамен,
даже когда
тебе самой приходит конец,
ты просишь
у всех людей, идущих по улицам,
так, как не можешь иначе:
пронзительно, просто издавая лай -
отдать тебе
ни больше, ни меньше
свою печаль.
И оттого-то
всё более
удаляясь в лесной массив
я
чувствуя себя
немного пристыженным
среди плачущих ив
умираю
капитолийская волчица
твой
последний
римлянин