Белые квадраты Анны Окольниковой

Анатолий Просняков
В советское время издавали местных поэтов брошюрками небольшого формата. Я любил читать стихи, покупал их помногу, стоили они копейки. Сам я выдавал обычно экспромты, не записывая их, поэтому на работе меня считали поэтом, и говорили, что достаточно написать тридцать стихов, чтобы их издали отдельно. В течение нескольких секунд у меня формировалась рифма, как ответ на вопрос или на определенную тему. К примеру, появилась новая работница – приемщица приборов, увидел ее и отреагировал: «Бледнеют все мужчины мира, в приемке появилась Ира!», такая шутка в рифму.  Работал я в Иркутском Госстандарте – после окончания института, полвека назад. Иногда пролистывал брошюрку прямо в магазине – если не находил ключевого стихотворения, которое могло понравиться, то игнорировал покупку. Купленные и прочитанные брошюрки складывал дома в книжном шкафу, и забывал о них. У меня сложилась формула: если в сборнике есть одно стихотворение, достойное внимания, то у автора есть шанс на будущее. Кстати, многих авторов тех брошюр, изданных в 70-80-е годы прошлого века областным издательством, я больше нигде не видел и не слышал. Видимо, они остались автором одного, ключевого, стихотворения. А государство издавало их совершенно бесплатно, возможно, еще и гонорар платили. Многое, что пишется в рифму, нельзя причислить к поэзии. Но к поэзии можно причислить  другие жанры, если говорить о прозаических произведениях, достойных оценки, как «поэтическое». Поэзия это душа литературы, это – духовное понятие. Поэзия для меня это – волшебница, которая обычную жизнь может украсить новыми красками, как красит золотом осень нашу тайгу.

У поэзии есть определенные критерии, которые дают право войти в ее круг. Поэзия, прежде всего, это – наши эмоции, выложенные на бумаге. Большинство молодых людей – поэтические натуры, видящие красоту мира – в природе, в людях, в произведениях искусства. Если у молодого человека, кроме поэтического мироощущения, живет в душе и голове редактор, критик своих же стихов, то у него есть неплохой шанс стать поэтом. Таково мое понимание, если кратко, Поэзии и ее друзей. А вот кто должен быть исключен из круга друзей Поэзии, можно прочесть в статье «Антипоэзия», опубликованной в 2009 году на портале «Стихи.ру», где есть моя страница(ссылка внизу). Оказалось, что термин Антипоэзия и даже выдержки текста моей статьи используют в рефератах, например, на сайте «Информио» по теме «Тексты современных песен: поэзия и антипоэзия». Слова живые, они меняются и входят в обиход. Мои стихи нередко использовали, как эпиграфы, на нелитературных сайтах. Этим отличается сетевая поэзия от книжной – большей доступностью.
Я думал, что был первооткрывателем слова «антипоэзия», так как в порядке отклика на поучающую статью назвал этим словом недостойные стихи, как антипод Поэзии . Оказалось, что впервые так стали обозначать, как противодействие существующим нормам, еще в 5-м веке до нашей эры – антипьесы. В 1954 году чилиец Парра опубликовал сборник антипоэзий и фактически является основателем этого термина. Но в 21-м веке раньше меня никто не высказался на эту тему. По крайней мере, мне это не известно.

Воспоминания о советском времени и понятии «антипоэзия» возникли не случайно. В нашей межрайонной библиотеке решил познакомиться с книгой стихов местного автора - Анны Окольниковой.
Не стал изменять своей привычке – открыл на последней странице. Тут же попал на верхнюю строчку стиха: «Я сплю с одним, а тр… с другим» и в голове возник образ моей доброй знакомой, преподавателя русского языка и литературы Нины Андреевны Плакиной. Лет двадцать – двадцать пять назад мы с ней встретились на улице, она шла с работы, а работала она всю жизнь в шестой школе. Наши пути пересекались не часто, поэтому мы разговорились.
Нина Андреевна, как всегда, бодрая, жизнерадостная, говорит с улыбкой: «- Знаешь, Толя, со мной такой казус приключился. У меня класс разбаловался, расшумелся как-то, не так давно, успокоить нельзя было словами, вот я им говорю, мол, сейчас самого активного – а в руке держу книгу – как трахну по голове, сразу успокоитесь! И что ты думаешь! Все расхохотались, я понять не могу, что не так сказала. Повторяю им, они еще пуще смеются, я ничего не понимаю. Кое-как успокоились, а я решила разобраться. Спрашиваю у педагогов. И что ты думаешь? Это слово – трахнуть – что сейчас означает! А ведь это синоним слов – ударить, стукнуть, я и представить не могла, как слова меняются!».
Надо сказать, Нина Андреевна свою жизнь полностью посвятила школе, поэтому к пенсии осталась одна, без семьи. Все детские шалости, радости и новости у нее приключались именно в школе – с ее любимыми учениками.

«Подобно тому, как сами наши искусства становятся все более интеллектуальными и наши чувства – более духовными, как, например, мы теперь совсем иначе судим о чувственном благозвучии, чем сто лет тому назад – так и формы нашей жизни становятся все более духовными, для взора прежних эпох, быть может, более безобразными, но лишь потому, что он не способен видеть, как постепенно все углубляется и расширяется царство внутренней, духовной красоты и как для нас всех теперь одухотворенный взор может иметь большее значение, чем прекраснейшее строение тела и самое возвышенное архитектурное произведение». Только философы могут строить так мысль в одном предложении, что необходимо предложение разобрать на составляющие – трудно понять сразу логику и связь отдельных посылов. Чувственное благозвучие – разумеется, речь о любви. Проходит сто лет - мы оцениваем любовь более духовно, то есть, мы отдаляемся от животного влечения, похоти, и наши чувства становятся выше потому, что в нас, людях, расцветает духовная красота, недоступная пониманию людей прошлого века. И так – век за веком. Духовная красота свойственна поэтам, поэтическим натурам – художникам, артистам, людям, занимающимся творчеством, благотворительностью, бескорыстным служением кому-либо.

По сравнению с первобытным обществом, скорее всего, мы вышли на более высокий духовный уровень, что связано с условиями жизни, ведь тогда создавали семью, чтобы племя выжило. Самец подбирал наиболее крепкую самку, у них вырастали крепкие дети и так далее. Было не до духовности. Мы можем, в этом смысле, утверждать, что философ прав. Этот философ жил в 19-м веке, когда создавалась промышленность, строились железные дороги и надежные дома. Красота мира дополнялась произведениями искусства – музыкой, живописью, литературой. Если следовать логике философа, то мы - сегодня - стали еще более духовными существами, и любовь оказалась в 21-м веке поэтическим чувством для всех людей.
Но так ли это? Зная нашу действительность, хочется сказать, что этот философ – идеалист. Он мечтал, что так будет. На самом деле, люди в духовном плане остались на том же уровне, если не хуже. Да, произведений искусства стало больше, но больше стало мусора на планете; да, красоты мира стали более доступны, можно попасть в разные страны, но не исчезло никуда расслоение человечества на богатых и бедных; да, выросли технологии, о которых не могли мечтать в позапрошлом веке даже фантасты, но выросли неизмеримо способы массового уничтожения людей в виде биологического, химического и ядерного оружия.
Средства массовой информации 21-го века, доступные каждому, низводят духовность человека на ноль, втаптывая ее в грязь сценами насилия, жестокости, неприглядного секса. В западных странах уничтожение духовности, извращение человеческой сути, стало официальной политикой.
Но любовь, она - как цветок, может пробиться сквозь асфальт. Это главное чувство, которое воспевают поэты. Поэты находят самые возвышенные и красивые слова, говоря о любви к родине, к детям, к матери и к любимому человеку. Никогда поэт не будет использовать бранные слова, ругательства, неприличные эпитеты для обозначения возвышенных чувств. Поэты научились даже в мыслях употреблять благородные слова, потому что они – друзья Поэзии. Если мы видим неприличность в стихотворной форме – это признак Антипоэзии, воспевающей похоть, грязь, болезни, убийства – все самое плохое, что есть у людей. Оно есть и будет, мы не сможем пройти мимо, но мы можем, если необходимо, это выразить прозой. Поэзия предназначена для другого, это храм, куда с грязной душой, грязными мыслями и словами вход воспрещен.

Так я и продолжил листать этот сборник стихов, названный «Про любовь и нелюбовь» - к началу. По всем страницам чередовались унитаз, запах спермы, старые суки, придурки, слово «блин»,  несколько раз слово «мат» и просто мат, фразы: «все по кругу: постель, поцелуи, скандал», почти все про одно, все одно по одному, и все ниже пояса. Особенно показательны строчки: «Клялись мы в верности друг другу и отчизне, но смыли клятвы эти дружно в унитаз». Мне вспомнились песни одного певца, который кричал со сцены, что он ее не любит, он ее убьет, он уедет в Лондон, в итоге ему дали звание заслуженного артиста страны. Может быть, я что-то не понимаю? Не думаю, что я старомоден. Всегда в человеческом обществе были и будут черное и белое, чистое и грязное, умное и дурное, но не исчезнут люди, имеющие высокий духовный уровень. Если человек выражается публично мерзко, то это – показатель соответствующего духовного уровня.  Что уж говорить о Поэзии? Даже одно непотребное слово унижает Поэзию, а когда они разбросаны по сборнику, то искать что-то с нормальными словами уже нет настроения. Для возвышенных чувств и красивых слов было мало здесь места, и я понял, что Нине Андреевне не стоит читать эту книжку. Ей уже 86 лет, она ожидала когда-то светлого будущего в 21-м веке, пусть живет в своем неведении.

Но я нашел его, нашел! Как-то особнячком, скромно, спряталось на одной страничке обращение к Родине: «СТАНЬ С КОЛЕН, РОДНАЯ РУСЬ: Что случилось, Русь моя, с тобой? Почему ты пала на колени? А давно ли ты, гордясь собой, славилась могучей, без сомнений!». Это уже другое дело – сочувствие к униженной родине. «Возврати былую славу в мире и пусть мир считается с тобой!». Замечательное пожелание, весь народ об этом мечтает. Оказалось, это подборка стихов Анны Шестаковой, бабушки автора книжки. Помню, были ее стихи в городской газете. Всего шесть стихотворений. «ДОВЕРИЕ: Когда мне доверяют, я горю в приливе вдруг нахлынувшего счастья. И в этот миг я не тружусь – творю, неведом мир без моего участья». «НАГРАДА: Я тебе не цветы, а любовь подарю, - прошептала девчонка, и в объятиях бабушка вновь потихоньку ласкает ребенка». «СЛОВО ДЛЯ ДУШИ: Изба битком, я помню, сохраняла согретую дыханьем тишину. Старушка слепо женщинам гадала про их мужей, ушедших на войну». «ДЕТИ ВОЕННОЙ ПОРЫ: Но кончен отдых и пахать пора. Платок разорван, чтоб укрыть мозоли. Вот так в войну мужала детвора, скрывая возраст свой, скрывая боли». «БУМАГА С ФРОНТА: С дорог военных злая сила бедой влетела, как гроза, не постучалась, не спросила, дохнула холодом в глаза».
Дальше встречаю интересный поэтизм автора: «За окном снова падает снег. Облепиха ныряет в чай». Наконец дохожу до первого стиха на сороковой странице: «Я знаю, что все непременно сбудется…», где героиня еще мечтает, тут только вздохнуть, ведь мы-то знаем, что ждет ее впереди!  А у меня, как нестандартного читателя, впереди оказались 39 белейших страниц. Это в книге они стоят в самом начале, а я-то читаю в обратном порядке. И я нырнул, как облепиха в чай, в эти белые квадраты и очистился душой от непонятной любви 21-го века, описанной в этом сборнике методом антипоэзии.

Чистый лист бумаги! Ему можно посвящать лучшие стихи, потому что в нем скрыты тайные желания людей, а это всегда желания, чтобы рядом был надежный друг, которому можно доверять, чтобы любовь не омрачалась пошлостью жизни, чтобы был мир на земле, и всходило солнце. Кстати, говорю я о русских людях, тех, кто живет на Руси, но и у многих людей в мире  – такие желания. По латыни он назывался tabula rasa - чистый лист – крылатое латинское выражение. Обычно так говорили в древние века о новорожденном младенце: чистый лист, на котором воспитанием можно нарисовать все, что пожелаешь.
Да, меня спросят: почему 39 чистых страниц? 39 лет автор не решалась, а на сороковом году напечатала эту книгу. Пожалуй, это – самая необычная книга 21-го века. 39 чистых страниц, 6 страниц отведено Поэзии, а всего в книге – 181 страница. 39 чистых страниц – 39 не напечатанных стихотворений Анны Шестаковой, вот о чем я подумал.
В любом случае, черный квадрат был один, который раскрасил Малевич, а в нашем городе – целых 39 белых квадратов в книге, которую можно назвать: «Белые квадраты Анны Окольниковой»!

Ссылка на статью "Антипоэзия": http://stihi.ru/2009/12/17/928