Сергей Швецов
"О СТИХАХ ПАВЛА ПАНЧЕНКО"
Стихи П. Панченко выгодно отличаются от многочисленных дачных и туристских стихов молодых поэтов, печатающихся в наших журналах. Его стихи проникнуты трудовым пафосом, личные, глубоко интимные, философские и другие мотивы в них органически связаны с трудом, с работой. Панченко уже мало занимает вопрос, волновавший в свое время нашу поэтическую молодежь: как «увязать» личное с общественным, работу с любовью?
В стихах Панченко труд раскрывается как основа человеческого бытия, как источник творческой радости и вдохновения. Расцвет и рост личности для Панченко немыслимы вне трудовой атмосферы.
Трудовая зрелость воспринимается им как второе рождение:
Я шел — и, как волны морские,
Подкатывались мостовые.'
И я. не качаясь, качался,
И я, не касаясь, касался
Кого-то другого, второго.
Открытого мною за новой,
За жаркой заводской стеною.
Я с детства к нему порывался.
Всем сердцем к нему я стучался —
И вот он шагает со мною:
Сегодня я снова родился. '
("С Поповой горы").
Любовь к труду, к товарищам по работе пронизывает все стихи Панченко. Эта любовь не покидает поэта даже тогда, когда он представляет себя уже умершим:
Слышишь, мать,
Зачем слезами обливать
Лицо, приученное к поту?
Вели в сторонку отнести,
Чтоб не лежал я на пути
Других, бегущих иа работу.
Они бегут, как на войну:
Не остановишь, не догонишь.
Они шумят — и верфь мою
По голосам я узнаю.
( "О смерти" )
Молодых поэтов упрекают, и часто вполне справедливо, в так называемом «телячьем оптимизме». Ваш оптимизм, говорят им, основан не на глубоком знании жизни, а на поверхностном отношении к ней. Наша жизнь радостна и прекрасна, но надо знать цену этой жизни. Вы видите только результаты побед и не замечаете той грандиозной и сложной борьбы, благодаря которой эти победы нами достигнуты.
Оптимизм Панченко имеет более глубокие корни. Его лирический герой прекрасно сознает, какой ценой досталась ему счастливая жизнь. В (борьбе за эту жизнь погиб его отец и тысячи таких, как он, пролетариев.
Славный солдат!
Расскажи, за какую вину
Ты до смерти не дожил своей?
Ведь из внуков твоих ни один
Не коснется заветных седин.
Твой каштановый чуб теребя.
Ни один не застанет тебя
В южном городе секретарем
Горсовета.
( "Вслед за поездом" )
Отец погиб, но живы его сыновья, но существует преемственность революционных традиций, связь поколений борцов за социализм.
Сдастся Одесса твоя,
Но детство твое не сдается .
Мужают в ночи сыновья —
Отцовское солнце вернется!
Обращаясь к отцу, памяти которого посвящены задушевные, глубоко прочувствованные строки, поэт говорит:
Может, Ленин к тебе подходил?
Может, спрашивал он обо мне?
Что скачал ты, отец, Ильичу?
Я не знаю. Я только хочу
Всею жизнью ответить ему.
Верность революционным традициям, посвящение всей своей жизни без остатка тому великому делу, за которое боролся Ленин, — эта замечательная черта, определяющая характер молодого человека нашей страны, лирически раскрыта в наиболее удачных стихах Панченко.
С большой лирической силой выражена в его стихах любовь к своей стране, ставшей родиной всего трудового человечества и устремленной в светлое будущее.
Действительность всё реже рвётся в бой
С твоей мечтой –
Стучи же, сердце, пой,
Пока не станешь сердцем всех сердец,
Пока весь мир не запоёт с тобой.
(«Раздумье»)
Мы наговорили Панченко много приятных вещей. И это вовсе не потому, что мы забыли о его недостатках. Недостатков у него порядочно, хотя эти недостатки и носят несколько иной характер, чем у других молодых поэтов. Собранные в этой книжке стихи выглядят одним большим стихотворением. Достоинство это или недостаток? Тематическое единство сборника, несомненно, явление положительное. Но в книжке Панченко частое повторение одних и тех же мыслей, образов и отдельных слов оставляет впечатление однообразия, односторонности. Назвав один раз труд песней, он почти в каждом стихотворении повторяет этот образ:
«Пенье онемевших рук».
«И только певучие руки
Немыми сменились руками».
«Сам он был как песня».
«Меня обдували лихие марши –
Пенье дымогарных труб» и т.д.
Образ этот утрачивает свою свежесть, приедается, становится невыразительным. То же самое происходит с заклёпками, которые Панченко неизменно сравнивает со звёздами:
Ночь, «испещрённая заклёпками донельзя».
«Слегка шипя, у ног моих возникла
Не то звезда, не то заклёпка».
«Последнее гнездо
Заколотив
Последнею звездою».
«А заклёпки,
Хоть и гаснут в гнёздах,
Над веками
Звёздами горят».
«Заколачиваю новую звезду,
Стучу по заклёпке».
Та же участь постигла и замечательный «отцовский пиджак», являющийся символом преемственности трудовых традиций:
«Я встал на рассвете,
Накинув отцовский пиджак».
«Отцовский пиджак полыхает,
Как синее море на нём».
«Твой пиджак пришёлся по плечу
Молодости, лютости моей».
Его лирический герой – молодой нагревальщик показан на работе. Вокруг него дымогарные трубы, котлы, оглушительный звон клёпки. Рядом товарищи – такие же «воплощённые грома», как и он сам, старики «глухари», в ушах которых «осадок грома, сбитого в котлах». Все они работают не для того, чтобы отдать львиную долю своего заработка хозяина и самим голодать. Они работают на себя. Они строят новые заводы, дома, верфи и готовят ещё более светлое будущее своим детям. Автор всё это прекрасно видит и понимает. Однако не всегда и не везде ему удаётся рассказать об этом с достаточной художественной убедительностью:
… А у меня сколько фабрик шумит,
Заводов,
Лесов! Городов! Полей!
Столько склёпанных,
Сваренных пароходов
Спустил я со стапелей!
И столько певучих аэропланов
Выпархивает из-под рук моих.
(«Через границы»)
Примеров такого восторженного рассуждательства у Панченко довольно много. Слишком частое упоминание о клёпках, дымогарных трубах, заклёпках и котельных клещах, назойливое перечисление мушкелей, бородок, рейберов, ручников, бабок, шпангоутов, бимсов и тому подобных – часто непонятных для рядового читателя – предметов технического оборудования мало способствуют созданию ясной производственной картины. Неумение управлять своей лирической взволнованностью и романтическим пафосом иногда приводит Панченко к недоброкачественной риторике и философической высокопарности:
Мой первый настоящий пот!
Он набухал. Он лез из кожи (?)
Он был моей второй одёжей,
И сквозь него (?) я слышал гуд:
Как будто город многолюдный,
Ещё не виданный, подспудный,
Впотьмах выковывал грозу;
Как будто пристань мировая
Гудела, трюмы наливая
Зарёй.
Я слышал первый гуд
Бессмертья.
(«Меня принимают за кочегара»).
Едва успел у человека появиться первый трудовой пот, как он уже слышит «гуды бессмертья» и прочие чудесные вещи! В некоторых стихах слишком явственно звучат интонации «Мцыри».
«На смену ржавому ребру.
Как говорится, стар и млад, -
Любой говорится, стар и млад, -
Шпангоут выломить…»
«…И стук
Не унимался…
Такова
Та песня трудная…
Она,
Как жизнь и смерть, во мне живёт.
Она всегда летит вперёд».
Подражание любимому поэту – явление вполне естественное для молодого автора. Но Панченко, местами, увлекается и вместе с лирической яростью лермонтовских стихов заимствует у этого поэта и некоторую долю его угрюмости. В смысле тщательности отделки каждого образа, каждой фразы стихи Панченко далеко не безупречны.
Только небрежным отношением к языку можно объяснить такие выражения, как «звякнув потом», «кровь моя стучит в тебе подспудно», «старик молчал во-всю» и т.д.
Не продумывает Панченко иногда и смысла целой фразы:
От копоти каждую пору
Отмыл я,
А тяжесть осталась
Под кожей…
Но сколько усталость
Мне крыльев сломать ни надейся, -
Не так ли взлетали на гору
Усталые красногвардейцы…
То есть как же именно взлетали красногвардейцы? Между первой и второй половиной нет никакой связи.
Панченко предстоит огромная работа по овладению поэтическим мастерством. Ему , как и многим молодым поэтам, нехватает суровой требовательности к своим стихам. Его первый сборник – интересное, талантливое начало, но перед ним стоит очень серьёзная опасность – успокоится на достигнутом и перейти к перепеванию самого себя. Некоторое тематическое однообразие его сборника, повторение одних и тех же ситуаций, приёмов, образов обнаруживают тенденцию к этому перепеванию. Ему необходимо расширить круг своих тем, выйти за пределы описываемого им котельного цеха и упорно искать всё новые и новые краски для выражения своих чувств и мыслей.
Журнал "Литературная учеба", под редакцией Максима Горького, Сергей Швецов: "О стихах Павла Панченко", 1936 год, том 10.